ЗАПАХ

Тяжев Михаил Павлович родился в 1974 году в г. Горьком. Прозаик. В 2017 году стал победителем конкурса короткого рассказа им. О. Генри. Живет в Москве.

Михаил Тяжев

_*

^ЗАПАХ

Рассказ

Еще с вечера его преследовал запах. Майор Брюханов и с женой поругался из-за этого. Поэтому ушел ночевать в гараж. Но и там запах не давал ему покоя. Он нюхал свои руки. Рассматривал подошву башмаков. Переворачивал коврики в машине — все безрезультатно. Не мог успокоиться, всюду ему мерещился запах гнили.

На вид ему было лет сорок. Брюханов возглавлял оперативный отдел в ОВД. Лицо у него было рябое. Выделялось оно неприятными кривыми зубами, поэтому он смеялся редко. Под носом у него росли белесые усы. Вырастил их для того, чтобы скрыть при улыбке кривизну зубов.

Майор устал от утренних дежурств на Бору возле цыганских коттеджей, где он, а также другие оперативники отлавливали наркоманов, оформляли, а потом отпускали, чтобы после снова их выловить и снова оформить.

— Как белки в колесе мы, — говорил Брюханов. — Все по кругу. Никакой логики. Но нужное дело делаем.

С ним соглашались. И он думал, что пора уходить. Но не уходил, любил свою работу, был ее частью, жил на работе. В отделе у него был лишь один друг — капитан Агеев. С ним говорил о чем угодно и даже не стеснялся смеяться при нем, не боялся показать свои зубы.

У майора было две дочери: Вера и Лена. Вера училась в школе в восьмом классе. А Лена в институте. Только сейчас она лежала в психиатрической лечебнице, ее поместили туда после неудавшейся попытки самоубийства. Брюханов и его жена Катя навещали дочь. Возили тушеную курицу с шампиньонами как она любит и, сидя в узкой комнате, стены которой поблескивали зеленой масляной краской, подкармливали ее.

По иронии судьбы Лена была наркоманка, и Брюханов очень переживал по этому поводу. На работе он об этом, конечно, не распространялся. Об этом знал только Агеев. С ним он и решил отправиться рано утром на Бор, чтобы отловить наркомана Павлика, которого считал виновником несчастий дочери. Перед поездкой он зачем-то сунул в бардачок машины свой ПМ.

Еще до этой поездки он разыскивал Павлика в притонах и вписках. Но того нигде не было, он как будто знал заранее о его приходе и ретировался. Чем дольше майор искал его, тем сильнее злился и тем крепче была его месть. Пару дней назад он отловил в Седьмом микрорайоне у подъезда одного из домов, в котором варили мак, наркомана. Тот раскололся, когда Брюханов сунул его пальцы в дверную щель своей машины.

— Ты даже дрочить не сможешь! Где он? Как его найти?

Наркоман дал на Павлика полный расклад.

— На Бору он! Пожалуйста. Не надо!.. — задыхался от ужаса и боли наркоман.

Брюханов понял из его слов, что Павлик теперь занимался перевозкой ханки, то есть переработанного в кустарных производствах мака, — работал на одну из известных цыганских семей.

Этот цыганский дом с причудливыми башенками был больше всего похож на замок Дракулы. Он стоял неприступной стеной в стороне от остальных домов и был отгорожен от посторонних глаз высоченным красным забором.

Брюханов и Агеев собирались в дорогу. Еще с вечера майор заварил кофе в термосе и наделал бутербродов. Агеев сложил байковое одеяло, и они выехали. Приехали часам к четырем утра. Река еще спала. Молчал лес. А со стороны пляжа тянулась полоса нежно розового света. Это начинался рассвет. Цыганский дом стоял близко к воде, и к нему вела только одна дорога, движение на которой фиксировалось камерой наблюдения.

Брюханов поставил свой «мерседес» за кустами. Агеев укрыл ноги одеялом и вздремнул. Минут через двадцать потянулись наркоманы. Они подходили к забору, бросали камушек в неприметную калитку, она приоткрывалась, из нее показывался чумазый с большими глазами мальчишка, он забирал у них деньги, а взамен передавал бумажку с планом местности, где и как найти товар. После чего каждый получивший инструкцию бежал искать спрятанное.

— Мы так в пионерлагере в двенадцать записок играли, — сказал Агеев, чуть приоткрыв глаза.

Брюханов налил кофе в чашку и протянул ему. Тот отхлебнул.

— Хороший кофе, — добавил Агеев и взял бутерброд из бокса.

Нервозность Брюханова спала, он успокоился, кофе перебивало запах гнили.

