КРАСНЫЙ ШЕРИФ И БЕЛЫЕ ИНДЕЙЦЫ

Клугер Даниэль Мусеевич. Поэт, писатель, физик по образованию. Член Израильской федерации союзов писателей. Родился в 1951 году в г. Симферополь, ныне проживает в Израиле. Иностранный член Британской Ассоциации писателей криминального жанра (The Crime Writers’ Association, CWA), автор книги «Баскервильская мистерия» (М., 2005) — исследования по истории и эстетике детектива. Данное эссе продолжает цикл, посвященный различным аспектам массовых жанров.

Даниэль Клугер

_*

КРАСНЫЙ ШЕРИФ И БЕЛЫЕ ИНДЕЙЦЫ

Аркадий Адамов, «отец» советского милицейского детектива, автор знаменитого «Дела „пестрых”», в книге «Мой любимый жанр — детектив» пишет о повести «Три дня в Дагезане» Павла Шестакова, использовавшего в советском детективе сюжетный прием детектива зарубежного:

«Опыт этот <…> весьма поучителен тем, что <…> выбранная сюжетная схема всегда и неизбежно тянет за собой и соответствующее содержание и нельзя без потерь пользоваться рецептами, созданными для решения совсем иных идейных и художественных задач»^[1] (Курсив мой — Д. К.).

Это утверждение исчерпывающе отвечает на вопрос, почему советские писатели-детективщики почти ни разу не использовали возможность написать образцовый «классический» детектив — его канон вынужденно диктовал переход на «антисоветские» эстетические позиции.

Тем интереснее посмотреть, что представляли собой зарубежные детективные романы, герои которых, волею авторов, действовали в Советском Союзе и носили как-бы-русские имена и фамилии.

_{Тусклая звезда шерифа Ренко}

Первый среди равных тут, безусловно, американский писатель Мартин Круз Смит, автор серии «милицейских» детективов на советском материале, с главным героем — сыщиком Аркадием Ренко.

Три романа о нем («Парк Горького», «Полярная звезда» и «Красная площадь») составляют своеобразную «советскую трилогию». Время действия «Парка Горького», где Ренко появляется впервые, относится к началу 1980-х годов, то есть примерно совпадает со временем написания романа.

Сюжет, на первый взгляд, вполне типичен для «милицейского» детектива. Но есть кое-какие отличия.

Итак, в центре Москвы, в парке им. Горького милиция обнаруживает три трупа. Трупы чудовищно обезображены — отрублены пальцы, лица изрезаны чуть ли не до черепов. Но действиями убийцы руководила не жестокость, а холодный расчет: без лиц и последних фаланг пальцев убитых практически невозможно идентифицировать.

За расследование безнадежного дела и берется Ренко. Он усматривает в этом преступлении почерк спецслужб, с которым столкнулся, расследуя ранее убийство двух политзаключенных-диссидентов, бежавших из тюрьмы где-то во Владимирской области.

Тем более уже в самом начале книги всесильный КГБ, в лице майора Приблуды (хорошая фамилия!), вмешивается в ход расследования, бесцеремонно уничтожив и без того скудные улики.

Действие раскручивается стремительно и напряженно, с головокружительными поворотами — и это достаточно скоро заставляет читателя забыть о смешных глупостях, вроде татарина по фамилии Павлович или вот такого перла:

«В 1946 году они создали „антисоветский центр”, говоря другими словами, держали магазин книжных раритетов, где укрывали книги таких презренных писак, как Монтень, Аполлинер и Хемингуэй. <…> В 1956 году <…> освободили и даже предложили снова открыть магазин, правда, они отказались»^[2].

Оттуда же, из какой-то немыслимой параллельной реальности пришло в книгу упоминание никогда не существовавшей должности «следователь ЦК КПСС» — как предмет мечтаний милицейских карьеристов.

Этим, конечно, не ограничивается. Матчасть «Парка Горького» вообще, если честно, слабовата. Герой — старший следователь Московской прокуратуры Ренко делает то, что, строго говоря, должен делать оперативник уголовного розыска. Но это несоответствие, впрочем, не так бросается в глаза, как нагромождение всяческих деталей из якобы советского быта: помощник Ренко, тот самый татарин, эксперт Паша Павлович (Паша — полное имя, Павлович — фамилия), мундир городского прокурора с генеральскими звездами на погонах (в советской прокуратуре не носили погоны — были петлицы на тужурках). Начальник Московской городской милиции именуется то «товарищ комиссар милиции», то «товарищ генерал», хотя одновременно эти звания не существовали.

