МЕЖДУ ПРИЛИВОМ И ОТЛИВОМ

Климов Александр Николаевич родился в 1959 году в городе Юже. Автор пяти поэтических сборников. Лауреат премии «Нового мира» (2008). Живет в Москве. Пользуясь случаем, сердечно поздравляем нашего постоянного автора с юбилеем.

Александр Климов-Южин

*

МЕЖДУ ПРИЛИВОМ И ОТЛИВОМ

* * *

Молодая луна освещала мне путь,

И казалось, что я молодой

Шёл от тёщи домой,

С молодою женой,

Спотыкался о кочки, хмельной;

До блинов и до стопки, вестимо, охоч,

Напрямки через лог, без тропы,

Мимо пруда,

Где чмокали летнюю ночь

Карпы в час икромёта, глупы.

Из скворечен скворцы выдавали дрозда,

И звездила над крышей звезда,

Справа — логу тепло отдавала вода,

И гудели шмелём провода.

Слева — буфер: жены наливное плечо,

Всё молчали мы с ней ни о чём,

И на ощупь в кармане

Прохлада ключа,

Как перина, была горяча.

Переделкино

Когда меня у кладбища спросили:

How do we find Pasternak? —

Я иностранцам путь к его могиле

Означил, и умчался кадиллак.

Спешил, но не дошёл до середины,

Потом допёр,

Что мне из возвратившийся машины

Предназначалось: jerk.

И впрямь я jerk, и вышла незадача,

Но тем смешней,

Что не могила им нужна, а дача —

Верней, музей.

Я к Сетуни спустился, улыбнулся,

Неслабый ветер дул,

И только через тридцать лет очнулся —

Да сам ты fool.

О, как мне незнакомо всё до боли,

До мелочей…

И некогда картофельное поле

Засеяно дворцами богачей.

А за заплотом мир не стал подробней.

Устав петлять,

Он опоздал, когда б во тьме к платформе

Шёл на шесть двадцать пять.

Кошке

Чтобы когти постричь?

Никогда,

Никому не позволю.

Ты и есть красота,

А что стены дерёшь, не беда —

Это месть за неволю.

На двадцатом со мной этаже

Проживаешь ты скоро

Восемь лет как уже,

Часть меня, не фигурка декора

Из нефрита иль бронзы, живой

Красоты я ценитель.

Проживает со мной,

Цепкий мой,

Твари враг полевой и лесов представитель.

Я лишил тебя этих лесов,

А возможно, помойки,

Холодов, чердаков, грызунов

И плачу неустойки:

Личной жизни с котом,

Материнства, потомства.

И потом, и потом…

Так прости же моё вероломство.

Я люблю твою зверскую стать

И любуюсь порою,

Как ты можешь бесшумно ступать

И, лопатки сомкнув, рассчитать

Цель, пружинистой сильной спиною.

Мне ложиться под бок

(Мы по масти с тобой антиподы),

Мой зверёк, соболёк,

Мой комочек из вечной природы.

Жёлтый, тёплый зрачок

Потихонечку стынет.

Трупик твой замороженный жадный стрелок

Никогда за плечо не закинет.

Пятый романс

Надежде Сосновской

Ваяет облака рукой незримой холод,

У моего окна сижу я дотемна,

Внизу шумит Москва, но я не вижу город

Из моего окна, из моего окна.

Из моего окна шум улицы несносен

И только днём видна поблекшая луна;

Я видел столько зим, я видел столько вёсен

Из моего окна, из моего окна.

Из моего окна я вижу в небе точку,

И тянется за ней инверсионный след,

А самолёт проткнул, как шарик, оболочку,

А лётчик улетел в Итаку на обед.

Из моего окна, как рыбы на призоре,

Ныряют дни, и вспять уносит их волна.

Я помню эти дни, и тень крыла над морем

Из моего окна, из моего окна.

Из моего окна день чист и светоносен,

Синее синева, всё глубже глубина —

Не обмануть меня, я знаю — это осень

Из моего окна, из моего окна.

