О ТОМ, КАК РАЗВОДИЛИСЬ МИТРОФАНОВЫ И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО
Шамиль Идиатуллин. Бывшая Ленина. М., «АСТ: Редакция Елены Шубиной», 2019, 488 стр. (Актуальный роман).
На нашем месте в небе должна быть звезда;
Ты чувствуешь сквозняк оттого, что это место свободно?
БГ
Ниневия же была город великий у Бога, на три дня ходьбы.
(Книга Ионы, 3:3)
Рассказывалась в разных форматах притча об исследователе, который съездил в чужую страну и написал о ней живописную и меткую книгу. Публика книгу приняла: не бывавшие в той стране читали с любопытством; бывавшие — пищали от восторга, узнавая детали и тонкости. Вдохновленный исследователь написал столь же точную и вдумчивую книгу о родине.
Большинство читателей сочли ее необыкновенно скучной, пока...
Боюсь, что именно эта история сейчас происходит с Шамилем Идиатуллиным. Роман о социокультурной катастрофе позднего СССР, «Город Брежнев», осыпан хвалами и разобран по косточкам, до каждого пятиалтынного в кармане мешковатой куртки а-ля Сабрина. «Бывшая Ленина», столь же скрупулезно собравшая мозаику мелких и крупных примет времени, вызывает у многих, в том числе у очень квалифицированных читателей недоумение и даже отторжение.
Сюжет «Бывшей Ленина» таков: на фоне экологического бедствия в некоем уездном городе разводятся двое не очень молодых супругов. Бывший муж после развода добивается резкого карьерного роста, жена попадает в команду местной политической оппозиции. Оба борются, каждый на свой манер, с убивающей городок свалкой регионального значения. Оба не преуспевают.
Настораживает отсутствие хотя бы промежуточного хэппи-энда. Настораживает отсутствие типичных приемов увлечения читателя — ни тебе детективного расследования, ни тебе любовных интриг. «Отношения», конечно, там и сям случаются, но сюжетообразующими никакие из них так и не становятся.
Но больше всего настораживает полное отсутствие нереального. Мистического.
Современность слишком сложна, чтобы правдоподобно описать ее в более или менее широком контекстном поле. Для автора, желающего поговорить о «здесь и сейчас», существуют два типичных хода — сузить область наблюдения в каждый конкретный момент сюжета (как поступает, скажем, Ксения Букша в своей «Открывается внутрь»), концентрироваться больше на психологическом, чем социологическом аспекте. Или (а иногда и) вводить в текст элемент «странности» — для обозначения сложных в описании, но действующих сил. Шамиль Идиатуллин замечательно умеет задействовать и честное научно-фантастическое допущение (см. «СССРтм»), и магическую реальность с заговорами, наговорами и нависающими тенями (см. «Убыр»). Однако здесь он предпочел этими умениями не воспользоваться. Происходящее в городе Чупове натурально и зримо настолько, что можно понять читателей, обвиняющих автора в публицизме.
С другой стороны, если представить, как в 1985 году кто-то читает «Город Брежнев», — мы наверняка увидели бы то же самое. «Ой, ну всю эту ерунду собрал... эти молодежные банды, ну сколько об этом можно… Ну да, и завод, ахха, куда же без завода, чудо, что нет колхоза еще… Афганец с поехавшей крышей? Милиционеры-злодеи?.. Стиральная машинка без инструкции? Автор, прекратите кормить нас газетами!»
Читательское раздражение вполне оправдано. Мы ожидаем, что нам покажут обычных людей на фоне необычных событий, или необычных людей на фоне обычных событий, или даже необычных людей на фоне необычных событий (мы любим «Марвел»!), но обычные люди на фоне обычных событий — автор, за что?
Фокус тут в том, что события, на фоне которых расстается чета Митрофановых, способен счесть обычными только особо подготовленный и хорошенечко доработанный напильником человек, то есть, в сущности, почти каждый из нас. В городе Чупове полноценная катастрофа, резонанс сразу двух тупиков. Первый — сугубо наш, родной; это управленческий тупик современной России, суть которого в том, что лица, управляющие ресурсами любой территории, вольны эти ресурсы выводить вовне безнаказанно.
