Захаров Кирилл Алексеевич родился в 1981 году в Москве. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Участвовал в подготовке к печати книг Бориса Поплавского, Тихона Чурилина, Яна Никитина. Рецензии, обзоры книжных новинок и статьи публиковались в изданиях «Книжное обозрение», «НГ Ex Libris», «Диалог искусств», «Новое литературное обозрение», «Знамя», «Октябрь» и др. Автор книги стихов «Грошовый словарь суеверий». Живет в Москве. В «Новом мире» публикуется впервые.
Кирилл Захаров
*
ТРЕУГОЛЬНИК ПЕРЕВЕРНУЛСЯ
* * *
Белым искусством, чистым постоянством был
сентябрь; до срока сумерек, до истинного света горели
ярко весь воздух стройный, тишина пустая, глаза
горели — они во всякой части ложь узнавали.
Простой ничейный щебет надо всеми во всем
развел, перемешал тепло простое, и сон за век забыл
нечаянное слово; сгустилось, опустилось небо на
тело — наступит через много лет и будет ноябрь.
* * *
Шли и шли,
ходили по кольцам улиц,
следили, как в свете вечернем
проступает другой свет.
Слышали: колокол бьет,
звонарь на башне
вдруг показался нам безголовым.
Смотри: дом огромный, серый,
на остывшую часть грозы,
огромную часть тела
небесного тела похожий;
на единым куском
исторгнутый и позабытый плод.
Говоришь мне: будто бы замок
или ратуша, суд,
где всегда собираются
семь мудрецов неизвестных.
Говорю: ни окошка,
но кто-то тяжелый,
чуждый воздуху,
каждую ночь вылетает отсюда,
а тяжесть земная тянет
вниз его, но он
никогда не падет.
Время стоит и застыло,
только звенит под ложечкой
от торжества,
поток беспокойства гудит.
* * *
Д. Б.
Выходит и начинает,
считает:
один и один (два в уме),
еще один (и один в уме).
Продолжает:
один в уме,
совершенно один,
завершенный один,
один в одном,
ум в уме,
ум ума.
Треугольник перевернулся.
Раздает роли,
говорит:
роли розданы;
зрители созданы,
чтобы играть актеров.
Уходит, но не заканчивает.
И не уходит.
Молчит.
Там — за пределами —
пределы,
фабрики, фигуры,
углы, головы.
Он их не скоро увидит:
ему долго молчать,
чтобы тишина
была тишиной,
чтобы действие
дошло до начала.
Треугольник перевернулся.
Браврония
Сон с горой соединился,
иди вдоль берега пустого
приедем утром и пойдем,
будет утро, словно вечер.
Идем и видим, что у моря
стулья, кресла и диваны,
их кто-то выбросил, смешно
и страшно, будто сцена
в кино. Чувствуешь себя
героем какого-то фильма —
всегда чувствуешь себя
героем какого-то фильма.
Идем вдоль берега пустого,
сон с горой соединился,
будет утро, словно вечер,
нет и не будет никого.
Скажи: «Это место богини;
смотри, это место богини,
там один человек хотел
построить отель, но умер».
Две собаки —
это место богини.
Крики коз —
это место богини.
Вот и все
затемняется, дышит
время тревожно,
торжественно до того,
что любовь больше
любви, остается
лишь вечность и вечность.
* * *
К утру или к вечеру жара спадает, но в середине дня самое пекло. Ближе к окраинам города особенно жарко, везде слышен гул автострады, в квартирах многоэтажек нет никого, лишь несколько тел полузабытых, совершенных и несовершенных. В этих квартирах тревога притворяется телом, свернувшись и сжавшись, лежит с твоим рядом или обнимет, но так, что захочется уклониться.
В середине дня самое пекло, жара такая, что затруднительно даже лгать, нет места даже тревоге, она уходит, ноет и воет, а ты идешь на кухню. В холодильнике нет ничего, только вода: это все твой бесконечный бессмысленный здоровый образ жизни, тревога.
Я возьму воду, она трепещет перед глазами, трепещет перед губами, я пью и думаю: это вода «никогда»? Или вода «когда-нибудь»? Эта тревога свернулась водой, это время притворяется местом, пьешь и видишь прохладный город, где ночью светло, а чайка роняет рыбу из клюва прямо на автостраду. Хорошо, пусть будет все «когда-нибудь» или «где-то», пусть ничего не происходит, ничего не происходит, только к утру или к вечеру жара спадет.
* * *
Сегодня странное «всегда»
обретает подробность, сегодня
будет таким же, как завтра,
но задержавшимся, на день
остановившимся, чтобы
сказать ясно, до оснований
растерянно, отпечатком
крылатым поставить в нас
тревожное существо.