ПОСЛЕ 25 ЛЕТ ТЮРЬМЫ: ЗАПОЛЯРНЫЙ ИНТЕРНАТОВЕЦ

Публикация и комментарии В. И. Лашковой, П. М. Поляна и Г. Г. Суперфина. Предисловие П. М. Поляна.

Письма публикуются по оригиналам, хранящимся в архиве Центра по исследованию Восточной Европы Бременского университета. Встречающиеся аббревиатуры и сокращения, кроме общепринятых, раскрываются без оговорок. Ссылки на публикуемые письма в предисловии даются лишь указанием даты письма в круглых скобках. Публикаторы благодарят В. Зарубина, В. Костина, Г. Кузовкина и В. Чернышеву за помощь и сообщенные сведения.

ПОСЛЕ 25 ЛЕТ ТЮРЬМЫ: ЗАПОЛЯРНЫЙ ИНТЕРНАТОВЕЦ

Письма Б. Г. Меньшагина к В. И. Лашковой

В последнее время в историографии все чаще всплывает имя Бориса Георгиевича Меньшагина (1902 — 1984) — бывшего бургомистра Смоленска и Бобруйска в годы немецкой оккупации. Всплывает прежде всего — как автора интереснейших в историческом плане свидетельств, но и как яркой личности, чья уникальная судьба заслуживает внимательного изучения и осмысления. Этими свидетельствами стали книга Б. Г. Меньшагина, составленная на основе его аудиоинтервью и выпущенная в Париже в 1988 году, и его «Воспоминания» о военном времени, опубликованные в «Новом мире» (2017, № 12).

Настоящая публикация вводит в оборот эпистолярию Меньшагина — его письма известной правозащитнице Вере Иосифовне Лашковой.

_{КНЯЖАЯ ГУБА, МОСКВА, УКРАИНА, КИРОВСК:}

_{БУДНИ И ПРАЗДНИКИ БОРИСА МЕНЬШАГИНА}

_{Долгие зимы в Княжей Губе}

На момент освобождения из Владимирской тюрьмы Меньшагину было 68 лет, и податься он хотел бы в Москву, к родственникам жены. Но советская власть уже обо всем подумала и обо всем позаботилась. Его, 68-летнего, ждал инвалидный дом для престарелых. Так поступали власти с освободившимися из заключения одинокими людьми, достигшими пенсионного возраста (а также без гражданства или с теми иностранцами, о судьбе которых никто за рубежом не беспокоился). Их в 1950-е гг. оставляли в Зубово-Полянском инвалидном доме в Мордовии.

По ничем не подтвержденным сведениям Л. Котова, Меньшагин просился куда-нибудь на Смоленщину. Но якобы получил от Смоленского облисполкома отказ — и якобы в следующих выражениях: «...из опасений мести со стороны тех, кто знал о его подлых делах в дни фашистской оккупации»^[1]. О Смоленске Меньшагин, действительно, не забывал, постоянно спрашивал о нем Веру Лашкову, регулярно навещавшую там свою мать.

Но виды у государства на Меньшагина были другими. Поначалу, правда, его хотели оставить во Владимирской области — в Вязниках, тем паче что в свое время освободившегося в 1956 году В. В. Шульгина разместили неподалеку — в Гороховце, а вскоре и вовсе перевели во Владимир.

Но потом одумались и отправили куда подальше — в Заполярье, в Мурманскую область, в поселок Княжая Губа, на гособеспечение, в инвалидный дом-интернат для 140 таких же, как и он, одиноких стариков и старух.

Жизнь Меньшагина в этом заведении неплохо задокументирована им же самим: его письмами к Вере Лашковой, а также к Габриэлю Суперфину^[2].

Картина, возникающая после ознакомления с ними, в целом весьма гнетущая.

Как сказал поэт:

Какая тоска щемящая,

Какая беда стряслась!..^[3]

…Губа — это морской залив, так что поселок — приморский. Вот, правда, море недостаточно синее — аж Белое! Оно тупо смотрело прямо в окно комнаты, в которую поселили Меньшагина, но даже приоткрыть это окно в короткое летнее время было страшновато из-за комаров и мошки.

Комната была на четверых, попасть в нее можно было через аналогичную проходную комнату со своей четверкой. Таким образом, все личное пространство постояльца сводилось к кровати, тумбочке и шкафчику в стене. Эдак и об одиночке недолго заскучать!..

Между прочим, заполярный интернат в Княжей Губе был единственным в Союзе, куда не было никакой очереди. Почему? Неужели из-за краткости лета и из-за мошки?

Да нет, не поэтому! Старики и инвалиды в интернате были не совсем простые, а специфические — с уголовным прошлым^[4]. Социум, заточенный на пьянство и хулиганство, на мордобой и буйство и, извините за каламбур, на «дедовщину». Письма Меньшагина так и пестрят сообщениями о «местных безобразиях», как он называл инциденты агрессии, часто кровавые, с участием напившихся стариков-инвалидов. Первое попавшееся: инвалид-новичок, прибывший прямо из лагеря, пробил кастетом голову глухонемому соседу (22 октября 1971 года).