Второй тупик — глобальный, вполне общецивилизационный, связанный с тем, что последствия любых удобств находятся от пользователя в отдалении. Где-то в океане плавает мусорный остров. Ну и пусть себе плавает. Где-то на Гаити пол-острова похоронено под пакетиками и мрут морские птицы — ай, это же где-то на Гаити. Где-то в России — ну это же где-то, Россия большая, не нравится Чупов — езжай в Сарасовск и продолжай покупать каждый бутерброд в пакетике, упаковочной пленке и на подложке.
Оба эти тупика вызваны одним и тем же — огромным лагом между действием и его последствиями. Лагом, часто дорастающим до полной личной безнаказанности. Никто не накажет пенсионера, выкидывающего объедки в контейнер для пластиковых бутылок, — а чтотакова? Никто не накажет политика, приведшего в полную негодность для жителей территорию, находящуюся под его руководством. По крайней мере пока доходы его нанимателей не начинают падать.
Понятно, что проблема вынесенности грязных производств отнюдь не сугубо российская — все ли водители Теслы, которые гордятся тем, что их город чист от выхлопов, задумываются о том, как, собственно, вырабатывается электричество, пускающее в ход их автомобили? Но в Чупове последствия экстремально грязной эксплуатации ресурсов наложились во всей красе на экстремально грязную политику. Сравнивая отечественный эко-триллер с его англоязычным аналогом, «Зодиаком» Нила Стивенсона, обратим внимание, что герои «Зодиака» пытались сделать свою катастрофу публично обсуждаемой, донести ее до слуха федеральных властей, то есть взывали к кому-то, кто мог и хотел с катастрофой бороться на высоком политическом уровне. Жителям же Чупова никто не даст избавленья. Нет никаких таких федералов, которые могли бы склонить слух к интересам обреченного быть помойкой городка.
И эта пустота в некотором роде кричаща. Мы слышим упоминания о подрядчике заказа на перерабатывающий завод, который забрал деньги и исчез, «Ты знаешь, чей он сын? И все». Мы слышим упоминания о том, что «никому не нужен шум», «свалка должна принимать мусор», — но никакой конкретики. Из позиции сверху с городом контактируют только парочка политтехнологов. Дальше — зеро, пустое место, черная дыра. Никаких людей, лично регулирующих управление этим и другими маленькими городами, нет. Никакого централизованного медицинского наблюдения — и то нет. В очередном споре Елены Митрофановой с ее молодыми компаньонами Идиатуллин прямым текстом озвучивает позицию: «...мы живем в эпоху, когда <…> „западло” не только сотрудничать с властью, но и просто эту власть замечать и учитывать в своей жизни и ее планировании». Но позвольте, а с кем, собственно, — если, как надеется Елена Игоревна, отвергнуть эту позицию как излишне снобскую — предлагается сотрудничать? С неопределенно-сладким Нечаевым? С хтоничным политтехнологом Салтыковым? Но это ведь не власть имущие, это петрушки, трансляторы заказа.
Разрыв между обывателем, даже вполне продвинутым обывателем — и выгодополучателем таков, что никакого фидбека, никакой обратной связи от первых ко вторым провести невозможно. Можно как-то встроиться в структуру заказа, выстроиться из нее, встроиться заново уже в новой позе, но отрегулировать сам заказ нет никакой возможности, просто потому что он вообще не субъектен.
Зияющая пустота там, где по идее начинается переход от индивидов к государству, — не прием, по каким-то художественным причинам использованный Идиатуллиным, а, собственно, обычная, может быть, чуть сгущенная реальность: люди, управляющие жизнью регионов, сами в этих регионах не живут, детей там не селят и даже родителей из этих регионов вывозят, уж не говоря о том, чтобы вести в регионе какие-то бизнесы. Эта пустота приводит к отсутствию заинтересованности в благополучии региона. И на этом уровне любые документы о том, что свалка незаконна, что по ней давным-давно есть решения судов — это пшик. Некому показывать эти документы. Некому реализовывать вердикт суда.
