КНИГИ: ВЫБОР СЕРГЕЯ КОСТЫРКО

КНИГИ: ВЫБОР СЕРГЕЯ КОСТЫРКО

*

Арион. № 101. Журнал поэзии. М., 2019, 176 стр., 1280 экз.

Последний (хотя очень хотелось бы, чтобы вдруг — а чего не бывает на этом свете! — вдруг через какое-то время вышел № 102, потом — 103 и т. д.) — последний номер одного из ведущих литературных журналов, представлявших современную русскую поэзию трех поэтических поколений. Увы, остановка журнала вызвана была отнюдь не исчерпанием его идеи. Причины внешние: журнал поэзии — проект отнюдь не рыночный, скорее антирыночный, ну а по нынешним временам мало кто может позволить себе такое культурное излишество. Вот ситуация, вынудившая основателя и бессменного редактора «Ариона», поэта Алексея Алёхина публично объявить, что «проект завершен». В выходных данных состав последней редакции журнала: Алексей Алехин, Вадим Муратханов, Дмитрий Тонконогов, Юлия Завальная, Людмила Чернова, Владимир Кузнецов.

В одном из своих интервью Бродский сказал (пересказываю близко к тексту): если хотите обеспечивать жизнь своей душе, читайте. Читайте художественную литературу. Разумеется, это требует времени. Особенно если читаете роман. А жизнь коротка. Поэтому читайте стихи. Стихи короче. Стихи не забирают время. При этом в стихах есть все, что есть в романе или в повести, но — в сверхконцентрированном виде.

И четверть века мы читали «Арион», первый в новые времена журнал поэзии.

Остановка журнала, естественно, не останавливает движение русской поэзии — кроме «Арион» выходят журналы поэзии «Интерпоэзия», «Воздух», «Prosodia» и еще несколько; будут выходить и поэтические альманахи, и авторские книжки, но с потерей «Ариона» мы теряем очень важную точку обзора, мы теряем наработанные за четверть века навыки ориентации в пространстве если не всей, то заметной части отечественной поэзии. Теряем возможность наблюдать сам процесс движения сегодняшней поэзии, так сказать, в реальном времени. Дополнительное подтверждение тому — вот этот отклик на журнальный номер «Ариона» как на отдельную (разовую) книжку, что в ситуации этой кажется естественным.

Итак, 101-й номер.

Поэты этого номера Владимир Салимон, Марк Вейцман, Сергей Золотарев, Александр Климов-Южин, Борис Херсонский, Игорь Иртеньев, Галина Крук, Михаил Калинин, Петр Матюков, Любовь Глотова, Ира Новицкая, Александр Вепрёв, Юлия Шкуратова и другие.

Этот номер, как все остальные номера «Ариона», предлагает читателю звучание самых разных голосов, разные мотивы и темы, разные образные ряды, интонационные рисунки, поэтические традиции самых разных национальных культур (а их в русской поэзии более чем достаточно), переводы зарубежных авторов, наконец, разные поэтические поколения. И для краткого представления номера здесь задача была бы непосильной, не сопровождайся в «Арионе» публикация стихов серьезной (конгениальной) литературно-критической рефлексией. Собственно, это и делало «Арион» не поэтических альманахом, выходящим с «журнальной частотой», а именно журналом, стремящимся каждым своим номером дать читателю возможность ощутить нынешнее «поэтическое поле» как явление, обладающее определенной цельностью.

Поэтому, отдавая должное выстраивающим этот номер статьям Евгения Абдуллаева «Кому нужна современная поэзия», Сергея Баталова «Обыденность (о „поэтике обыденного”)», Анны Сергеевой-Клятис «Что сказал Мехди? (о стихотворении В. Хлебникова „Ночь в Персии”)», а также небольшой подборке рецензий на новые книги поэтов, я сделаю упор на статье Елены Погорелой «Оне (женская лирика вчера и сегодня)», написанной в сверхдефицитном по нынешним временам жанре обзорной проблемной статьи. Речь идет о феномене «женской поэзии», началом которой принято считать 1909 год (явление пред публикой Черубины де Габриак и статья И. Анненского «Оне»). Погорелая представляет стихи поэтесс разных поколений, начав с И. Ермаковой и И. Евсы и завершая разговор анализом стихов А. Логвиновой, М. Рупасовой, Е. Пестеревой. Анализируя психологизм женской поэзии, Погорелая цитирует известное высказывание Мандельштама об Ахматовой, которой внесла в русскую поэзию «сложность и психологическое богатство» русского романа. И так получается, что разговор о женской поэзии тут же продолжили авторы номера уже в своих стихах — уже на следующей странице размещена подборка Ганны Шевченко, которая в самих своих стихах предлагает продолжение разговора о нынешней женской поэзии, в частности, демонстрацию обретенного относительно недавно качества: самоиронию автора-женщины, которая — самоирония — жестко отделяет собственно женскую поэзию от поэзии «дамской»:

Раньше ведь как — вымоешь голову и целую вечность сушишь

Волосы феном, но тонкие пряди, как у последней клуши..