Одним из соседей Меньшагина был А. П. Охотников, ранее судимый за хулиганство и неисправимый базарщик. С ним сразу же установились даже не неприязненные — враждебные отношения! Только после многочисленных жалоб Меньшагина его перевели в конце 1971 года в другой интернат.

В октябре 1973 года в интернат поступил Берников — 43-летний инвалид с обгоревшей кожей: когда-то по пьяни он чуть не сгорел весь. Несложная картина его мира состояла из двух элементов — лагеря и пахана. Себя в этом крошечном инвалидном «лагерьке» он видел паханом, отчего и вел себя соответствующе — бил и обирал всех беспомощных, особенно старух. Однажды ворвался и в палату к Меньшагину, но встретил палочный отпор, после чего возненавидел Меньшагина и грозился его убить. Осенью 1974 года Борис Георгиевич потребовал от директора немедленного исключения Берникова из интерната — не позднее 18 декабря.

Директор, побаивавшийся Меньшагина из-за того, что тот, как человек юридически подкованный, мог написать на него потенциально опасную жалобу, согласился, но датой исключения назначил 5 февраля 1975 года. А 4 февраля, в 7 часов вечера, этот подонок напал на Меньшагина, явно покушаясь на убийство: спрятался за дверями, подкрался сзади и нанес два удара железной пластиной по голове — после чего убежал и скрылся из интерната. Раны затянулись в течение месяца, постепенно отпустили слабость и головокружение из-за потери крови, но начались — и больше уже никогда не отпускали — усиленное сердцебиение и дрожь в руках при малейшем раздражении^[5].

Шоком для Меньшагина стало одновременное возвращение в интернат всех трех негодяев, в свое время выгнанных по его настоянию: Охотникова (исключен в декабре 1971 гола), Ягодкина (в 1973) и даже того самого Берникова, что пытался его убить. «Все это действует на нервы и сердце», — сокрушался он в письме к Лашковой от 29 августа 1975 года. А вскорости пьяные Ягодкин и вооруженный ножом Берников ворвались к Меньшагину и со словами «Молись, сейчас умрешь…» схватили его за руки. Борису Георгиевичу удалось вырваться, убежать и вызвать милицию.

На этот раз Меньшагин действительно пожаловался в министерство, после чего хулиганов отослали в новый интернат Обоянь в Курской области, а отношения с директором интерната и облсобесом в Мурманске, недовольными выносом сора из избы, напряглись. Не заставила себя ждать и директорская месть: под благовидным предлогом ремонта (бесконечного!) всю палату с Меньшагиным и тремя его соседями переселили из большой и теплой комнаты в маленькую и холодную, а летом 1976 года еще и уплотнили, приселив троих, из которых двое — алкаши-хулиганы: «Они целый день валяются на кроватях и интересуются только выпивкой. То, что я весь день занимаюсь чтением или пишу письма, им непонятно и раздражает их» (8 января 1977 года).

Все эти «местные безобразия» сопровождали Меньшагина и дальше. В письме к Суперфину от 4 января 1980 года он сетовал на то, как — «не совсем хорошо» — начался у него новый, 1980 год: «Вечером 1.I. 2 пьяных инвалида 40 и 46 лет устроили дебош, избили глухонемого старика 77 лет. Я пытался позвонить в милицию, но один из них оборвал телефон и с палкой накинулся на меня, но я вырвал палку и с ¹/₂-часа оборонялся ею, пока посланный мною не позвонил с другого телефона и милиция [не] приехала. После этого ночь и день 2.I. я был совсем болен, но сейчас чувствую себя как обычно».

Продолжение «местных безобразий» — и в письме от 10 марта 1980 года: «Я живу по-старому. По мере своих возможностей веду борьбу с хулиганами в нашем доме, за что один недавно прибывший инвалид 59 лет с 5 судимостями обещал меня убить. Но думаю, что для этого у него руки коротки. // В мае надеюсь совершить свою традиционную поездку и немного отдохнуть от местных безобразий» (10 марта 1980 года).

И так далее, и тому подобное. Эдакий заполярный полукруг ада на земле под видом и вывеской общественного призрения!

По своему социальному статусу постояльцы, кстати, делились на две категории: пенсионеры и находящиеся на так называемом государственном обеспечении (своего рода манифестация коммунизма в исполнении брежневского собеса). Вторые, считалось, не заработали себе трудовых пенсий и жили на кошт и из милости государственной. К ним относился и Меньшагин, пытавшийся — но безо всякого успеха — поменять свой статус^[6].

У пенсионеров 90 % пенсии вычиталось в пользу интерната в оплату услуг по содержанию, а остальные 10 % (но не менее 5 рублей!) выдавалось на руки — на их карманные расходы, то бишь на водку. Поэтому каждое 11-е число — дата выдачи этих денег — было в интернате особенно горячим днем^[7].

