Плиев Сослан Эдуардович родился в 1977 году во Владикавказе. По образованию — учитель истории и юрист. Работал художественным руководителем Республиканского Молодежного театра КВН, позднее там же директором, креативным директором рекламного агентства, заместителем директора Северо-Осетинского филиала ВГТРК ГТРК «Алания». Обладатель премии «Ос NET 2011» в номинации «Лучший блогер». Прозаик, сценарист, продюсер. Автор сборника рассказов «Иногда нам снятся старые собаки» (М., 2017). Живет во Владикавказе. В «Новом мире» печатается впервые.
Сослан Плиев
*
НЕ СПЕШИТЕ НАС ХОРОНИТЬ
Рассказы
МАСЛЕНИЦА
У нас очень дружный, хороший двор. У нас во дворе соседи отмечают все праздники. И религиозные, и советские, и осетинские, и славянские. И 9 мая, и День космонавтики, и Курбан-Байрам. Само собой, Новый год, 8 марта и 23 февраля. И даже устраивают маскарад для детей на Хэллоуин.
Группа активных соседей ко всему подходит основательно. И как-то пару лет назад, когда наступила масленица, дворовые затейники решили не ограничиваться блинами и чаями, а сжечь чучело Маслены.
Естественно, все примерно представляли, как выглядит эта Маслена, и понимали, что нужно сено, цветастый сарафан с платком, а самое главное — нужна основа из двух палок, скрепленных в виде креста.
Основу хотели поручить делать мне. Но я рукожоп. Это, во-первых. А во-вторых, искать палки... Доски... Короче, я отказывался, и жена моя, обидчивая Сима Маирбековна, со словами «Ну и не надо! Я Татарова попрошу» схватила телефон.
Надо сказать, что мой товарищ Алан Татаров, у которого есть столярный цех, даром что псих, ей, естественно, отказать не смог. Ну, потому что недавно мы подарили ему диван в этот самый цех и дважды кормили в неурочное время. И признаемся честно, Татаров боялся обидеть меня отказом.
Короче, он внимательно выслушал, что от него требуется. Долго сообщал «вот вам всем делать нехрена», но приступил к изготовлению.
А я между тем поехал покупать сено. На скотном базаре сена было до фига. В офигенных тюках. Ходили степенные фермеры, трогали его. Морщились. Уходили, приходили, торговались.
Я никогда не покупал сено. Я сено видел только в виде стогов на полях. В кино. А в тюках сено я видел только в мультике «Ну, погоди!». Там волк на сеноуборочной машине за зайцем гонялся.
Но я виду не показывал. Тоже морщился недовольный. Мол, не то, конечно, нынче сено. Вот раньше! Чистый клевер! Короче, на меня уже косились и фермеры, и продавцы. Две местные собаки ходили за мной по пятам, видимо, опасаясь, что я могу спереть тюк с сеном.
Наконец я решился:
— Нормальное у тебя сено? — развязно спросил я у сурового торговца в камуфляжной куртке.
Он обиженно всплеснул руками:
— Лучшее! Матерью клянусь!
— Почем?
— 180.
А я не слежу за ценообразованием на этом рынке. На всякий случай решил проявить осведомленность:
— Ты чо? Какие 180? Давай по 150!
— Брат! Я вообще по 200 отдаю! Но тебе сделаю скидку! 180! Это прямо золото, а не сено! Тебе для кого?
— Для жены.
Продавец внимательно посмотрел на меня и скрылся в глубине фуры.
Через секунду из недр фуры прилетел тюк сена и плюхнулся у моих ног.
— Вот. Бери по 150!
В этом «вот» мне послышалось: «Для себя оставлял. Но для тебя не жалко».
А через два дня Татаров гордо мне сообщил, что не только выполнил заказ, но и сам привез и сам до дверей доставил.
Вечером приезжаю. Выхожу из лифта, вижу то, что привез Татаров, и тихо фигею.
Татаров непонятно к какой конфессии принадлежит. Человек мира. Но он очень уважительно относится ко всем религиям. И к изготовлению основы для языческой Маслены подошел ответственно. Он решил, что делать из банальной рейки несолидно. Видимо, хотел угодить лично Симе Маирбековне и христианству в целом. А незнание матчасти компенсировал рвением и щедростью.
И сделал крест. Вернее, сваял. Высотой два с половиной метра. Из доски пятерки. Обрезной. Сосновой.
Нормальный такой крест, своими формами и пропорциями напоминающий православный. Только без второй поперечной перекладины.