Подобные фантастические детали разбросаны по тексту вплоть до самого конца. Перечислять их нет никакого резона — а желающие вполне могут подробно ознакомиться с «дефектной ведомостью» романа в статье журналиста Олега Битова (под псевдонимом К. Сенин) «Эх, да с кольтом да вдоль Москва-реки!»^[3]

Но все эти ляпы постепенно, в процессе чтения, уходят на задний план, уступая место неослабевающему интересу. И это, конечно же, обусловлено настоящим детективным талантом Смита.

Но не только. Нагромождение этой «развесистой клюквы» лишь поначалу мешает воспринимать всерьез не только увлекательную сюжетную линию книг о приключениях Аркадия Ренко^[4], но и мощную мифологическую образность, буквально пронизывающую трилогию Смита.

_{Певец резерваций}

Мартин Круз Смит начинал свою литературную карьеру отнюдь не с детективных произведений. Мало того: в его активе нет ни одного «просто» детектива. Первый роман Смит опубликовал в 1970 году, и это был фантастический роман «The Indians Won» («Индейцы победили»)^[5]. К сожалению, он не переведен на русский язык, хотя в США выдержал не одно издание. Роман относится к альтернативно-исторической фантастике и повествует о том, как изменился бы мир, если бы в 1880 году Сидящему Быку, Красному Облаку, Безумной Лошади и Джеронимо (Гоятлай) — знаменитым индейским племенным вождям — удалось объединить американских аборигенов и заключить союз с преследуемыми в тот момент мормонами. Результатом этого объединения стала военная победа над федеральными войсками и создание в самом сердце Североамериканского континента независимой индейской республики^[6].

Действие романа относится к альтернативному 2006 году. Симпатии автора (Смит сам наполовину индеец-пуэбло) отнюдь не на стороне белых колонизаторов, коварных, жадных и жестоких. Главным же узлом сюжета стало появление у индейской республики собственного ядерного оружия…

Тему мести индейцев своим завоевателям Мартин Круз Смит продолжает в мистическом триллере «Ночное крыло», героем которого становится старый шаман племени хопи, доживающий свой век в резервации. Шаман, выживший из ума несчастный старик, хочет разрушить современный мир и ради этого призывает древнего бога смерти, которому некогда поклонялись индейцы-хопи^[7]. Роман пользовался успехом, его сравнивали с книгами Стивена Кинга, а Смит за «Ночное крыло» получил премию Эдгара По.

В дальнейшем писателя привлекла культура американских цыган, и он написал серию детективных романов с сыщиком-дилетантом — цыганом Романо Греем, антикваром-экспертом («Цыган в янтаре», «Цыганская песня» и др.)^[8].

Примерно тогда же он впервые обратился и к советской теме, в романе «Гроб Мидаса» (под псевдонимом Саймон Куинн)^[9].

«Гроб Мидаса» — смешная книга, повествующая о противостоянии фанатичной секты скопцов (с реальной у секты, описанной Смитом, общее только название) и католической (!) церкви… на территории Советского Союза. Причем действие начинается с попытки некоего Ивана Болотного, террориста-самоубийцы, взорвать мавзолей Ленина. Потом оказывается, что террорист и его брат — члены той самой секты скопцов. Далее сюжет выруливает на тему контрабанды золотом, причем весь сыр-бор, оказывается, связан с тем, что во всем мире золото имеет 0.995 пробу, а у Советов — 0.999…

Мне этот роман напомнил грандиозный поэтический гротеск канадского поэта Р. Сервиса — балладу «Ленин», где сюжет строится вокруг попытки главного героя взорвать мумию Ленина, которая оказалась гуттаперчевой куклой. Впрочем, сам Смит невысоко оценивал то, что написал под псевдонимом Саймон Куинн (серию «Инквизитор»), и даже запретил переиздание этих книг, включая и «Гроб Мидаса».

Он, наконец, написал несколько вестернов — под псевдонимом Джейк Логан, — вернувшись таким образом к явно дорогой его сердцу теме индейской резервации.