Но Меньшагин и в 68, и в 78 лет умел постоять за себя — и даже за других. Вполне рискуя, он всегда разводил дерущихся и заступался за жертв, если, конечно, можно было разобрать, кто тут жертва, а кто «агрессор».

К Меньшагину, едва ли не единственному непьющему в доме, все обращались по имени-отчеству. Его сразу же избрали в общественный совет заведения, а затем и в культурно-бытовую комиссию — своего рода представительство инвалидов перед начальством. Поначалу Меньшагин относился к этому как к делу чести, но внутренне был даже рад поприщу, дававшему некий простор применению его не растраченных еще организационных талантов в безнадежной, но упорной борьбе за порядок и минимизацию «безобразий»: «Я живу по-прежнему. Читаю, занимаюсь общественными делами нашего дома»^[8].

Но представительство это и облеченный мнимыми правами контакт с персоналом чреваты были раздражителями и огорчениями: «Большинство служащих относятся к делу небрежно, недобросовестно, среди них тоже много пьяных. Особенно плоха медицинская часть: ленивые, грубые, даже наглые медсестры считают своей обязанностью лишь свое присутствие на работе, но если кто обращается к ним, то это их уже раздражает. Большая бесхозяйственность. Все это мне очень противно. Я всю жизнь свою считал, что если взялся за дело, то важно выполнить его как следует» (24 марта 1972 года).

Но ведь именно так — «как следует» — персонал и относился к своему делу, только трактовал его не в абстрактно-общественном смысле, как его понимал менеджер Меньшагин, а в конкретно-индивидуальном: ни в коем случае не перетрудиться и не забыть о себе и своей семье в конце трудового дня. Интернат был для них не служением и даже не службой, из чего наивно исходил экс-бургомистр, а подсобным хозяйством. И как только снабжение в городе ухудшалось, роль подсобного хозяйства возрастала и «бесхозяйственность», так раздражавшая Меньшагина, переходила в откровенное воровство: «…значительно усилилось воровство продуктов, предназначенных для нашего питания; воруют работники кухни и санитарки. Влияет на это обстоятельство то, что в магазинах перебои с продуктами, очереди» ^[9].

Обе сохранившиеся переписки — и с Лашковой, и с Суперфином — несут в себе следы и внутренней жизни Меньшагина. В частности, его искренней религиозности и воцерковленности. Так, 10 января 1974 года Меньшагин описал Лашковой свой способ отпраздновать Рождество: «6/I после обеда пошел по дороге по направлению к морю и по дороге исполнял Великое повечерье и утреню, положенные в этот вечер. По дороге встретил только одного человека — охотника, шедшего с ружьем. По сторонам — слева еловая роща, справа — канал, идущий от Княжегубской ГЭС к морю. Мороз был 28°, так что я даже немного замерз. Но настроение было хорошее…» Спустя год — почти тот же ритуал: «Под Рождество в 5 часу вечера я пошел гулять по Кандалакшинскому шоссе и наедине с природой отслужил рождественскую службу, что создало хорошее настроение» (15 января 1975 года).

Особенно радовали старика весенние праздники, невзирая на причудливость их композиции — с раннего детства любимая Пасха, а затем Первомай (письмо к Г. Суперфину от 23 апреля 1981 года). «Христос Воскресе! Дорогая Верочка! Поздравляю Вас со светлым праздником Воскресения Христова. Будете ли Вы в церкви в пасхальную ночь? Помнится, в прошлые годы Вы ходили к Илье Обыденскому. // Я, будучи лишен возможности побыть на страстных и пасхальной службах и зная большую их часть наизусть, в одиночестве совершаю их для себя сам. Сейчас мое желание провести эти дни спокойно и осуществить свою традицию» (5 апреля 1977 года).

Впрочем, и светскому Новому году он был вполне рад, как, например, в 1982 году: «…днем всех нас пригласили в Красный уголок, где стояла хорошо убранная елка, но без освещения, так как его запретили пожарные. Директор поздравил с Новым годом, были розданы подарки: плитка шоколада, три мандаринки и яблоко каждому» (1 января 1982 года).

Нередки в письмах и описания северной природы: «Радует наступление весны: утром встаю регулярно в 7 час., и уже светло, вечером включаю электросеть в 7-м часу, т. к. становится трудно читать. Морозы по ночам порядочные (сегодня было 20°), но были на солнце капель, и дорога сырая»^[10]. 17 октября 1974 года он писал к В. Лашковой: «Вечерами 14 и 15 X наблюдал северное сияние. Красивое зрелище».

В северных интернатах Меньшагин прожил долгие, на первый взгляд, но такие скоротечные 14 лет. И эпиграфом к ним вполне могла бы послужить следующая цитата: «Все свободное время здесь я употребляю на чтение» (6 марта 1972 года). В дополнение к четырем газетам, поступавшим в интернатскую библиотеку, сам он — единственный во всем доме! — выписывал еще три: «Известия», «Неделю» и «Литературку».