Именно этот крест стоял возле нашей двери. Прекрасно отполированный, аж светится. Я попытался его подвинуть. Крест не поддавался.
Потом мне рассказали подробности подъема этого творения.
Когда Татаров припер конструкцию, он, как джентльмен, не мог оставить ее возле подъезда. Боялся, что сопрут. Но в лифт его произведение, естественно, не влезло. И он понес его на шестой этаж.
Нести крест удобно только в одной позе. Это космополит и атеист Татаров понял на уровне второго этажа.
И вот он совершает свое восхождение на Голгофу, матерится по-осетински, но делает это тихо и смиренно.
А у нас тогда в подъезде на пятом этаже ремонт шел. И там работяга, закончив свои дела, бухнул как положено и собрался домой. И выходит в подъезд. А навстречу ему кряхтящий и матерящийся Татаров с крестом на спине.
Мужик взвыл, перекрестился, упал на колени и начал биться головой о пол, обещая завязать с греховной привычкой. Татаров, кстати, утверждает, что, несмотря на тяжесть и занятые руки, мужика тогда перекрестил и благословил.
Ну, короче, Татарыч донес свое изделие, пообедал и убыл, на прощанье заметив, что еще раз укрепился в атеизме.
На следующий день это был уже наш крест. Во двор мы спускали его вчетвером...
Маслена получилась как надо. Как в кино про Русь-Матушку. И вот ее подпалили. Весьма быстро сгорели сено и одежда. Минут за пять. А вот сосновая основа сдаваться не хотела. И часа два во дворе пылал крест. И проводы Масленицы стали походить на собрание Ку-клукс-клана.
Дети устали водить хоровод, доели блины, поплакали и тихо разошлись по домам.
Взрослые сурово смотрели на пламя и нашу семью.
Я предложил потушить крест и спрятать его до 9 мая, чтобы ко Дню Победы сделать чучело Гитлера и дожечь.
Никто не поддержал.
Но в целом праздник удался.
ЗАВТРАК
— Алик! Ну зачем я каждое утро готовлю завтрак на 20 человек?!
Дядя Алик привык к этому вопросу за долгие годы семейной жизни. Поэтому только сурово посмотрел на свою супругу. Она вздохнула и, перебросив кухонное полотенце через плечо, ушла на кухню возмущенно грохотать посудой.
Да. На завтрак Дядя Алик всегда требовал нормальной еды, а не скучной яичницы или, не дай бог, бутербродов. И каждый день любящая Изета накрывала стол, где бывали разные пирожки, хаш, жареное мясо, печеная рыба, жаркое… Да все что угодно! Дядя Алик всю жизнь проработал поваром и знал толк в еде. И каждое утро он просыпался ровно в 6:30, умывался, брился и, освежившись одеколоном «Саша», садился завтракать. Конечно, он не съедал все, что приготавливала заботливая жена. Он вообще был умерен в еде. А после завтрака уезжал в свой трест ресторанов и кафе кормить советских граждан. Могучие завтраки, естественно, не пропадали: ведь следом за отцом завтракали сыновья, потом к Изете заходили на чашку чая соседки, а там уже и обед пора готовить!
Но время от времени (вот как сегодня) Изета интересовалась у мужа, для чего она столько готовит каждое утро. Дядя Алик похмыкал: «Для чего... Для чего…» и уже собрался громко ответить Изете, как вдруг в ворота их дома постучали. Несмотря на то, что дом Дяди Алика был в самом центре Владикавказа (а тогда еще Орджоникидзе), район был тихий, патриархальный, застроенный небольшими одноэтажными домиками еще в начале XX века. Чужие тут не ходили, поэтому Дядя Алик пророкотал прямо с террасы, где собирался отзавтракать:
— Открыто!
Во двор неуверенно зашел Виктор Джигитович — местный участковый. Ему было неловко беспокоить в такую рань такого уважаемого гражданина. Но Дядя Алик обрадовался ему как родному — подхватил под руки, затащил на террасу и усадил за стол.
— Алик! Извини, что ни свет ни заря! Я вот по какому вопросу…
Но никто так и не узнал, по какому вопросу в то утро приходил уважаемый Виктор Джигитович. Потому что распахнулась дверь и к столу поплыла огромная тарелка, на которой аккуратной пирамидой располагались 50 хинкали. Ах, какие это были хинкали! Из тончайшего теста, c хвостиками, ювелирно закрученными ловкими пальцами Изеты, наполненные прозрачным бульоном и посыпанные красным молотым перцем! Это были не хинкали! Это были нецкэ работы древнего мастера! А как они пахли! Как они пахли! Участковый сглотнул слюну и вскочил.
