ПИШИ НА ТВЁРДОМ

Анпилов Андрей Дмитриевич родился в 1956 году в Москве. Окончил факультет прикладного искусства Московского текстильного института. Поэт, прозаик, эссеист, художник, исполнитель авторских песен. Автор нескольких книг стихов и прозы (в том числе и для детей). Составил книгу «Избранного» Елены Шварц (СПб., 2014). Живет в Москве и Вене.

Андрей Анпилов

_*

ПИШИ НА ТВЁРДОМ

_{* *}

_*

Стихотворение, скажи — зачем мне жить

Запахом снега скажи

Шероховатостью камня

Щелчком ключа в замке

Дребезгом стекла на веранде

Цветным и надколотым

Или прямо скажи

Голосом

Молчанием

_{* *}

_*

Пиши на твёрдом, слово уцелеет,

На воздухе прозрачном, на воде —

Впредь памяти река не обмелеет —

На сердце, бороздою к борозде

Впечатается насмерть устный почерк

В сердцебиенье, в голос и шаги,

В дыханье занавесок среди ночи

И фонарей туманные круги,

Живое сердце тянется к живому,

К траве зелёной, запаху воды,

К словам любви и свету неземному

На вечных стенах радости, беды,

Пиши на твёрдом, это сохранится,

Растает бронза, выцветет гранит,

А воздух свеж, и древняя синица,

Шутя, со слуха песню сохранит.

Коробок

Коробок ты, коробок,

Коробок, потёртый бок,

Колыбель для серных спичек,

Для горелых погребок.

Дом для майского жука,

Для весёлого зека,

Для шуршания и скрипа

Костяного пиджака.

Хоть конфорку, хоть свечу

Огоньком озолочу,

Потому что всё на свете

По картонному плечу.

Коробок ты, коробок,

Как из сказки колобок,

Балабановский, фабричный,

Всем известный назубок.

На боку протёртый след,

Все в тебе искали свет,

Ту единственную спичку,

Без которой счастья нет.

_{* *}

_*

На стул распоследний в квартире пустой

Присесть на краю пред дорожкой простой,

Коробки и книги, пакеты, тюки,

Пластинки любимые и пустяки.

И воздух гуляет, с балкона сквозя,

И делай что хочешь, что раньше нельзя,

Закуришь и тихо начнёшь понимать,

Что обувь нет смысла в прихожей снимать.

Ну, хлопнем в ладони и встанем, пора,

Вот жизнь твоя, голые стены, гора

Вещей небогатых, гитара, стеллаж,

В углу нераспроданных книжек тираж.

_{* *}

_*

Мать расстраивалась, что сын курил.

Сын как умел свою тайну хранил.

Зёрна кофе жевал, говорил, затаив дух.

Тщетно. У матери острый нюх.

Сын брал свободу за пядью пядь.

Но держалась крепко родная мать.

Велика Россия, да Москва за спиной.

И мать стояла живой стеной.

И только потом уж, совсем потом,

Когда лекарством пропах весь дом

И в дверь вошёл он, чуя вину —

Мать впервые дала слабину.

Чуть улыбнувшись почти из-за,

Его узнала, закрыв глаза,

И тихо сказала из темноты,

Табаком пахнет, это ты.

_{* *}

_*

На пуговку, пришитую к бушлату,

На крестик ниток молится зека,

На скрещенные прутья и ограду,

На самолёта тень сквозь облака,

По памяти, случайными словами,

Беззвучными губами шевеля,

За мёрзлою телегою с дровами,

За штопкою казённого белья,

Тупой лопатой камни колупая,

От голода шатаясь на ходу,

И Бог, от кротких уст не отступая,

Собою делит надвое беду.

_{* *}

_*

Сколько зелени, свежего ветра,

Голосов, копошенья листвы,

Хмурых туч, воспалённого света,

Воробьиного щебета, вы

Все в движении, врозь и вразмешку,

Сны дурные, живой кислород

Полноты бытия, как в усмешку

Снег в июне и тающий лёд,

Ликованье детей, новостная

Лента страшная, пахнет сирень

И блаженствует мелочь лесная,

Лето в шляпке идёт набекрень,

Это радости, горя крупицы,

Это сладости горькая взвесь,

Это жизнь, не расстаться, не слиться

Ничему в ней, в чудесной как есть,

Пригласили на праздник, призвали

Быть собою, дитя, стариком,

Словно имя с размаху вписали

В книгу жизни, во всю, целиком.

_{* *}

_*

Поглядит святой, как солдат на вошь,

На грешок, ой-ой, тот пищит, не трожь!

Не гляди, мужик, не бери к ногтю,

Я, считай, вжик-вжик и уже тю-тю!

Сам собой с вершок, далеко до звёзд,

Невелик грешок, вроде рыбки в пост,

Богатырь такой, не из наших мест,

Ты, грешок, на кой на рукав залез?

Дяденька, пусти в распоследний раз,

Грех пищит — прости, голубиный глаз!

Не большим крести сироту крестом,

А полегче, мелко, одним перстом.

_{* *}

_*

Не надо идеализировать русского солдата,

Ничего и никого вообще обобщать не надо.

Я и знал-то фронтовика всего одного,

Митю Анпилова, отца, только его.

Глядя объективно — лучшего в мире человека.

Всё он отшучивался, стеснялся себя, «куда мне, эка,

Что ты, вот ребята наши, убитые молодыми, —

Те да, те были, считай, святыми…»

Знаток

Увидит виноградное вино

И заворчит так-так, вот и оно,

Как антиквар и скупщик при ломбарде,

Ценитель, драгоценностей знаток,

Прочистит трубы в носовой платок,

Что означает — нюх на низком старте.

Бокал за ножку нежно в два перста

Возьмёт и поболтает грамм полста

И на просвет пощупает, моргая,

Потом запустит запах в длинный нос,

Зажмурится, похожий на вопрос

И Гоголя, что мама дорогая.

И, заострив пчелиный хоботок,

Он наконец рискует на глоток,

На капельку блаженства, пробу снимет,

Помучает хозяина, глаза

Возденет в потолок и в небеса

И палец указательный поднимет.

Папаша Диккенс, лавочка чудес

И древностей, творенья дивный лес,

Мистерия предметов, юность мира,

В надышанном раю любви темно,

И кто-то должен молвить в небо «О!..»

В начале и в конце земного пира.

_{* *}

_*

Светло, просторно в доме дней,

Он на краю построен света

И Богом сложен из камней

Солёного морского ветра.

На нём вернувшийся рыбак

Сушить развешивает сети,

Свистит негромко ржавый бак

И чайки носятся как дети.

Сквозь занавесок седину

Шипенье слышится прибоя

И видно, словно в старину,

Над морем небо голубое.

Старик костляв, как ветхий Рим,

Глядит на мошек танец брачный,

И тихий ангел перед ним

Всегда сидит, полупрозрачный.

_{* *}

_*

Хлебом, землёй, травою,

Снежным покоем властным,

Порохом и живою

Кровью, машинным маслом,

Потом ночным любовным

И материнским млеком,

Шерстью, библейским овном,

Пылью, дождём, ночлегом,

Горькой бедой, рябиной,

Чистой водой глубинной —

Чем бы ни пахла — всякой

Вещью, смолою вязкой —

Песня. Но — не бумагой,

Не типографской краской.