То же справедливо и для отпускных месяцев: «…главным „развлечением”, страстью, болезнью Бориса Георгиевича было чтение. Газеты, журналы, книги он проглатывал, извлекая из них всю возможную и междустрочную информацию, запоминая ее навсегда, а наиболее для себя интересное записывая в толстые тетради, целую стопу которых, частично вынесенных еще из тюрьмы, всегда возил с собой и безошибочно ориентировался в них, находя нужную для справки запись»^[11].

Чтение было поистине той сквозной нитью, которой были прошиты все послевоенные годы — как тюремные, так и интернатские (интернатские годы пополнились еще и слушанием радио: Меньшагин обзавелся транзисторным радиоприемничком, и вполне возможно, что в глубокой северной провинции не только Всесоюзное радио с «Маяком», но и «вражеские голоса» были хорошо слышны).

В обеих сохранившихся переписках встречаются обсуждения книг, как художественных, так и научных. Так, 6 марта 1972 года Меньшагин писал Лашковой: «Все свободное время здесь я употребляю на чтение. Кстати, Вы писали, что читаете о Л. Н. Толстом. Если еще не прочли, то рекомендую прочесть книгу воспоминаний Валентина Булгакова „Толстой в последний год его жизни” (изд. ГИХЛ, 1960). Автор был в 1910 г. секретарем у Л. Н.; после революции жил в Праге. Книга написана хорошо и объективно. Мне она понравилась».

Мнения у корреспондентов разошлись, как явствует из письма от 24 марта: «Я не согласен с Вами, что Булгаков необъективен по отношению к Черткову. Последний своей неуступчивостью, непримиримостью, фатализмом много осложнял жизнь Л. Н. Несомненно, что Чертков любил и уважал Л. Н., желал, чтобы он был на высоте своего положения, являясь образцом для своих последователей. Но все, что доводится до крайности, превращается в свою противоположность. Так и у Черткова христианская любовь превратилась в ненависть по отношению к Софье Андреевне, а Льву Николаевичу причиняла излишние страдания и неприятности. Читали ли Вы книгу Муратова „Л. Н. Толстой и В. Г. Чертков по их переписке”? Она вышла в 30-х гг. Если не читали, советую прочесть, как и двухтомник А. Б. Гольденвейзера „Вблизи Толстого”».

13 января 1973 года в письме к Вере Лашковой Меньшагин обобщил: «Вообще же я, за исключением походов в столовую и на почту, сижу у себя в комнате и читаю свои газеты и журналы, не входя в соприкосновение с живущими здесь. Это — одна из причин авторитета моего среди них».

А 2 ноября 1981 года писал Суперфину: «Последний роман Ч. Айтматова читал, неплохой. // Более близкие мне и толковые люди здесь умерли, остались пьяницы и полуидиоты. Не с кем слова сказать. Весь день занят чтением».

Раздраженные соседи давно уже махнули рукой на этого трезвенника-чудака.

Ну а он — он писал о себе так: «Люди, с которыми я имел общение, поумерли. Так что я, хотя нахожусь среди людей, но по существу одинок» (8 декабря 1982 года).

Тут, пожалуй, пора уже сообщить, что Меньшагин не просто читал книги и журналы — он их еще и конспектировал! Это стало ясно, когда Валентин Костин отыскал у себя на даче своего рода целый меньшагинский «клад», или «схрон», — коробку с такого рода конспектами. Всего в коробке оказалось около 1700 листов формата А3, исписанных почти полностью с двух сторон!^[12]

Самая ранняя из запечатленных на этих листах публикаций датируется 1952 годом^[13], когда Меньшагин уже освоился во Владимирской тюрьме и даже приступил к писанию мемуаров. Самая поздняя — 1981 годом: в последние свои годы Меньшагин не переставал читать, но, видимо, перестал конспектировать.

Конечно же, впечатляет само по себе усердие Меньшагина и его тяга к документированию своего чтения, тем более что конспекты для Меньшагина — это до известной степени еще и замена личной библиотеки.

Вот один только перечень охваченной его конспектами периодики, прежде всего журнальной: «Вопросы истории», «Вопросы литературы», «Вопросы философии», «Знамя», «Известия», «Иностранная литература», «Коммунист», «Международная экономика и международные отношения», «Наука и жизнь», «Новый мир», «Октябрь», «Прометей», «Русская литература», «Экономические науки»! Среди его любимых авторов — Ключевский, Тарле, даже молодой Аверинцев.

Но больше всего поражает не объем, а глобальный диапазон его чтения! Кроме художественной литературы, причем отнюдь не только российской и не только классической, это литература и по филологии, истории и философии — от Древнего мира до новейшего периода и от Китая до США!