— Ты чего, Виктор?
— Я не вовремя, наверно! У вас тут…
Дядя Алик небрежно взмахнул рукой:
— Это завтрак, дорогой! Обычный завтрак! Садись, садись!
…Через полчаса, проводив участкового до ворот, Дядя Алик вернулся за стол, налил себе еще одну чашку ароматного чая c мятой и улыбнулся нежаркому в этот ранний час летнему солнцу. Вдруг, вспомнив о чем-то, негромко позвал:
— Изетхан Германовна…
Изета вышла из кухни и, вопросительно сложив руки на груди, замерла возле стола. На столе еще не остывшие хинкали готовы были накормить все участковое отделение улицы Артиллерийская. И Дядя Алик, указав на стол, торжествующим полушепотом произнес:
— Для чего? Вот для этого! Для этого, Изетхан Германовна!
И крайне довольный собой отправился на работу.
НЕ СПЕШИТЕ НАС ХОРОНИТЬ
— Свадьбы не будет! К нам бабушку везут.
Эти слова Славик произнес после десятиминутного телефонного разговора со своим троюродным дядей. Жена Славика, Зарема, так и села.
— Славик… а может, все обойдется? И не придется свадьбу отменять? Дочка расстроится.
— Я тоже расстроюсь. Все расстроятся. Рад будет только тот бычок, которого мы собирались на свадьбу резать. Но бабушка Кошерхан вот-вот помрет. Врачи сказали: максимум неделя. Это, знаешь ли, не удивительно, учитывая, что ей 104 года. А может, и больше. Короче, ее привезут сейчас.
Зарема заплакала. Ей было жалко и бабушку, которая последний месяц уже не вставала с больничной койки, и свою дочь Диану, которой через неделю должны были сыграть свадьбу.
— А почему к нам? — сделала она вялую попытку поменять последний логистический путь бабушки Кошерхан.
Славик не стал сердиться. Он, в принципе, был спокойным человеком. И к тому же весьма воспитанным. Промокнув лысину платком, объяснил:
— Потому что я — ее правнук.
— Двоюродный!
— Какая разница? Ближе у нее никого нет.
— Но почему не к Казбеку? Он такой же двоюродный правнук…
— Во-первых, он младший двоюродный правнук. Во-вторых, у нас большой дом, а если в однушку Казика привезти еще и бабулю, то через неделю мы похороним и моего брата вместе с ней.
Тут Зарема спорить не стала. Потому что в однокомнатной родственников и так было не протолкнуться: Казбек с женой (пропади она пропадом, толстуха), трое маленьких детей и собака. И хомяк.
— Еще и хомяка завели! Твой брат не может сказать «нет»…
— Тихо! Тихо, Зарема. Это мой брат, но у него своя жизнь и, согласись, даже без хомяка бабулю там положить было бы негде. К чему эти споры? Бабушке осталась неделя, домой, в село, ее не повезем, кто там за ней будет ухаживать? Поэтому принимаем бабулю. Отменяем свадьбу. Провожаем бабулю. Через год играем свадьбу. Иди сообщи Диане.
— Бедная моя девочка! Через год ей будет уже 23!
— Слушай. Она не кефир. Не прокиснет. Диана хорошая девочка, она все поймет правильно.
Диана действительно была хорошей девочкой и все поняла правильно. Она очень расстроилась из-за прапрабабки. И, поплакав, помчалась готовить спальню для нее.
Следующие два часа в большом доме Славика было суетно. Бабушку из больницы пришли встречать все: близкие родственники Славика, близкие родственники со стороны его супруги, их дальние родственники, друзья семьи, коллеги и, конечно, соседи.
Приняли ее как надо. Занесли, уложили на мягкий широкий матрас, накрыли легким пуховым одеялом и, собравшись у кровати, начали наперебой желать Кошерхан жить минимум до ста лет. А когда узнавали, что этот рубеж пройден, смущались и повышали планку до ста пятидесяти! Старушка смотрела на всех добрыми, прозрачными голубыми глазами и тихо улыбалась. Скоро гости поняли, что, собственно, делать больше ничего не надо, и постепенно разошлись. Тем более бабуля, утомленная вниманием, уснула. У кровати остались самые близкие.
— Да уж. Не вовремя Кошерхан решила покинуть этот мир! Так жалко. И ее. И свадьбу. И…
— Тетя Фатима. Да вы не переживайте. Все нормально.
— Да я-то что? Я же просто соседка!
— Вот и я об этом! — Славик любил своих соседей, но не настолько.