— Слушай, Агеич! Может, изо рта у меня пахнет? — спросил он немного погодя. — Я дыхну тебе!

— Хорош, Валь, не видишь, я ем.

— Ну, давай тогда потом дыхну.

— Как ты достал! Чего тебе все «пахнет» и «пахнет»! К врачу сходи!

— Ага! Знаю я этих психиатров! Им только дай человека, а диагноз они тебе подберут.

— Тогда вымой машину, может, у тебя из нее воняет.

— Да мыл я ее! Понимаешь… — Брюханов вспомнил лицо своего давно умершего брата. — Запах как будто бы от брата. Он умер давно. Нам тогда было лет по семнадцать. Он жил на даче. Так когда его нашли, он уже почти разложился. И теперь этот запах, он словно вылез из моей головы и, чего бы я ни делал, сидит у меня вот здесь. — Майор показал на точку над верхней губой.

— Тогда сбрей усы.

— Ты думаешь?

— Да ничего я не думаю. Это из головы у тебя все идет. Ты когда последний раз в отпуске был?

— Давно не был, — задумался Брюханов.

— Вот и сходи. А то у тебя будет как у того, которого я ловил, когда еще в отделе убийств работал.

— А как там было?

— Взял я одного за убийство. Спрашиваю его, за что, говорю, человека грохнул? А он: мне голос был. Вот и у тебя так, только не голос, а запах.

— Думаешь, я с ума схожу?

— Может, и не сходишь. Может, действительно пахнет. — И он высморкался в платок.

И вспугнул наркомана, который стоял в кустах, стащив спортивные штаны, и кололся в пах. Тут же недалеко от него был второй, тот, засучив рукава, дрожащими руками искал на своей худой руке вену. Не находил и тогда бил по ней в каком-то диком остервенении.

— Вот я думаю, — сказал Брюханов, глядя на него. — Как же так! Откуда у них это? Ведь они рождаются маленькими, беспомощными, смешными и трогательными. У них есть родители, которые их любят.

— Нам рассказывали на лекции, — вставил Агеев, — что в Советском Союзе проводили эксперимент. Кажется, под Минском в лабораториях изучали младенцев. Наблюдали за ними, они росли, развивались равномерно, как говорится, гармонически. А потом их возвращали в ясли, садики, и они утрачивали гармоническое качество. Становились заложниками социализации.

— Не знаю, — сказал, думая о чем-то своем, майор. — Для меня в последнее время самыми главными являются рождение и смерть.

— Ты книжки не пробовал писать, Валь?

— Да ну тебя, Агеич! Я с тобой серьезно. Вот посуди сам, ведь из ниоткуда приходит человек и в никуда уходит. А жизнь идет.

Брюханов после того, как дочь его Лену вытащили из петли, много чего передумал. В записке, которую она оставила, говорилось, что она так больше не может. Он понял это так, что Лена не может больше быть наркоманкой. Брюханов не стал искать причину, что, может, это он виноват, пропадал на работе, а дочь была одна. И он замечал, что и вторая его дочь тоже отстранилась от него, ходила с красными волосами, проткнула уши, сделала в них тоннели. Но как признаться себе, что ты виноват? Да и как ты можешь быть виноват? Ты же работал! За работу тебе платили деньги, на них ты содержал семью. Размышляя так, майор приходил к умозаключению, что во всем виноват Павлик.

— Это не Павлик твой идет? — сказал Агеев.

Брюханов вглядывался в паренька, красная майка которого мелькала за кустами. Паренек свернул на дорожку, ведшую к забору.

— Кажись, он. — Майор открыл дверь и вышел.

— Погоди, — сказал Агеев.

Навстречу Павлику из калитки вышел все тот же чумазый мальчуган, взял от Павлика деньги и передал ему листок, скрученный в трубочку. Затем закрыл дверь. Павлик развернул бумагу и пошел искать в сторону реки. Брюханов и Агеев отправились за ним. Павлик нашел под корягой бутылку с темной жидкостью, больше похожей на чай, и сунул ее в рюкзак.

Брюханов налетел на Павлика и свалил на землю, профессионально завернув ему руку за спину.

— Давай не здесь, — сказал Агеев и посмотрел вокруг. — Еще увидит кто…

Брюханов поднял Павлика и повел к машине.

— Валентин Игоревич! Здрасьте! — голосил Павлик. — Чего за проблемы?! Дядя Валь! — Он улыбался, не до конца понимая всю серьезность ситуации.

Майор открыл багажник.

— Давай, — сказал он Павлику.

— Да ладно, дядя Валь! Да ты не докажешь! Я скажу, что нашел ее! — И он потряс рюкзаком, в котором лежала бутылка.