_{Краткие летние отпуска у друзей}

Еще в 1970 году новость об освобождении Меньшагина — а в сущности, и о существовании! — попала в самиздатскую «Хронику текущих событий». Собственно, упоминаний Меньшагина в «Хронике» было два, и оба в 1970 году. Первое — в № 13 от 30 апреля и второе — в № 17 от 31 декабря. При этом первое упоминание — сугубо в контексте дела С. И. Караванского, причем Меньшагин ошибочно назван здесь «соучастником расстрела». Вот текст второго упоминания^[14]: «21. В конце мая 1970 г. из Владимирской тюрьмы освободился БОРИС ГЕОРГИЕВИЧ МЕНЬШАГИН, 1901 г. р. С 1945 по 1951 г.г. он содержался в следственной тюрьме КГБ на Лубянке. После этого — 18 лет во Владимире. В 1941 г. находился в Смоленске и, по непроверенным источникам, был свидетелем „катынской трагедии”. После освобождения был поселен в пос.Княжая Губа, Архангельской области, в доме для престарелых»^[15].

Новость эту сообщил Г. Суперфин. Но слухи о Меньшагине стали просачиваться на волю и раньше (в частности, через освободившихся сиделиц-западэнок, работавших в тюрьме уборщицами).

Библиотекарем (а точнее, филологом и библиографом) к этому времени, а во время войны жительницей оккупированного Новгорода и послевоенной рижской студенткой и зэчкой была и Надежда Григорьевна Левитская. Родилась она 25 февраля 1925 года в Киеве, в семье генетика и сотрудника Н. И. Вавилова. А арестовали ее в Новгороде 16 июля 1951 года. Из назначенных ей по приговору 10 лет она отсидела около половины срока — в 1951 — 1956 гг., в Унжлаге. Дело ее было прекращено 26 декабря 1956 года. В 1960-е гг. она познакомилась с А. И. Солженицыным, став одной из его помощниц и библиографом^[16].

Узнав из «Хроники» об освобождении Меньшагина, Надежда Григорьевна и ее подруга Наталья Мильевна Аничкова (1896 — 1975) разыскали его в Княжей Губе и начали помогать. Они же пригласили его приехать в 1971 году в Москву погостить: они жили вместе в двух комнатках коммуналки в конце Большой Пироговской улицы (дом 37/43, корпус Б, квартира 60).

И действительно — осенью 1971 года, впервые после тюрьмы оказавшись на 8 дней в столице, Меньшагин остановился не у Жуковских (родня жены), а у ЭнЭн’ов — как их обобщенно называли друзья: одна из двух комнат была предоставлена в его распоряжение. В Москве же он оказался на обратном пути в Княжую Губу из Брянки — милого и тихого южного городка в Ворошиловградской области, куда 8 июля он отправлялся погостить к Валентине Семеновне Санагиной (5 июля 1971 года).

В тот приезд Меньшагин познакомился с Гариком Суперфином и Верой Лашковой, имевшими самое непосредственное отношение к «Хронике текущих событий» и появлению в ней сведений о нем и его освобождении.

В середине 1960-х гг. Вера Иосифовна Лашкова (род. 1944) служила машинисткой-надомницей в МГУ и училась на режиссера на вечернем отделении Института культуры (тогда — Библиотечного). Она дружила со смогистами^[17], и те часто собирались в ее комнате в коммуналке. С энтузиазмом занималась печатаньем церковной публицистики Анатолия Эммануиловича Краснова-Левитина и самиздатских сборников: «Белой книги» о процессе против Синявского и Даниэля (составитель — Александр Гинзбург) и «Феникс-66» (составитель — Юрий Галансков). Ее первый привод на Лубянку — в 1965 году, в связи с подготовкой демонстрации на Красной площади 5 марта 1965 года против культа личности Сталина, так и не состоявшейся.

17 января 1967 года ее все-таки арестовали, а в январе 1968 года состоялся суд — так называемый «Процесс четырех». Еще трое — это Александр Гинзбург, Юрий Галансков и Алексей Добровольский: по статье 70 УК РСФСР^[18] они получили, соответственно, 5, 7 и 2 года ИТЛ. Вину машинистки оценили в год тюрьмы — срок, практически уже отбытый Лашковой на стадии следствия^[19].

Реакцией на «арест четырех» и процесс над ними стали демонстрация 22 января 1967 года на Пушкинской площади и вторая протестная кампания 1967 — 1968 гг. против политических преследований — существенно большая, чем кампания 1965 — 1966 гг. в защиту Синявского и Даниэля. Под десятком индивидуальных и коллективных писем в защиту Гинзбурга и Галанскова было собрано в общей сложности свыше 700 подписей, а из материалов этого дела и общественной кампании П. М. Литвинов и А. А. Амальрик составили документальный сборник «Процесс четырех».

После освобождения, в 1968 — 1972 гг., Вера Иосифовна перепечатывала «Хронику текущих событий» (начиная со второго ее выпуска), а также христианский альманах «Надежда» (составитель Зоя Крахмальникова) и другие материалы самиздата. В 1978 году уже она сама — вместе с Ариной Гинзбург — выступила составителем самиздатовского сборника «Калуга, июль 1978», о процессе над Аликом Гинзбургом.