Тетя Фатима обиженно сложила руки на груди и, чтобы успокоиться, стала придумывать, как вечером расскажет подругам, какой этот Славик стал несдержанный и даже нахамил ей. Но в связи с последними событиями любой на его месте стал бы на людей бросаться. Так Фатима сразу оправдала Славика, дай Бог ему сил…
— Не надо было Дианкину свадьбу отменять. Надо было бабу к нам везти, — сказал Казбек, стараясь не встречаться взглядом со своей женой. — Мы бы детей в село отправили. С собакой. А…
— А Кошерхан между тобой и Луизой бы уложили. Как кинжал. Чтобы вы случайно четвертого ребенка не создали. Минимум неделю вы бы так жили, а мы бы играли свадьбу и делали вид, что ничего не происходит. Все нормально, брат. Значит, так должно быть.
Так сказал Славик, и все замолчали, задумавшись о вечном. Вдруг хозяйка дома произнесла то, что хотели сказать все:
— Хоть бы подождала две недели. Мы бы успели свадьбу сыграть. Хоть десять дней…
Все посмотрели на Зарему. И вдруг из угла кто-то сказал:
— Ну, это можно, наверно, устроить… Есть же всякие укрепляющие капельницы и уколы. У меня у коллеги был похожий случай с дедушкой. Они нашли хорошую медсестру…
Теперь все посмотрели на жену Казбека — толстую Луизу. И потребовали подробностей!
Уже через час в доме появился новый персонаж — медсестра с нежным именем Лилия. Носительница нежного имени была большой красивой женщиной родом из Дагестана. В прошлом мастером спорта по дзюдо. Она внимательно выслушала задачу. Потом осмотрела бабушку Кошерхан. Подумала минуту и уверенно заявила:
— Все будет хорошо. Недельный курс жи есть? Свадьбу отменять не надо! Отвечаю.
…И не подвела. Бабушка благополучно прожила эти семь дней и пережила свадьбу. Недельный курс капельниц был, видимо, очень хорош, потому что скоро на щеках ее заиграл румянец. Еще через пять дней Кошерхан с удовольствием попила куриный бульон, а к началу четвертой недели вышла на прогулку. Все домашние были счастливы! Кошерхан с удовольствием влилась в большую семью правнука. Обсуждала новости мировой политики со Славиком, с азартом болела за Аланчика (младшего сына Славика), который рубился в футбол на плейстейшен, и со скепсисом оценивала кулинарные способности Заремы, не забывая ей об этом сообщать. Потом начала вязать носки для будущих детей любимой праправнучки, чью свадьбу она так любезно не сорвала.
Зарема как-то не выдержала и попыталась аккуратно предъявить медсестре Лилии за избыточную активность старушки и заодно выяснить, как долго сохраняется эффект от капельниц. Но та только развела мощными руками:
— На все воля Аллаха, дорогая! Если бабушке время не настало, значит так Ему угодно! Пусть живет до ста лет!
— Ей 104!
— Ну тогда до 120-ти! — хохотнула Лилия и посоветовала Зареме прокапаться чем-то успокоительным.
А Кошерхан вязала носки и периодически сетовала, что пора бы и честь знать, мол, засиделась в гостях, тем более что в селе ждут огород и куры… Зарема однажды неосторожно поддержала тему, пожалев огород и кур. Кошерхан прикинулась глухой, а на следующий день поведала Славику, что постарается научить его жену печь нормальные пироги, добавив, что вряд ли успеет сделать это до конца жизни. Об этом же она сообщила и соседкам, и, конечно, толстой Луизе.
Зарема не выдержала и прошла курс капельниц. Стало полегче. А бабушка, связав синие носки, взялась за розовые, сообщив всем, что, если уж она не умерла в назначенное время, сейчас уже смысла нет и надо дождаться пра-пра-правнуков.
Прошло 5 месяцев. И наступил Новый год. И все собрались за праздничным столом. И Славик с Заремой, и семья его брата Казбека в полном составе кроме хомяка, и даже Диана, которая прямо под Новый год ушла от мужа и вернулась в отцовский дом. И, конечно, бабушка Кошерхан. Она очень расстроилась из-за того, что синие и розовые носки пока не пригодились, но оптимистично намекнула сыну Славика:
— Аланчик! Солнце мое! Вся надежда теперь на тебя! Как же я хочу дожить до дня, когда ты приведешь невесту в дом!
— Ему всего двенадцать! — пискнула Зарема и покраснела.
А все посмотрели на нее укоризненно
и дружно выпили за здоровье бабушки и
современную фармакологию.