Нет, вовсе не случайно упомянутый Олег Битов с презрительной насмешкой назвал «Парк Горького» «низкопробным вестерном».

_{Дикий Запад — Дикий Восток}

Насчет низкопробности я не согласен, но под утверждением, что «Парк Горького» не просто детектив, но именно детектив-вестерн — подписываюсь обеими руками. И даже приставка «детектив» представляется излишеством — поскольку значительная часть вестернов и есть детективы. Ковбои, индейцы, бандиты, салун, Дикий Запад или индейская резервация — лишь внешние атрибуты. Суть в ином. В основе вестерна, как правило, лежит раскрытие загадочного преступления. И положительные герои разбираются с уликами, указывающими на подлинные причины того или иного таинственного события, не хуже Шерлока Холмса или Эркюля Пуаро. Натти Бумпо из романов Фенимора Купера, Оцеола у Майн Рида, герои Луиса Ламура и европейских вестернов Фридриха Герштеккера и Карла Мая — это ведь «Холмс-на-Западе». Та же наблюдательность, то же умение делать выводы, та же эксцентричность, та же верность закону… Стоп.

Вот тут и лежит принципиальное отличие «просто детектива» от «детектива-вестерна». В обычном детективе действие происходит в пространстве действующего закона, признанного уголовного права. И преступник здесь, в полном соответствии с определением Пауля Фейербаха^[10], — тот, кто нарушает правопорядок. Главный герой детектива своими действиями восстанавливает нарушенный правопорядок.

В вестерне никакого правопорядка нет. Его действие, в сущности, разворачивается в правовом вакууме (речь, разумеется, о литературе — не о реальной жизни на пограничных территориях). И в этом вакууме есть два пока не действующих права, два пока не существующих закона. Носителем одного является «благородный шериф», носителем второго — «кровожадный убийца». От того, кто из них выйдет победителем в этом поединке, зависит, чей Закон — преступника (воплощение Зла) или шерифа (воплощение Добра) — в дальнейшем заполнит правовой вакуум. Таким образом, если в детективе происходит восстановление правопорядка, то в вестерне — установление правопорядка. И в этом смысле СССР в «Парке Горького» или «Полярной звезде» Смита (а в еще большей степени — постсоветская Россия последних романов серии) — недалеко ушли от Дикого Запада вестернов, в том числе и написанных самим Смитом-Логаном.

Дикий Запад или индейская резервация вестернов — вовсе не реальный фронтир или резервация. Настоящий Дикий Запад — в автобиографических романах Дж. В. Шульца^[11], настоящая резервация — в детективных романах Тони Хиллермана^[12]. В вестернах же это пространство — весьма условно, если хотите — фантастично.

Именно такой фантастической индейской резервацией, фантастическим Диким Западом предстает в «Парке Горького» советская Москва. Фантастический характер советской жизни продиктован вовсе не «антисоветскими» устремлениями автора или плохой информированностью. Сам Смит, с большой симпатией относящийся к России и бывавший в Москве, очень удивился бы, узнав, что он, оказывается, антисоветчик и русофоб.

Советский Союз в романах Смита — Дикий Запад вестерна, вымышленное пространство, в котором закона нет, в котором действует только право сильного (и властного). Фронтир же (или резервация), раскинувшийся до размеров огромной страны, предстает перед читателем уже даже не Техасом из вестерна, а Ангсоцем из оруэлловского «1984».

И сам Смит вполне отдает себе отчет в этом. Явные параллели с романом Оруэлла видны в «эротических» сценах. Беру это слово в кавычки, поскольку сцены, конечно, не эротические, а полноценно сатирические — причем объектом сатиры, как и у Оруэлла, у Смита выступает декларируемая в государстве асексуальность, парадоксально совмещенная с официально же существующим призывом-парафразом библейского «плодитесь и размножайтесь»:

«Аркадий слез с подоконника посмотреть, что это за статья, которую она так разукрасила карандашом. Заголовок гласил: „Нужны большие семьи”. А в ванной у Зои лежали противозачаточные пилюли... <…> …Русские, размножайтесь! — требовала статья… <…> Бездетные семьи и семьи с одним ребенком... не отвечают высшим интересам общества, ибо в будущем мы испытаем нехватку русских руководителей»^[13].

