КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ

КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ

«Однажды в... Голливуде»

8 августа в российский прокат вышел девятый фильм Квентина Тарантино «Однажды в... Голливуде». Народ, соскучившийся за четыре года по «Тарантине» и соблазненный именами Брэда Питта и Леонардо Ди Каприо на афише, помчался смотреть толпой. За первые четыре недели проката фильм заработал у нас 1 миллиард рублей (15 с лишним миллионов долларов). И это много. Невероятно много! Однако мнения на выходе разделились. Если судить по отзывам на сайте журнала «Афиша», то примерно половина зрителей решила, что это худший фильм Тарантино. Нет, Питт и Ди Каприо, конечно, «красавы», но они два с лишним часа только и делают, что ездят на тачках, слушают музыку, трендят о кино, участвуют/не участвуют в съемках и смотрят по телеку какие-то замшелые сериалы. И только последние 15 минут лихо, с огоньком мочат каких-то мутных утырков, зачем-то залезших к ним на виллу с ножами и пистолетами. Где-то сбоку болтается еще симпатичная блондинка в мини в исполнении Марго Робби. Но причем она тут — непонятно. Короче, кино «ниачем». Зря потратили время и деньги. Тарантино уже не торт.

Другая половина, слышавшая хотя бы краем уха имена Шерон Тейт, Романа Полански и Чарльза Мэнсона, смотрит совсем другое кино: завораживающий, идеально скроенный триллер, где в жаркой, густой и расслабленной атмосфере Голливуда 60-х неумолимо зреет преступление века — убийство одной из самых обворожительных голливудских звезд, жены великого режиссера, беременной на девятом месяце Шерон Тейт отморозками из банды/«семьи» Чарльза Мэнсона. Первые два часа ничего, по сути, не происходит. Тарантино просто по детским воспоминаниям детально реконструирует ретро-среду, населяя ее на равных вымышленными и реальными персонажами. Вот никогда не существовавший в реале Рик Далтон (Леонардо Ди Каприо) — выходящая в тираж звезда вестернов и его дублер-каскадер Клифф Бут (Брэд Питт) дают интервью для ТВ (черно-белая съемка, обрезанный формат, сходит за документ). Вот Шерон Тейт (Марго Робби) — неправдоподобно прекрасная блондинка с собачкой в обществе романтически-длинноволосого мужа-гения (в роли Полански — Рафал Заверуха) в рапиде движется по залу аэропорта (небожители, чистая греза!)… Вот Клифф ведет машину и видит, как посреди города роется в помойке компания отвязанных девиц из «семьи» Мэнсона… Герои соседствуют, вскользь поминают друг друга, вступают в мимолетный визуальный контакт… Напряжение растет… Медленный и тягучий ток экранного времени словно затягивает в воронку, на дне которой для осведомленного зрителя тикает бомба. И когда наступает час Х — полночь с 8 на 9 августа 1969 года, бомба не то чтобы не взрывается, но взрывается совершенно не так. Кошмар отменяется. Шерон Тейт жива, здорова и даже не поцарапана. А все почему? А все потому, что идиоты-хиппи ошиблись дверью и наткнулись на настоящих тарантиновских мачо в исполнении Питта — Ди Каприо. И тут уже у дилетантов от насилия шансов не было: их порвали в куски, превратили в кровавый фарш и вдобавок сожгли напалмом. Зритель изумленно трясет головой, где гуляет фейерверк эндорфинов (естественная реакция на отмену ожидаемой катастрофы). Катарсис! 10 из 10!

На самом деле все это, конечно, не просто дерзкий фокус, очередная после «Доказательства смерти» и «Безславных ублютков» декларация: «Кино побеждает зло!» Фильм «Однажды в... Голливуде» исполнен неподдельного драматизма, поскольку Тарантино, кажется, впервые впускает в свой герметичный, потешно-киношный, целлулоидный мир — невымышленную реальность. Впускает, естественно, чтобы ее победить. Но результат получается неоднозначным.

В «Доказательстве смерти» (2007) «реальность», которую побеждало кино, была целиком и полностью сконструирована. В первой новелле безумный каскадер Майк (Курт Рассел) злодейски давил своим киношным «Death Proof» (смертестойким) черным автомобилем компанию как бы обычных девчонок, ведущих нескончаемый, фирменный, «тарантиновский» треп о сексе, радиохитах, травке и выпивке. Во второй, явно представлявшей собой вариацию первой, тот же маньяк нарывался на девчонок из кинобизнеса и они его «делали», потому что нечего тут! Звезда этого фильма — каскадерша Зои Белл (она появляется и в «Однажды в... Голливуде»), исполнявшая трюки за Уму Турман в «Убить Билла»; и вся картина явно затевалась ради того, чтобы эта великая женщина могла красиво прокатиться на капоте белого «Додж Челленджер» 70-го года выпуска.

