ОТПУСКАЙ

Лета Югай родилась в Вологде. Доцент Liberal arts college Российской академии народного хозяйства и государственной службы. Окончила Вологодский государственный педагогический университет и Литературный институт им. А. М. Горького. Кандидат филологических наук, автор монографии «Челобитная на тот свет: вологодские причитания в XX веке» (Индрик, 2019). Автор нескольких поэтических сборников, в том числе книги «Забыть-река» (2015). Лауреат премии «Дебют» (2013). Живет в Красногорске.

Лета Югай

*

ОТПУСКАЙ

* * *

Ночь

превращается в

ночь на страницах книги,

в лепесток бумаги черничного цвета,

лиловую бусину на чёрной катушечной нити.

Есть три события ночи:

первые сумерки – синяя органза,

первые звёзды,

и крепкая чернота — бутылочное стекло в трюме фрегата, разглаживающего чёрный шёлк.

Когда эти события происходят,

всё остальное не важно.

Бокалы синего хрусталя выстраиваются в каре,

кукла заглядывает в глаза плюшевому медведю: «Я должна кое в чём признаться»,

ёлочные шишки, убранные на антресоль, звенят на ватных постелях, набирают воздуха в стеклянные лёгкие.

Герои книг прожили всё, что и мы, но намного сильнее,

их верность крепче,

их боль горячее,

их смерть неизбежней.

И только ночь

наступает так же.

Будь внимательней,

не пропусти её приближения.

* * *

Если собрать следы за всю осень в дерево,

получится ли оно как тот полнокровный дуб, щедрая охра,

или как та чернопалая липа, пересчитывающая последние золотые?

Если собрать все слова, сказанные невпопад,

слишком рано или поздно, слишком тихо,

соберутся ли они в джаз или в сигнал воздушной тревоги?

— Что-то не то происходит: автобус имеет неверный номер, уносит ночью 

в странный район, и ты не знаешь ни одного возможного языка...

в странный район, и ты не знаешь ни одного возможного языка...

— Успокойся, так происходит со всеми, они просто не замечают. Редкая осень. Давай порастём здесь вместе. Дай мне свой лист.

* * *

От долгого несчастливого девичества

вместо этики вырастает рыбий хвост.

Девки-девки,

дайте сорочку

на одну ночку,

«укроп-петрушка»

и сапоги старшей сестры.

Бабы, вашим

дочкам-сыночкам

от тёть — огонёчки

безвозрастной игры.

Комариной ниткой

вышита улитка

круглой дорожки

от двери до лета.

Своего-то нету

ни дома, ни угора,

ни ложа, ни ложки.

«Я родилась-то давно, а выгляжу как в тот год, когда время остановилось…»

Только по туману,

то в конце мая,

то в начале июня,

можно увидеть —

нельзя прикоснуться.

Можно прикоснуться —

нельзя ухватить.

Можно ухватить —

нельзя выплыть.

* * *

Если установить прослушку в твоей голове,

ведь ничего не будет понятно...

Это транспонирование радио-полилога:

слог неровный,

логос замутнённый,

логарифм непроверенный,

лот, не нашедший дна.

Оля, иди в монастырь,

моно-стиль,

монолог,

Гамлет тебе не напишет.

Который?

Все.

В сердце змеиная свадьба,

и каждая змейка

безвинна, безвредна и изумрудна.

Господи,

когда ты смотришь в это сердце, ты что-нибудь понимаешь?

Щебет высоколиственный на эзоповом языке…

От кого ты шифруешься, внутренний голос?

Чего ты боишься?

* * *

Поддерживать при падении,

появляться по мысленному зову,

исчезать при прямом попадании солнечного света…

Это его работа, он же ангел!

Я и сама делала так, пока не ушла в бессрочный отпуск

для восстановления крыл.

Психолог психолога слушает в тёмном подвале.

Врач врача наставляет: срочно в больницу.

Ангел ангела лечит игрой на флейте:

выманивает чёрный уголь,

обращает в горный хрусталь.

* * *

Зовут её Герти, говорят, их привозят из Дании,

королевская выправка, пышный хрусткий подол,

иголки толстые, как страницы подарочного издания,

самолёты и поезда, и часы, и гирлянда в пол.

В Эльсиноре праздник: связь времён, все дела, страдания,

итоги года, который почти прошёл.

Кипят котлы, точат ножи,

начинаем новую жизнь —

всё по-старому, всё по-прежнему,

на еловой крови,

на забытой любви,

на странице песка прибрежного.

Посестримся с ёлкой

большими стеклянными серьгами, как с майской берёзкой.

Поселятся в хвое

боль и хвори, желания и жалости, сладости-конфеты, огорченья-печенье —

унесёт их с собой

и со старым годом

её рождественское свечение.

А ведь сколько Гертруда была замужем за Клавдием?

(складки штор, клавиши инструмента, клад под сердцем, love forever)

От коронации и до последнего бокала вина

(Наполним фужеры! И не забудем о тех, кто в тюрьме, кто на войне

и в подполье, кто на днях умер, не всё ж про любовь. Бум-бум, полночь)

квартал? семестр?

А ты жалуешься, что у тебя было мало времени?

Да целая вечность!

Не жалей, отпускай

по воде,

по огню

и песку.

Пилят небесные пилы,

рубят небесные топоры,

стеклянный домик качается на суку.

* * *

Глаже лака,

глаже чёрного зеркала телефона,

неиспользованной копирки,

закладываемой за валик машинки

между двух листов цвета кожи,

глаже долгих полей пластинки

(ш-ш-шпок, иголка вздрагивает, и трепещет тёмный воздух: «memento mori»)

длится по правую руку Везер.

По левую — идёт друг.

Впереди-позади огни,

дни,

одни — как сердолик,

другие — как лимонные леденцы с лакричной посыпкой.

Мгновенье тянется, как

сливочная тянучка,

как глоток дорогого ликера,

как последние две страницы

упоительной книги.

Под средневековые камни

ныряет крыса.

«Какая большая, прямо шиншилла», —

говорит мой друг.

Иголка подпрыгивает быстрее,

ветер кидает отраженья на воду,

щёлкают железные буквы

по листу бумаги,

по чёрной ленте.

Пробегает крыса-шиншилла.

Сколько раз

откроешь

пустой флакончик из-под духов,

привезённый из дальних

далей?

Из — уже — прошлого века?

Послевкусие на языке:

лакрицы

и какой-то цитаты,

пока ты —

путь иглы всё короче —

не дойдёшь до конца страницы —

дзинь —

готово,

и смена кадра.

Вынимаешь из сердца,

кладёшь в конверт,

на конверте пишешь «Крыса-шиншилла»,

помещаешь в ящик с биркой «Моменты»

и открытым замочком «Mori».

* * *

В маленькой комнате под самой крышей

дождь подходит так близко,

так близко — ветер,

потому что это первый этаж от неба.

Там, где вчера горлицы бурлили и закипали,

сегодня хлопает крылом сама крыша,

будто дом проверяет свои силы перед полётом.

Так бывало на даче: мокрые гроздья сирени,

банки, переполняемые водой,

и недописанная книга…

Или на корабле:

в раме окна всё небо-небо,

а под ним, верно, море-море…

Или в маленькой комнате под самой крышей,

но не в нашем стабильном мире,

полном жестокости и абсурда,

а в какой-нибудь старой сказке.

Кто-то колдует по тайным книгам,

оттого и ветер взволнован,

летает по крышам, и всех целует,

и сотрясает в своих объятьях…