_{Сага о благородном шерифе}

С кем же борется благородный красный шериф Аркадий Ренко? Кто оказывается главным преступником, кто — несчастными индейцами, кто — жестоким бледнолицым колонизатором?

Герой «Парка Горького» устанавливает личности изуродованных убитых и выходит на след преступника. В этом ему помогает весьма необычный перечень жертв: советские парень и девушка — и американский студент. И вот тут читателя, уже уверившегося в том, что убийство имело исключительно политический характер, а совершено оно было сотрудниками КГБ (кем же еще — если роман обманчиво антисоветский!), ожидают несколько серьезных неожиданностей.

Во-первых, убийство совершил американец, некий Джон Осборн, занимающийся экспортными операциями с советской пушниной. Убитые, сами того не ведая, помогли Осборну вывезти несколько живых соболей в США, а затем он ликвидировал помощников как нежелательных свидетелей.

Во-вторых, убийство должно было прикрыть сложную коммерческую операцию, связанную с торговлей соболями — отраслью, в которой СССР обладал монополией на международном рынке.

В-третьих, наконец, убийца оказался двойным агентом — ФБР и КГБ, и все его преступления, хотя и по разным причинам, прикрываются обеими могущественными организациями. Да, Джона Осборна завербовала в свое время (еще в годы войны) советская разведка:

«Джон Дьюзен Осборн, гражданин США. Родился 16/5/20 в Тэрритаун, штат Нью-Йорк, США. <…> В 1942 — 1944 гг. жил в Мурманске и Архангельске как представитель дипломатической службы США в качестве советника по перевозкам. В этот период объект оказал значительные услуги делу борьбы с фашизмом. В 1948 г., в период реакционной истерии, оставил дипломатическую службу и как частный предприниматель занялся импортом русской пушнины… Содействовал организации многих миссий доброй воли и культурному обмену»^[14].

Вряд ли есть смысл во всех подробностях излагать здесь действительно лихо закрученный сюжет романа. Только обращу ваше внимание на мотивы преступника, его фигуру и личности жертв.

Сразу же отмечу: американская критика, в целом высоко оценившая «Парк Горького» (роман был экранизирован, получил престижный «Золотой кинжал» Британской ассоциации детективных писателей — CWA), самым слабым местом книги считает именно разгадку. Один из критиков с иронией писал — уже не так давно:

«…Кажется, что Россия владеет всеми соболями мира, маленькими зверьками, из которых делают дорогие шубы. Какой-то американский парень решает поехать в Советскую Россию, украсть несколько соболей, развести их на своей ферме, разрушить российскую пушную монополию и разбогатеть. Как только Ренко раскрывает этот план, становится сложно воспринимать книгу всерьез»^[15].

Позволю себе не согласиться с автором критического отзыва. Именно разгадка преступления окончательно относит детективы Смита к поджанру детективов-вестернов. Пушнина — один из самых распространенных объектов вожделения алчных белых колонизаторов в классических вестернах — и в серьезных романах об американских аборигенах. Ради пушнины индейцев грабят, убивают и обманывают в книгах Д. В. Шульца и Майна Рида. Ради добычи «мягкого золота» порабощают индейцев в книгах Мая и Герштеккера. На пушнину обменивают дешевые безделушки персонажи романов Ламура и Логана.

Белые колонизаторы, отрицательные герои вестернов, то и дело перенимают от индейцев варварские обычаи — скажем, скальпируют врагов. Причем частенько с целью отвести подозрение в убийстве от себя и бросить тень на аборигенов. И точно так же действует циничный «бледнолицый охотник за соболями» у М. К. Смита. Он уродует лица жертв не только для того, чтобы усложнить опознание, но и для того, чтобы бросить подозрение на спецслужбы (КГБ, по сути, выполняет в романе функции племенной индейской полиции, жестокой и вероломной, но ставящей перед собой иные цели).

Наивные индейцы (читай: советские молодые люди) с прибившимся к «туземцам» молодым белым романтиком (читай: американский студент) добывают для коварного бледнолицего торговца (читай — преступника-американца) пушных зверьков, надеясь разбогатеть. А он своих помощников убивает. И сдирает с убитых скальпы по методе племенной полиции (читай: обезображивает тела в соответствии с поведением ликвидаторов из КГБ).