В «Безславных ублютках» (2009) историческая реальность, против которой демонстративно грешил Тарантино, не имела существенного значения. Ну да «Безславные ублютки» — отряд евреев-мстителей, действовавших в тылу у немцев, — никогда не существовали, но зато существовало множество других подобных отрядов. Ну да, Гитлер покончил с собой в Берлинском бункере, а не сгорел в Парижском кинотеатре, но какая разница? Что так, что эдак, собаке — собачья смерть^[1].

В «Однажды в... Голливуде» отношения с реальностью складываются радикально иначе. Тут, во-первых, зритель должен все же иметь представление, что там было на самом деле, в противном случае фильм попросту не работает. А во-вторых, реальность, то есть чудовищная резня, устроенная «детьми» Мэнсона на вилле Полански, — собственно, и есть то самое зло, которое Тарантино пытается отменить и аннигилировать посредством кинематографа. Тут — прямой конфликт, так что противник — то бишь «вражеская реальность» — должен быть так или иначе представлен на экране.

От имени кино в этом героическом поединке выступает тандем Рика Далтона и Клиффа Бута — «двое из ларца одинаковы с лица», совместными усилиями создающие в кино образ лихого ковбоя / охотника за головами / антифашиста-подпольщика / агента ФБР, короче, плохого / хорошего голливудского парня, который ловко стреляет, прыгает, бегает, скачет на коне и не знает пощады. Рик отвечает за ужимки этого архетипического героя, а Клифф, соответственно, за прыжки, и потому Рик живет на вилле с бассейном, а Клифф в трейлере с собакой. Но это не важно. Они пока еще — одно целое и связаны узами мифа, который обслужива(ли)ют. При этом дела у обоих не «ах»! Рик — слезливый нарцисс — переживает закат карьеры, пьет, забывает реплики на площадке и закатывает сам себе впечатляющие истерики в гримуборной. Клифф — бесстрашный ветеран войны, мачо с идеальным торсом и железной выдержкой, но его недолюбливает собственное начальство: он, по слухам, убил жену и неосмотрительно побил на съемках самого Брюса Ли (Майк Мо). Так что, отлученный (временно?) от профессии, он работает в основном нянькой, шофером, электриком и компаньоном у Рика.

А от лица реальности в фильме представительствуют вовсе не Полански с женой и прочие мелькающие в кадре персонажи с узнаваемыми фамилиями. Великого режиссера мы видим на экране три раза по полминуты, и самая яркая сцена — гений утром с похмелья пьет кофе в саду, потому как жена храпит. Шерон Тейт отводится больше места и времени. Тарантино даже дарит ей свою привычку анонимно смотреть собственные фильмы в кинотеатрах, наслаждаясь реакцией зрителей. Но все равно Шерон Тейт от начала и до конца остается лучезарной блондинкой, милой, улыбчивой и аж пританцовывающей на ходу от искренней и безраздельной влюбленности в самое себя. Ее роль — дева, обреченная на заклание; и главное ее достоинство — восхитительный экстерьер.

Реальность-враг представлена на экране членами «семьи» / банды Мэнсона. Самый впечатляющий эпизод фильма — визит Клиффа на ранчо Спэн, где обосновалась вся эта шайка-лейка. Тарантино монтирует сцену на ранчо с эпизодами съемок, где солирует Рик, и обнажает контраст: там — павильон, искусственный свет, тут — выжженная солнцем натура; там — килограмм грима /пастижа на лице Леонардо Ди Каприо, здесь — «нагие» лица без макияжа, нечесанные патлы, босые ступни, небрежные одежды, неидеальные тела… Там — придуманный сценарий и режиссура, тут — ситуация, зависшая в неопределенности, способная качнуться в любую сторону. Там игра — здесь реальность.