<…>

А стоит лишь постричься, мир заиграет лучами —

Шея открыта, образ объемен и завершен плечами.

Не слушался волос раньше, словно из пакли соткан,

А ныне проснулась, прическу взъерошила — и красотка.

(«Ода стрижке»)

Ну а что касается «психологизма» в сегодняшней поэзии, то тему эту для читателя продолжит, скажем, стихотворение Андрея Фамицкого, которое начинается строками «до табуретки дело не дошло/ и хорошо/ еще успею встать на табуретку…»

Иными словами, вот эта сложившаяся в «Арионе» форма представления современной поэзии, где стихи и литературно-критическая рефлексия по их поводу представлены как бы одним потоком, понуждает нас читать журнал «Арион» еще и как текст единый, как — Поэзию.

Ну а закончить это представление последнего номера «Ариона» я хочу еще одной цитатой — из Веры Павловой:

Когда б вы знали из какого sorry,

Какого неизбывного стыда,

Какого несгораемого горя,

Тупого нет, не сказанного да,

Какой незатихающей угрозы,

Каких незаживающих разлук,

Растут стихи, нарядные, как розы,

И невзыскательные, как бамбук.

Марина Палей. Летний кинотеатр. Короткометражные авторские фильмы о любви, нелюбви, а также артистизме жизни. Rotterdam, «Лаббардаан» — Киiв, «Смарагд», 2018, 363 стр. Тираж не указан.

На вид плотный (под четыреста страниц) том, какие раз в два-три года выходят у трудолюбивых прозаиков. Однако эта книга — книга стихов. Более того, написанная автором, который по своей основной профессии в литературе числится прозаиком. И еще: собрание этих стихов — отнюдь не «избранное» за много лет, а стихи, написанные в последние годы. И «Летний кинотеатр» не первая, а третья книга стихов Палей — ранее выходили «Контрольный поцелуй в голову» и «Ингерманландия» (обе в Харькове, в 2017 году). Так что к «Летнему кинотеатру» следует отнестись как к завершению определенного этапа в творчестве Марины Палей и как поэта, и, забегая вперед, скажу — как прозаика.

Случай Марины Палей особый — со стихов, как правило, начинают, а потом уходят в прозу, ну а те, кто остался все-таки в поэтах, начинают иногда чувствовать, что и их «года к суровой прозе клонят». У Палей же другая ситуация — ее обращение к стихам определилось не «возрастом» (темпераментом), а логикой творческого развития. Палей никогда не боялась меняться, начинала она с социально-психологической, как бы «традиционной», прозы в «Аннушке и Евгеше» и жестких медицинских рассказов из книги «Отделение пропащих», затем пошла странноватая проза «сценарных имитаций» «Long Distance». Потом медитативная почти, замедленно-сосредоточенная, но при этом раскаленная изнутри проза «Клеменса» и «Ланча», и наконец — «роман-притча» «Хор», место которому в списке классики русской литературы рубежа веков, на мой взгляд, было выделено уже в момент его публикации. И в этом движении прозы Палей можно проследить процесс постоянного «уплотнения» письма, в котором сочеталось стремление к предельной емкости образных рядов и одновременно ослабление «внешнего» эмоционального напора. Итогом вот этого движения и стали, на мой взгляд, тексты «Летнего кинотеатра» — тексты, очень похожие на «поэтические конспекты» романа, повести, новеллы. Но при этом то, как «конспекты» эти написаны, отменяет необходимость написания обещанного романа или повести, потому как все, что может дать написанный по этому «конспекту» роман, здесь уже есть — есть воздух, есть физиологическое почти ощущение плоти изображаемого мира и есть отнюдь не декларативные, выходы из «физики» в метафизику предложенного сюжета или образа. И при всем при том, повторюсь, изложение этих романных сюжетов написано с бесстрастностью почти противоестественной, то есть без интонационного сопровождения или выставляемой впереди «емкой» метафоры; нет, ничего похожего — сугубо информационная, деловая как бы проза, которая на самом деле, то есть по воздействию своему, — стихи. Про внешнюю бесстрастность — вот первые строки стихотворения «Бах» с сюжетом про русских уличных музыкантов в Бельгии:

Если обойти с шапкой «дорогих слушателей», цена

искусства становится предельно ясной: партира Баха

стоит столько, сколько кулек патата. Собственно, столько

же стоит и баховская соната.

Герман играет, а я обхожу.