Натянута струна: всё б зрелищ нам да хлеба,

И жизнь моя в окне ночном отражена,

Что, если никогда я не увижу неба

Из моего окна, из моего окна?..

* * *

Летали русские святые

Над нашей грешною землёй,

Не духи — во плоти, живые,

Постом, морозом и жарой

Пытаемые страстотерпцы,

В монастырях, в глухих скитах.

Уверившие в Бога сердцем;

Не надо мне о чудесах...

О них совсем не помышляли,

На папертях и на столпах,

Зане и помыслы витали

Бесплотные на небесах.

Блажен, кто верой притяженье

Преодолеть хоть раз сумел,

Узрел незримое движенье,

Сокрытое для прочих тел.

Вознёсся, Господом влекомый,

Поймал крылатую струю,

Страдающий, но невесомый,

Поправший боль и плоть свою.

Перелетал же через Волхов

С молитвой истой Иоанн —

Архиепископ Новгородский,

Был легче Серафим Саровский

Душе положенных трёх грамм.

Сердце

Трясясь на полке боковой,

В канал ушей вогнав беруши,

Я удивлялся тишиной,

Был к многоречью равнодушен.

А люди шли и шли толпой,

И хлопала неслышно дверца;

В подушке, утонув щекой,

Я слушал собственное сердце.

Как быстро заполняет кровь

Предсердье шумною толпою

И тяжко отступает вновь

С пугающею частотою.

И мне представилось, что я

В агонии лежу на суше,

Стихии противостоя,

Штормит, и ветер свищет в уши.

А ты в вагоне (подо мной,

Лежащая на нижней полке)

С отливной борешься волной

В который раз, и всё без толку.

И галькой нежные ступни

Изранены, и от порыва

Ты валишься, и мы одни

Между приливом и отливом.

Вал, сердца сжатие в груди

Всё беспощадней и весомей,

Трясёт, и кровь во мне гудит,

Кровь солонее, чем боржоми.

Скорей, проснись... Не сметь! Не сметь!

Всё будет хорошо, я знаю, —

Но если штиль, то это смерть

Моя, и я тебя спасаю.

Голос

Ирине Ермаковой

Я в Венеции — голос

Приблизил смартфон,

Дребезжащий, но ближе,

Чем Публий Марон,

В лодке с Данте плывущий.

Ну, конечно, узнал…

Дальше, чем Каннареджо,

Приоткрылся портал.

И пахнуло каналов

Застойной водой,

И весло оттолкнулось

От сваи гнилой.

О, Мадонна-дель-Орто,

Как красиво звучит,

О, Мария-дель-Джильо —

Я твердил имена.

Mamma Mia!

Я пасть раскрывал,

Словно кит,

И с гондолы Гольдони

Я зрел времена.

На Сан-Марко

Кормила ты с рук голубей,

В подворотнях торчали

Повсюду коты;

Адриатики небо, поди, голубей,

Низкорослого неба

И туч Воркуты.

Под крылом отдалялся

Сапог Аппенин,

Жаль, в Венеции я

Никогда не бывал.

Голубей, голубей —

Отдалялось с руки,

Голубей, голубей…

И закрылся портал.

* * *

Брала разбег подветренная зыбь,

Всё хлеще волны ударяли в берег,

И чудилось: вздымались спины рыб,

Но завывали меж валами звери, —

Но и они не заглушили треск:

Огромный дуб на запад завалился —

И за спиной его сомкнулся лес,

И ливень получасовой пролился.

Я видел, как кончался человек.

(Я с ним всю ночь лежал в одной палате),

Он для меня остался имярек,

Истёк, но стрелки шли на циферблате.

Я дерева застал последний миг,

Последний вдох, как облако, аморфный

Пунктир его, мне вспомнился мужик,

Как он кричал, выпрашивая морфий.

Как он кричал, выпрашивая жизнь,

Все двести тысяч листьев так кричали;

Так я б кричал (не помню), окажись

Лет шестьдесят назад в своём начале.