Воздух буквально звенит от опасности. Для Клиффа ранчо Спэна, где прежде снимали кино, — «его» мир, превращенный в помойку, захваченный отбросами цивилизации. Для хиппи этот чел в гавайской рубашке и майке с надписью «Чемпион» — опасный чужак, способный разорить их слепленный демонстративной, истерической близостью улей. Лев против стаи гиен. Они настороженно «обнюхиваются» и готовы уже разойтись подобру-поздорову, но Клифф все-таки не может поверить, что хозяин ранчо — старик Джордж Спэн (Брюс Дерн) по доброй воле пустил сюда этих грязных хиппи. Клифф проламывает их глухое сопротивление, проникает под ненавидящими взглядами в дом, где крысы кишат в завалах грязной посуды… Идет по коридору, толкает дверь… Мы уже готовы увидеть смердящий труп или по крайней мере слепого старца в ошейнике на цепи, прикованного к батарее… Но нет. Старик просто спит. Клиффа совершенно не помнит. По киношному прошлому не ностальгирует. И, да, он не против того, что хиппи живут на ранчо, а их девки его кормят, поят и трахают…

Клифф вынужден ретироваться. Оттянуться удается лишь на волосатом ушлепке, который имел неосторожность проткнуть ножом колесо белоснежного кадиллака, принадлежащего Рику. В ледяном бешенстве Клифф достает из багажника домкрат и запаску, бросает на землю: «Чини!» Придурок нагло смеется: «Не буду!», и получает в рыло. Клифф бьет его смачно, с оттяжкой, еще и еще, и снятая в рапиде эта сцена совершенно отчетливо напоминает избиение Христа, а скорбные фигуры глядящей на это массовки — женщин у Креста на Голгофе. Тарантино это всерьез? Издевается? Думаю, он и сам не знает ответа. Одна из девиц посылает другую догнать и позвать Текса (Остин Батлер) — единственного парня, способного дать отпор (он сопровождает клиентов на конной прогулке). Отчаянным галопом Текс скачет на ранчо и видит только хвост отъезжающего белого кадиллака. «В Лос-Анджелесе — пять часов», — безмятежно воркует радио.

Ничего не произошло, но в этом эпизоде вся соль, все зерно конфликта. Герой-одиночка против враждебно настроенной стаи. Но стая эта сбита не нуждами выживания, не давлением обстоятельств, не стремлением быть «как все». «Грязные хиппи» лепятся вместе в силу персонального выбора. Да, они асоциальны, да, им нравится растительный образ жизни, да, они обкуренные-обдолбанные, ими можно манипулировать и какой-нибудь харизматичный психопат вроде Мэнсона способен подбить их на что угодно. Но в основе всей этой дури — вера, что основой жизни должна быть не борьба за существование, а любовь.

Именно тогда, в конце 60-х, на переломе от модерна к постмодерну, вера эта сделалась массовым трендом, породив движение хиппи. Оно захлебнулось, во многом благодаря эксцессам вроде преступлений «семьи» Чарльза Мэнсона. Но духовный импульс никуда не девался. Он стал содержанием новой эпохи. И все сегодняшние «непотребства» и «неудобства» вроде воинствующей политкорректности, феминистской / антирасистской цензуры, травли знаменитостей под лозунгом #MeToo и т. д. порождены именно этим: сила, насилие — неприличны, токсичны; все, что касается межчеловеческих отношений, должно быть исключительно по любви.

Ранний Тарантино — икона постмодернизма с его убеждением, что нет никакой реальности, есть только тексты и мифы, претендующие управлять человеком и, соответственно, чем отвязаннее игра с этими текстами / мифами, тем большую свободу дарует искусство. На самом же деле его кинематограф был формой игровой утилизации предшествующего универсального мифа — героического комплекса, где честь и достоинство человека равны безоглядной готовности убивать или умереть. Упертые парни (и барышни) на тропе войны, пиф-паф, покерфейс, взрывающийся истерикой, фонтаны кетчупа, безразмерные диалоги, где герои выкладывают все, что у них в голове, нескончаемые цитаты из фильмов категории Б… Казалось, все это можно тасовать бесконечно, вновь и вновь погружая миллиарды зрителей в гипнотический транс: успеет — не успеет, выплывет — не выплывет, выживет — не выживет, победит — не победит… Но уже в «Омерзительной восьмерке» Тарантино безжалостно констатирует: энергия героического мифа исчерпала себя, насилие утратило смысл, стратегия «убей или умри» ведет лишь к полному взаимному уничтожению^[2].

В «Однажды в... Голливуде» режиссер, похоже, пытается отыграть назад (ну или проверить свои магические способности по части воскрешения мертвых).

По сути, кризис старого Голливуда, показанный в фильме, — это его собственный кризис. А персонажи Питта и Ди Каприо — герои его собственных фильмов, имплантированные в историческую реальность. Это как если бы поселить рядом с виллой Полански Винсента Вега с Джулсом Уиннфилдом или лейтенанта Альдо Рэя, которого Питт сыграл в «Безславных ублютках», на пару с плантатором Кэнди из «Джанго освобожденного» (Кэнди играл Ди Каприо). Тарантино, конечно, старательно камуфлирует своих «засланцев» под рядовых аборигенов «фабрики грез» образца 1969 года, но понятно, что как и в любом «попаданческом» сюжете, само их присутствие неминуемо должно искривить реальность и заставить ее отклониться от исторически-известного русла.