И здесь я хочу вернуться к уже упомянутому в предыдущей рецензии высказыванию Мандельштама о вхождении в плоть русской поэзии (у Ахматовой, например) энергетики русской классической прозы. То, что делает Палей в своей новой книге, разумеется, поэзия, чистая поэзия, но поэзия, скажем так, рожденная — вытомленная — прозой. И процесс этого перехода от прозы к поэзии здесь абсолютно органичен, тут и следа нет натужного («Петербург» Андрея Белого) соединения двух разных поэтик. «Как говорили жители Древней Эллады, последуй своей / судьбе, иначе она проволочет тебя за волосы».

Антология русской поэзии. Поэмы: в 2-х томах. Ответственный составитель М. И. Синельников. М., «Гнозис», «Ладомир», 2019, Том 1, 800 стр. Том 2, 816 стр.

Монументальное — во всех отношениях — издание: два тома по 800 страниц альбомного формата с экономно разложенным шрифтом, вместившие в себя общий объем текста на 100 печатных листов. С одной стороны, перед нами, разумеется, антология, представившая творчество более 100 русских поэтов, писавших поэмы, а с другой — попытка создания некоего обобщенного образа русской поэмы, то есть своеобразная форма литературного исследования истории отечественной поэмы как жанра. В первом томе — поэмы, написанные в XVIII — XIX веках, второй том составили произведения поэтов XX века.

Цифра 100 солидная, но для истории русской поэзии не такая уж на самом деле и сокрушительная. Соответственно составитель должен был выбирать тексты, так сказать, абсолютные. И, естественно, подавляющее большинство имен представленных здесь поэтов хорошо известно. Однако рядом с ними в антологии множество имен, незнакомых широкому читателю. Причем в обоих томах.

В отношении ХХ века это закономерно. История русской литературы в ХХ веке была, скажем так, сложной, и историю ее мы были вынуждены выстраивать задним числом, с огромным опозданием получив доступ к наконец-то полному (как мы надеемся) собранию ее текстов. А это значит, что составитель антологии русской поэзии ХХ века не только имеет право на собственный вариант ее — поэзии прошлого века — образа, но обязан (обречен) вариант этот выстраивать. ХХ век Синельников открывает поэмами «Младенчество» Вяч. Иванова и «Форель разбивает лед» Михаила Кузмина, ну а среди завершающих собрание — Иосиф Бродский и Юрий Кузнецов. Однако с именами общепризнанных классиков — Блока, Маяковского, Ахматовой, Пастернака, Мартынова, Твардовского — соседствуют имена Ксении Некрасовой и Семена Липкина (поэтов замечательных, но, по представлениям широкого читателя, третьего-четвертого ряда). Здесь же представлены поэмы Вольфа Эрлиха, Вениамина Кисина, Бориса Божнева, Аркадия Штейнберга, Венцеслава Уральцева и еще нескольких поэтов, имена которых широкому читателю просто неведомы. Так что ХХ век в антологии Синельникова вам предстоит прочитать во многом заново.

Что, казалось бы, исключено в обращении с установившимся в нашем восприятии образом русской литературы двух предыдущих веков. Однако и первый том антологии Синельникова способен удивить читателя. Рядом с Ломоносовым, Сумароковым, Пушкиным, Жуковским, Некрасовым и другими классиками значатся имена, которые, подозреваю, большинство читателей прочитают впервые, ну, скажем, Г. П. Каменев, А. П. Бунина, В. С. Филимонов, А. И. Подолинский, В. И. Соколовский. То же самое касается и поэм известных писателей. Я провел среди коллег-литераторов микро-опрос: назовите имя автора поэмы «Помещик». Не знал никто (и я, каюсь, тоже). Автор — Иван Сергеевич Тургенев. Именно этим текстом представлен он в первом томе. И вот здесь составитель делает необыкновенно важную и нужную работу: вводит в культурный обиход незнакомые широкому читателю произведения русской литературы. Что, во-первых, представляет картину ее — русской литературы — в неожиданной для многих полноте. А во-вторых, чтение даже известных, классических текстов в подобном контексте открывает нам их заново.

Допускаю, что некоторые сюжеты этой антологии даже способны вызвать изумление у читателя, узнающего, чем на самом деле была русская классическая литература, если чуть соскрести традиционную позолоту и обратиться к текстам, которые когда-то читали и которые пусть и исподволь, но определяли движение русской литературы. Ну, скажем, в этой антологии читатель сможет познакомиться с поэмой Василия Майкова (Василия, а не Аполлона!) «Елисей, или Раздраженный Вакх» (1771), которую, говорю как бывший школьный учитель, уж точно в школе не изучали: «Пою стаканов звук, пою того героя / Который во хмелю беды ужасны строя, / В угодность Вакху, средь многих кабаков, / Бивал и опивал ярыг и чумаков; / Ломал котлы, ковши, крючки, бутылки, плошки...» — это вступление в первую песнь поэмы (всего их пять).