19 мая 1971 года, на судебном процессе Краснова-Левитина, Вера Лашкова выступала свидетелем защиты, а перед чтением приговора бросила ему букет цветов. В 1974 — 1982 гг. Лашкова участвовала в работе основанного Солженицыным «Фонда помощи политзаключенным». Она была дружна с Надеждой Мандельштам, дежурила у ее постели, и именно в ее дежурство Надежда Яковлевна умерла^[20].

В 1983 году Вера Лашкова — «по совокупности деяний», как она выразилась, — была выслана из Москвы. И это событие напрямую отразилось и в письмах Меньшагина к ней.

«Павел, добрый день. История моей высылки длинная, но попробую кратко написать. В 1983 г. властям удалось практически всех нас нейтрализовать, в основном — вполне традиционным образом: вынужденным выездом за границу и арестами. Для меня избрали не совсем обычный способ. Сначала меня предупредили, что если я буду продолжать... и проч. и проч. Вскоре (кажется, в апреле) мне прислали повестку в суд, где объяснили, что меня будут судить по статье № ... (уже не помню, какой) за то, что я не проживаю в своей квартире, значит не нуждаюсь в ней и должна быть выселена. Суд этот состоялся (судья — Иудин), двое свидетелей (никому не известных) подтвердили обвинение, а показания почти 20 свидетелей защиты с моей стороны, утверждавших обратное, были полностью проигнорированы. Приговор был: лишить меня жилья (единственного) и выселить. А в июне схватили прямо на улице, скрутили, всунули в машину и привезли в районное отделение. Там у меня отобрали паспорт и дали трое суток для того, чтобы обрести новое жилье и прописку, а в противном случае — арест и обвинение по статье „бродяжничество”. Я спросила: когда истекает мой срок? И жирный начальник с дикой злобой прорычал мне: твое время давно закончилось. В том, что я пойду по этапу в лагерь как бродяга, у меня сомнений никаких не было. И я уехала в эту деревню, где у меня жил знакомый, там меня сразу же и прописали в сельсовете. Конечно, я старалась уехать из Москвы незаметно и думала, что мне это удалось. Но когда ранним утром я вышла из поезда на пустынную платформу, напротив стояли два милиционера и приветливо мне улыбались. Так я оказалась в этой страшной глуши, где сразу же и пошла работать, благо у меня были шоферские права, а возить молоко было некому. Довольно скоро я стала болеть, попала в больницу, вот правление колхоза и сам председатель решили меня „укрепить”. Вообще ко мне там относились довольно доброжелательно, но боялись, потому что знали, что это ГБ меня курирует. Путевки в санатории тогда колхозникам давали, но только осенью-зимой, когда работы в деревне мало. <…> Конечно, было много и трудного, и нелегкого, и забавного — это опыт, который очень дорог»^[21].

В Москву из ссылки Вера Лашкова вернулась едва ли не позже всех репрессированных диссидентов — в октябре 1990 года, когда суд отменил прежний приговор, а мэрия Москвы вернула ей жилье.

…Но вернемся к Меньшагину и его первой встрече с Лашковой: «Как-то узналось, что Борис Георгиевич освободился из Владимирской крытки и надо его встретить. В Москву он уже приехал и откуда-то мне позвонил. Мы договорились, что увидимся у метро „Спортивная”. <…> Было лето, я подошла к метро и увидела Бориса Георгиевича, узнала его. Уже немолодой, невысокого роста, не полный; он был одет в какой-то обычный костюм, рубашка, галстук и, кажется, легкая шляпа на голове. Одним словом, я бы определила: он выглядел довольно старомодно, был как-то растерян. Я предложила ему поехать ко мне домой^[22], мы сели в троллейбус и вскоре уже были у меня. Я не помню, говорили ли мы по дороге, но, как только мы оказались в комнате, Борис Георгиевич сразу стал рассказывать обо всем, даже и без моих расспросов. Начал еще с мирной жизни, когда он жил в Смоленске, работал там адвокатом; рассказывал и о каких-то конкретных делах, в которых ему приходилось участвовать как защитнику. Слушать его было очень интересно, время текло, и незаметно прошло несколько часов. Я стала уставать, но Борис Георгиевич — нисколько, он рассказывал без малейшей усталости и очень подробно. И как жил в Смоленске во время оккупации, и как согласился стать бургомистром, и ключевое — о том, как участвовал в открытии могил в Катыни, и как убедился в том, что расстреливали не немцы. Мне было очень интересно, как он сумел сохранить такую ясную и точную память: вспоминая, многие фразы он начинал так: „10 июня 1948 года, в четверг” (условно)... и так далее. Меня это тогда поразило — такая точность. Рассказывал, что он был лишен имени и имел только номер; о том, как ему пришлось сидеть в одной камере, но недолго, со сталинскими подручными и какие они были неприятные типы; он просил тюремную администрацию избавить его от такого соседства. Одиночество ему переносить, по его словам, было нетрудно, и помогала ему вера. Он с детства был религиозным человеком, очень любил церковь и наизусть знал церковную службу, все ее праздники и песнопения; и каждое утро про себя прочитывал все положенное в этот день; он говорил, что только это помогало ему сохранять душевный покой и не отчаиваться. Борис Георгиевич не производил впечатление человека неискреннего, желающего приукрасить; видно было, что все, что он рассказывает, — чистая правда. <…> Было понятно, что ему очень хочется рассказывать обо всем, что с ним происходило, — ведь почти четверть века он не имел возможности общаться с людьми, что он так намолчался за эти годы, что просто не мог остановиться…»

В круг московского общения, по-видимому, входили и родственники жены, в частности, жена и сын ее покойного брата Константина Жуковского, Зинаида Фроловна и сын Юрий (род. 1933).