В фильме это происходит тогда, когда «детки» Мэнсона едут убивать по заданию гуру несчастную Шерон Тейт. Они останавливаются на минуту на своей тарахтящей тачке возле расположенной по соседству виллы Рика, и тут на них выпрыгивает пьяная в жопу звезда в тапках и с гигантским кувшином только что изготовленной «Маргариты»: «Вы чо, охренели?!! — орет Рик, нервно отхлебывая коктейль. — Это — частная собственность!!! А ну валите отсюда, грязные хиппи!!!» Этого достаточно. Детки его узнают. И мгновенно забывают / забивают на Шерон Тейт и указания Мэнсона. Тарантино, надо сказать, вообще всячески дезавуирует в фильме этого злого гения; мы видим главу «Семьи» (Дэймонд Хэрриман) всего один раз, совершенно отдельно от «деток», и как уж он ими манипулирует, как компостирует им мозги, Бог весть. Для Тарантино это совершенно не важно, поскольку в его системе координат может быть только один добрый / злой гений, только один всесильный манипулятор, и это — кино. «Это же был Рик Далтон! У меня в детстве был ланч-бокс с картинкой из „Охотников за головами”! Мой любимый!» — вопит Уэст. И тут же Патрисия Кренукел (Битти Мэдисен) — сообразительная бледная злючка придумывает им новую программу действий в духе Тарантино: «Все сериалы нашего детства были про убийства. Так пойдем же и убьем тех, кто нас учил убивать!»

Можно, конечно, интерпретировать это как признание, что Голливуд в ответе за все, в том числе и за преступления банды Мэнсона. А можно как восстание зрителей против творцов, простых смертных против богов Олимпа. Соответственно, боги их и поражают небесным огнем. Все по-честному.

Однако в следующей за этим сцене крутого «мочилова», когда обдолбанный Клифф спускает на «детей» своего питбуля и милая собачка рвет их на части, а сам Клифф с блаженной ухмылкой прикладывает рыжеволосую Кейт Шейр (Лина Данэм) фейсом обо все выступающие поверхности, превращая ее лицо в кровавую кашу: когда подоспевший Рик поливает напалмом захлебывающуюся в бассейне бледную Пэт, возникает ощущение, что это как-то too match. Мы помним лица этих детей по эпизоду на ранчо Спэн; они для нас — принадлежность реальности, и в итоге сказка о победе «кина» над «злом» выглядит какой-то бессмысленно жестокой и страшной.

В финале Клифф, словивший случайную пулю, отправляется в госпиталь, то ли помирать, то ли, выздоровев, гнить в богадельне; после ранения он вряд ли сможет вернуться в профессию, а с Риком они уже распрощались: Клифф уволен, поскольку патрон женился и не может больше оплачивать услуги друга-напарника. В свою очередь Рик, легко согласившись, что в госпиталь с Клиффом ему ехать незачем, получает наконец шанс подружиться с соседями и проникнуть в высшие круги Голливуда. Перед ним открываются ворота виллы Полански, и милашка Тейт нежно обнимает его своим беременным животом.

Тандем разваливается, обнаружив зияющую внутри пустоту. В обоих нет ничего уникально личного, чем держатся сердечные связи между людьми. Один — нарцисс, помешанный на своей карьере. Другой — «верный Руслан», мало чем отличающийся от собственного, хорошо выдрессированного пса: умеет не скулить в ожидании пайки, но не в силах остановиться, услышав команду «фас». Для собаки это — супер (недаром питбуль, единственный из участников фильма, получил в Каннах специальную «Пальмовую ветвь» для собак), для полноценной человечности — мало.

Последний сюрприз: после титров — коротенький эпизод, где Рик снимается в рекламе говенных сигарет «Красное яблоко»; чаемый взлет карьеры так и не состоялся.

Я ошибаюсь, или все это мало похоже на «хэппи энд»?

Нет, я не утверждаю, что Тарантино в своей картине хотел «взорвать» и «закопать» Голливуд, как, например, братья Коэны в «Да здравствует Цезарь!»^[3] Однако победа «кина» над «злом» выглядит у него крайне сомнительной: как победа фуфла над жизнью, прошлого над настоящим и будущим, крутого насилия над хрупкой человеческой уязвимостью.

Остается признать, что «Однажды в... Голливуде» — великий и крайне амбивалентный фильм, где любви к Голливуду примерно столько же, сколько ненависти, горькой насмешки и скепсиса.

И тем интереснее, что со всем этим Тарантино намеревается делать дальше.