И только благородный шериф Аркадий Ренко выводит преступника на чистую воду, одерживая победу в неравной борьбе, где, как и положено в вестерне, приходится бороться в одиночку, против всех — в данном случае и против своего начальства, и против собственного отца, и, наконец, против двух спецслужб, советской и американской.

Он выходит победителем…

Хотя это странная победа. Ее с полным на то основанием можно назвать Пирровой. Он потерял друга, жену, возлюбленную, начальника-наставника — в конце концов и родину…

Отдельный интерес (уже внежанровый) представляет описанный в романе вымышленный психиатрический диагноз — патогетеродоксия. Эта придуманная писателем болезнь представляет собой прозрачный намек на весьма распространенный в советской карательной психиатрии диагноз «вялотекущая шизофрения», который обычно ставили диссидентам:

«…Вы… страдаете синдромом патогетеродоксии. Вы переоцениваете свои личные возможности. Вы чувствуете себя изолированным от общества. <…> Вы не признаете власть, даже когда сами ее представляете. <…> Вы недооцениваете коллективный интеллект. Правильное считаете ошибочным, ошибочное правильным»^[16].

Пиррова победа — и потому никакого установления правильного закона на советском Диком Западе не происходит.

…Концовка романа весьма символична. Оказавшись перед необходимостью убить вывезенных в США несчастных пушных зверьков и тем самым завоевать прощение своего начальства и возможность возвращения на родину (прихотливый сюжет привел героя в США), Аркадий Ренко вместо этого выпускает их на волю:

«Соболи… прильнув к сетке, настороженно смотрели на него. <…> Он слышал, как бешено бились их сердечки в унисон с его собственным. Аркадий отшвырнул ружье и взял в руки ломик. Неуклюже, стоя на одной ноге, он сломал замок. <…> Каждый раз, когда открывалась дверца очередной клетки, он с восторгом следил, как оттуда стремглав выпрыгивал дикий зверек и мчался по снегу — черное на белом, черное на белом, черное на белом, — и, наконец, исчезал…»^[17]

И здесь, в концовке, властно врезается в текст образная система фольклора — столь характерная для классического вестерна.

Соболи, вывезенные из СССР в США, невинны, как бывают невинными только животные. Поэтому главный герой, наш «благородный шериф», не может спасти себя ценой их жизни — хотя жизнями близких из числа Homo Sapiens он рисковал неоднократно и без особых сомнений. Поэтому Аркадий отпускает их — на свободу.

Невинные существа.

Возможно, души погибших жертв-грешников, возможно — «магические помощники», тотемы из древних индейских преданий…

Одна из характерных фигур индейского фольклора, своеобразно преломляющегося в вестерне, это оборотень. Человек-волк, человек-ворон, человек-орел и т. д. Если сравнивать Третий рейх, каким он предстает под пером Филипа Керра (сравнение «Парка Горького» и «Берлинской ночи» присутствует едва ли не в каждой американской рецензии на романы Смита^[18]), и брежневский СССР, рожденный воображением Мартина Круза Смита, то бросается в глаза главное отличие. В фантастическом Рейхе все события определяются близостью смерти, ледяное дыхание которой ощущают все персонажи. В столь же фантастическом Союзе главным обстоятельством, определяющим все и вся, оказывается ложь. Рейх (в рассматриваемых в предыдущем моем обзоре книгах) — обиталище вампиров, кровососущих «носферату». Союз — край оборотней.

Символизм концовки романа, живой пунктир «черное на белом» — образ, обнажающий ту самую мифологическую составляющую, которая в данном случае характерна для детектива-вестерна.

Что до нелепостей и несуществующих деталей — это всего лишь часть общей фантастичности «тридевятого царства», которое только и может являться местом действия, разворачивающегося на символическом пространстве фронтира.