Милика (Милица) Константиновна Савич, преподавательница английского языка в Физтехе, пригласила Меньшагина летом будущего, 1972 года погостить на подмосковной даче. Вместе со своей мамой (Марией Васильевной) и Надеждой Григорьевной Левитской они сняли просторную дачу в поселке НИЛ («Наука — искусство — литература»), что в 4 км от Нового Иерусалима, — у замечательных людей: Ники Александровны и Алексея Борисовича Трувеллеров. «Участок в полгектара утопал в цветах. На маленьком пруду цвели белые лилии…» — вспоминает Н. Г. Левитская, не забыв и о круглой беседке из елей и лиственниц. Меньшагин с удовольствием провел здесь и в этом обществе свой второй «летний отпуск», скорее всего, именно тогда он и писал мемуары.

Испортить отпуск не могли ни жара (горели торфяники), ни визит на дачу милиции, после которого, правда, сочли за благо вернуться в Москву, на Пироговку. Это запечатлелось в теплой надписи на обороте одной из его фотографий: «Дорогим Наталье Мильевне и Надежде Григорьевне на добрую память о лете 1972, о нашем радостном для меня общении. 12 июля 1972, день св. Петра и Павла. Б. Меньш».

Радостными и счастливыми, впрочем, были и два последующих отпуска — в 1973-м и 1974 гг. Так, в 1973 году, приехав в Москву 7 июня, он провел месяц на даче, а 11 июля уехал в Брянку, где провел еще месяц и откуда вернулся к ЭнЭн’ам на дачу, а потом в Москву. 18 — 19 августа, на Преображение, ходил причаститься в Новодевичий монастырь. Совершив в это лето еще и две экскурсии — в Троице-Сергиеву Лавру и в Иосифо-Волоколамский монастырь с окрестностями, — к себе в интернат он вернулся 6 сентября. 17 сентября 1973 года он писал к Вере Лашковой: «Учитывая, что я приехал в июне, как оказалось, с незалеченным воспалением легких, а вернулся в сентябре к себе здоровым, надо признать, что мой 3-хмесячный отпуск был нужным и полезным».

Лето 1974 года почти все — июнь, июль и часть августа — протекло на даче у ЭнЭн’ов, а с 6 по 20 августа поездка на Украину, в Волочиск, что в Хмельницкой области, к Екатерине Мироновне Зарицкой: «Мне это место понравилось: беленькая украинская хатка (вернее, ¹/₂ хатки), кругом зелень, сквозь которую виднеется несколько таких же белых хаток; некоторые из них крыты еще соломой» (17 октября 1974 года).

На подмосковной же даче пришлось и поволноваться, и потрудиться, поскольку в середине июня заболела Н. М. Аничкова. 19 июня Наталья Мильевна писала к А. Г. Верещагину: «…тогда пригодился Б. Г.! Он и в магазин за 1 км ежедневно ходит, и воду приносит, и грядку поливает. Старается, бедняга!»^[23] После смерти Н. М. Аничковой в 1975 году в Подмосковье уже не выбирались, ограничиваясь общением в Москве, на Большой Пироговской.

Н. Г. Левитская вспоминает о впечатлении, которое поначалу производил Меньшагин: «Первые годы, особенно в самом начале, он смотрел на мир и на нас пустыми отрешенными глазами. Позже оттаял, отошел, и сам объяснял, почему ему трудно, невозможно было смотреть в глаза собеседника: ведь 25 лет его собеседниками были нелюди»^[24].

Оттаяв же, охотнее общался и вспоминал: «Изголодавшись по людям, по собеседникам, он мог безостановочно говорить, рассказывая эпизоды из своей жизни, своей адвокатской практики. У него был определенный репертуар, гвоздем которого было дело о вредительстве ветеринаров и зоотехников, которое он выиграл, не побоявшись, преодолев страх, поехать на прием к Вышинскому»^[25]. Наименее охотно говорил о Катыни — «…скупо, одними и теми же словами и просил ничего не записывать. Он был уверен, что именно Катынь была причиной его 25-летнего одиночного заключения»^[26].

Напуганный историями с Караванским и изъятыми мемуарами (возможно, их и не забрали бы, когда бы не этот суд), Меньшагин, скорее всего, и не собирался черпать лиха и садиться за восстановление безнадежно утраченного. Да и невозможно представить себе никакое писание в архикоммунальных — без тишины и одиночества — условиях интерната.