Майор вытащил ПМ.

— Лезь давай! — сказал он. — Я повторять не буду.

Павлик лег в багажник. Брюханов закрыл крышку.

Машина выехала на трассу и помчалась вдоль железнодорожного полотна. Затем свернула влево и поехала по грунтовке. На поляне, которая утопала в цветах розового клевера и желтого зверобоя, остановилась.

Брюханов и Агеев вышли из машины. Майор открыл багажник. Павлик выбрался, тер локти, колени и оглядывался.

— Лекарственные травы будем собирать, — сказал он и уже было хотел убежать.

Но был сбит кулаком в челюсть.

Брюханов бил его. Агеев зевал.

— Не надо, — орал Павлик. — Не надо! Не бейте! Валентин Игорич! — взывал он. — Вы же знаете меня!

Его голос заглушали проходящие мимо электрички. Брюханов поднял его и еще раз ударил. Затем снова и снова. Павлик потерял способность что-либо говорить, хрипел. В груди его что-то булькало и урчало. Майор не отпускал его, наоборот, расходился в своей ярости и мести, бил и бил.

Агеев остановил его.

— Оставь его… да хватит, говорю! — Он оттолкнул майора.

Павлик лежал, распластавшись на земле. Его лицо и майка были одного цвета. Агеев потрогал на его шее пульс.

— Нормалек, — сказал он. — Жить будет.

Брюханов тер свои разбитые кулаки. Сам он тоже был в крови, широко раскрывал рот и прерывисто дышал, показывая свои кривые зубы.

Они оставили Павлика на поляне. Агеев сел за руль. И «мерседес» помчался в сторону города.

— Успокоился? — повернулся к майору Агеев.

— Суки! Твари! Все виноваты! — лепетал Брюханов и подносил руки к лицу, нюхал их.

Агеев швырнул ему тряпку.

— Утрись, смотреть страшно.

— Я их убью.

— Кого?

Брюханов утер лицо. Агеев продолжил:

— Убей всех. Давай, убей! Ты бы лучше сейчас о дочери думал. Ей выписываться через неделю. Отпуск возьми, и на юг, чтобы солнце, море и больше никого рядом.

Брюханов тер и тер руки, как будто пытался смыть кровь с костяшек. Агеев остановился у придорожного магазина, чтобы купить воды и салфеток. Пока он их покупал, майор пересел за руль, развернулся через две сплошные и помчался обратно в сторону цыганского дома. По дороге он вытащил свой ПМ и проверил обойму. Затем положил ствол на соседнее сиденье. На табло замигала лампочка — топливо было на исходе. Он свернул на автозаправочную станцию. Заправившись, поехал дальше. На него нашло какое-то отупение и злость, граничащая со смехом. Он нюхал свои руки и бил кулаком о коленку. Он смеялся, обгонял машины, одну, вторую, третью… Ему сигналили, а он ехал и ехал. Тут с ним поравнялся «БМВ», окно иномарки приоткрылось, и бородатый кавказец показал ему, чтобы он сдал к обочине. Брюханов взял в руку ПМ и почувствовал прохладу рукоятки. Остановился у обочины. «БМВ» проехало чуть дальше, затем сдало назад; из машины вышел кавказец. Брюханов ждал его у своей машины, достал пистолет и навел его на него. Тот заголосил:

— Э! брат! Ты не так понял!

— Сдристнул отсюда! Быстро! — Майор снял предохранитель.

— Я только… вот... — Бородатый кавказец протянул ему его бумажник. — Ты забыл... — И кавказец попытался улыбнуться.

— Откуда он у тебя?

— На заправке. Там… — показал он рукой вдаль. — Еду, сигналю тебе, ты не слышишь.

— Бросай! — сказал Брюханов.

Бородатый кавказец кинул ему бумажник под ноги.

— Только не надо. Я — хороший человек. Ты — хороший человек. Зачем ссориться?

Майор поднял свой бумажник и развернул его. Кавказец медленно пятился назад.

— Там все на месте, — сказал он. — Мне чужого не надо!

Брюханов выстрелил. Кавказец быстро сел в машину и уехал. Майор выстрелил еще раз, он стрелял и стрелял, палил в воздух, и ему становилось легче. Даже когда патроны закончились, он все равно нажимал на спусковой крючок. После чего опустился на траву на обочине и сидел так какое-то время. Теперь он не чувствовал запаха гнили, он видел перед собой только сосновый лес, затянутое ряской озеро и уток, за которыми вода расходилась треугольником.

По дороге к нему, с включенными проблесковыми маячками, мчались карета «скорой помощи» и полицейский «форд», в котором на заднем сидении сидел Агеев.