Тут, возможно, стоит отметить удивительную преемственность между романом Мартина Круза Смита — и российским детективом 1990-х годов. Эти детективы, в сущности, ничего общего не имеют с детективами советскими — то есть милицейскими, зато демонстрирует внутреннее родство с «Парком Горького». Настолько тесное, что все многочисленные покетбуки с аляповатыми обложками, заполнявшие книжные развалы тех лет, больше заслуживают названия не детектива, а «российского вестерна», «ростерна». Те же благородные шерифы-одиночки, противостоящие кровожадным убийцам, те же обманутые аборигены, а главное — то же отсутствие правового пространства. Нередкой была для «ростернов», например, сцена перестрелки из всех видов стрелкового оружия в центре крупного города между положительным героем и кровавыми отморозками. И столь же часто финальная сцена представляла собой «ковбойскую дуэль» — «шерифа» (представителя «нового закона») и главного бандита.

На самом деле ничего удивительного в этой родственной связи нет. Распад Союза в массовой литературе раннего постсоветского периода воспринимается как вариант открытия и колонизации обширнейшего континента с природными богатствами, с аборигенами, живущими привычной размеренной жизнью под управлением состарившихся племенных вождей, Монтесум и Чингачгуков из Политбюро. «Новые русские», то ли бизнесмены, то ли бандиты, выступают в роли циничных конкистадоров, которые грабят несчастных постсоветских аборигенов, а те рассчитывать могут только на редчайшую фигуру одиночки-шерифа. А он, в свою очередь, может надеяться только на свой кольт и меткий глаз.

И так же, как в романе Мартина Круза Смита, локальная победа «красного шерифа» (читай: честного мента) над «бледнолицым колонизатором» (читай: «новым русским») не гарантировала ни спокойной жизни несчастным «аборигенам» (читай: постсоветским обывателям), ни заполнения правового вакуума хотя бы намеком на правосудие. Читая их, можно вновь процитировать (с большим на то основанием) насмешливое восклицание Олега Битова: «Эх, да с кольтом, да вдоль Москва-реки!»

Увы, вместо того чтобы продолжить приключения «красного шерифа» в наиболее подходящих для него декорациях «советской резервации», Мартин К. Смит попытался реализовать так и неосуществленную советскими писателями возможность написания уже не вестерна, а классического детектива в советских реалиях. Второй роман о похождениях Аркадия Ренко — «Полярная звезда» (1989) — демонстрирует типичный, можно сказать, образцовый пример так называемого «случая экспедиции»^[19]. Роман получился неплохой, но куда более схематичный и стандартный. Косвенным подтверждением определенной неудачи автора является то, что кинематограф не заинтересовался новыми похождениями героя (в отличие от «Парка Горького», экранизированного почти сразу после публикации).

Аркадий Ренко, уволенный за борьбу с коррупцией в высших эшелонах власти, скрывается от начальственного гнева и прежней столичной жизни «in Siberia». Он устраивается простым рабочим на флагманское судно совместной советско-американской рыболовецкой флотилии — плавучий завод «Полярная звезда». В один прекрасный день трал «Полярной звезды» поднимает из студеных вод Северной Атлантики труп молодой женщины, в которой узнают буфетчицу базы, некую Зину Патиашвили. Тут-то, в условиях фактической изоляции, начальство вспоминает, что один из рабочих плавбазы — бывший московский сыщик, и назначает его дознавателем — до возвращения в порт приписки. И Аркадий Ренко принимается, хотя и с неохотой, за дело, напоминающее ему о прежней жизни.

Пикантная деталь: и в этом романе убийцей оказывается американец. Автор выносит вердикт: кривые зеркала определяют жизнь не только жителей СССР, но и их антагонистов из США, ФБР — кривое зеркало КГБ (или наоборот), а того, кто пытается вырваться из одного королевства в другое, ждет смерть во льдах, поскольку ведь и он оборотень:

«Карп, мощно работая руками, погружался все глубже и глубже, а за ним тянулся след пузырьков воздуха. Теперь, в воде, плескавшейся подо льдом, татуировки были похожи не на кожу, а на чешую. <…> На ступнях у Карпа не было татуировок, и когда его тело исчезло из виду, Аркадию все еще виделись эти ступни — две белые рыбы, плывущие в черной воде…»^[20]

Так, хотя и в самом конце второго романа, М. К. Смит вернулся к фольклорной образности вестерна.

Льды — ослепительные кривые зеркала, скрывающие кромешную тьму, льды, в которых, если верить Данте, вечно ждут Страшного суда предатели, во главе с самим Люцифером.

Предатель — это ведь тот же оборотень.