В итоге вопрос — какая же фоновая травма преследует людей, для которых предложенные обстоятельства в порядке вещей? Не похожи ли мы на обитателей заштатного ПНИ, которым из всего чтения досталась только чеховская «Палата №6»? И то сказать, школьной программой от «Бывшей Ленина» прямо-таки смердит. Даже если забыть о явных оммажах Салтыкову-Щедрину. Но вот Огудалова, куря у закрытой от вони форточки, гадает — то ли эмигрировать, то ли маникюр сменить. Вот громко чавкает и постанывает за столом в ресторации повзрослевший и заматеревший Петенька Верховенский. А тяжкое недоумение главных героев касательно того, как они вообще дошли до жизни такой, — привет от Юрия Живаго. Хорошо еще, что Идиатуллину хватило такта не вводить прямо в кадр покаяние «папы» Саакянца — такие персонажи простительны Платонову или Лескову, так что автор деликатно прикрылся легендой в исполнении бомжа Вити. Но, куда ни посмотри — всему большому страданию большой литературной отечественной традиции привет горячий.
Не вполне ясно, сознательный ли это ход автора, или параллели с классической отечественной безнадегой выстраиваются сами, по упрямой фактуре материала — провинциальной хтони не важно какого столетия. Но вот что забавно: запрос на «литературу без всего вот этого легкомысленного, чтобы серьезно и правдиво, как у классиков» адресуется писателям вроде бы постоянно, да только нет уверенности в том, что этот запрос такой уж искренний. Мы ждали новый блокбастер в яркой обложке от остромодного автора, а нам, товарищи, подсунули ужасы Мценского уезда, ну как так-то.
И вот что еще любопытно. На грани развода главные герои — два уже не юных, практически выгоревших человека. Елена полностью направила все свои амбиции на поддержание благополучия семьи (от чего стонут и муж, и дочь), Даниил вообще пребывает в состоянии скорбного бесчувствия. Оба хоть чуть-чуть, но позволяют себе выдохнуть на работе, где сравнительно с домом даже вроде и чуть легче, чуть свободнее. Но когда связь между ними, после смерти свекрови, рвется — Елена останавливается, проживает свое горе, перетряхивает себя полностью. А ее бывший муж продолжает двигаться как двигался, механически позволяет себя соблазнить женщине и начальству, равнодушно принимает падающие на него подары-ударки жизни. Делать-то что-то надо. Делаю что умею. Переставляю ноги.
И неудивительно, что бывших супругов жизнь стремительно разводит, как грузило и поплавок, между которыми перерезали леску. Умного, но малоэмоционального Митрофанова охотно всасывают официальные структуры — он такой, какой нужно. Встряхнувшаяся Елена так же непроизвольно оказывается в глубине самой что ни на есть несистемной оппозиции. Вроде бы по идее должна начаться кровавая баня — месть, удары по больным местам. Но нет. Митрофановым, обоим, неожиданно хватает порядочности и понимания того, что они, по большому счету, на одной стороне. Ведь они оба надеются, что их дочь сможет жить в родном городе. Вообще-то сцена, где будущий глава города спокойно обсуждает дела с главой оппозиции и принимает без каких-либо расписок дорогой подарок в счет города — фантастика почище эльфов на звездолетах. Но только лишь на договороспособности ставших чужими друг другу Митрофановых и общей их заинтересованности в том, чтобы спасти город, и держится небольшая надежда в конце.
Собственно, только этой маленькой надеждой и отличается конец от начала. Даниил и Елена прошли личную катастрофу, остались в ней людьми и все еще пытаются бороться с катастрофой общей. Стартом книги была смерть, в концовке — почти безнадежная борьба с нею. Огромным трудом и потерями выгрызенный шанс в 10%. Вообще-то немало.
Так что же — если вернуться к началу этой рецензии — насчет второй книги того самого описателя нравов? Представьте себе, эта вторая книга тоже имела успех, и даже два успеха. Первый, когда ее перевели на чужие языки. Второй — когда прошло долгое время и потомки с удовольствием читали о нравах предков. Не исключено, что «Бывшая Ленина» найдет своих читателей и в своем отечестве… Лет через двадцать.
Ася Михеева