И тем не менее он все же взялся за перо!

Первым побуждением к этому — и, переходя на пафос, пробуждением исторического чувства в себе — он оказался обязан, как ни странно, хулигану Охотникову. В начале 1971 года, в очередной стычке тот обвинил Меньшагина в соучастии в убийстве немцами поляков, сославшись при этом на материалы Нюрнбергского процесса. После чего опешивший и ничего не знавший о публикации Меньшагин разыскал их в городской библиотеке и с изумлением прочитал. Мало того что его несправедливо — не пропорционально вине — осудили, так его еще и на весь мир оболгали!^[27]

И уже летом 1971 года, по просьбе и настоянию ЭнЭн’ов, Меньшагин снова — а точнее, заново — усаживался за воспоминания^[28]. Об этом же, через Левитскую, его просил и А. И. Солженицын. Исписанные им тетрадки в минуту опасности перепрятывались, и какая-то их часть была при этом, увы, утрачена.

Пару раз на кассетный магнитофон — прибор в то время (на стыке 1970-х и 1980-х гг.) не повсеместный! — друзья записывали разговоры с ним, эдакие полуинтервью-полумонологи. Завязались и переписки — с Габриэлем Суперфином, с Верой Лашковой, с Ириной Корсунской, возможно, с Аликом и Ариной Гинзбургами, разумеется, с Левитской и даже с Григорием Ивановичем Дьяконовым в США. Из писем, понимая не только слова, но и все полунамеки и даже четверть-намеки, он узнавал о событиях в его дружеском кругу, об арестах Петра Якира (июнь 1972), Суперфина (июль 1973), Гинзбурга (февраль 1977), о смерти Галанскова (ноябрь 1972). В Москве читал «Хронику текущих событий» и прочий самиздат, слушал зарубежные «голоса». Веру Лашкову однажды он даже просвещал о ее правовом статусе («не судима»)^[29]. Ей же не боялся писать в Котлованово, в тверскую ссылку, а Гарику Суперфину — в тюрьму, тем более такую знакомую, как Владимирская.

Из Москвы и Подмосковья почти каждый год Меньшагин ездил и на Украину. Так, например, в 1977 году, уехав из Княжей Губы еще в конце мая и три недели пожив в Москве, в середине июня Меньшагин перебрался в Волочиск — райцентр Хмельницкой области, что на берегу речки Збруч. Там, на Зализничной улице, 48, его ждали и опекали Екатерина (Катерина) Мироновна Зарицкая (1914 — 1986) и Дарья (Одарка) Юрьевна Гусяк (род. 1924), две подруги-«западэнки» и меньшагинские друзья со времен Владимирской тюрьмы, где они тоже сидели и тоже по 25 лет, но не под номерами. Еще одной хорошей знакомой, которую Меньшагин летом посещал, — была еще одна «западэнка» и узница «централа» Галина Томовна Дидык (1912 — 1979), бывшая связная Романа Шухевича: жить ей разрешили в селе Христиновка Черкасской области.

Заезжал Меньшагин и в Ростов-на-Дону, к Светлане Николаевне Григорян, и в Саратов, к архиепископу Саратовскому и Волгоградскому Пимену. Тот в свое время, осиротев, приходил к бургомистру Меньшагину за советом, а став Владыкою и Его Высокопреосвященством, сам «…каждый год приглашал Б. Г. к себе, всячески стараясь — облегчить ему жизнь, развлечь его»^[30]. Общение с Пименом было для Меньшагина особенно праздничным. Вот что он писал к В. Лашковой 23 июня 1982 года: «Отдых мой, слава Богу, проходит хорошо. С 29.V до 7.VI был в Саратове, с 8.VI в Ростове, а 26.VI уезжаю в Волочиск. // В Саратове 5 раз был на богослужениях, которые совершал архиепископ Пимен. 6 раз ездили мы с ним на автомашине в лес клм. за 70-80, а один раз за 192 клм от города. Там он собирал грибы, а я сидел на раскладном стуле и читал. Мы с ним много беседовали, вспоминали общих знакомых по Смоленску. Здесь <в Ростове — П. П.> тоже живется неплохо. Радует доброе, сердечное отношение ко мне».

Из «отпуска» 1982 года Меньшагин вернулся в Кировск около 20 августа. Весь август он провел в Москве, где лечил тромбофлебит левой ноги и успел причаститься (25 августа 1982 года). То был предпоследний летний «отпуск» Меньшагина. Последний — 1983 года — пролег по такому же маршруту и оставил по себе ощущение радости: только в церкви на службе он уже совершенно не мог стоять — отекали ноги.

Установилась связь и с заграницей, причем было тут два рукава.

Первый и самый ранний — через дочь, обнаружившую отца благодаря «Хронике», спустя 3 года после публикации в ней. Весной 1974 года она впервые прислала отцу — через Внешторгбанк — 20 долларов. Их Борис Георгиевич решает перевести — через Внешпосылторг, отдавая за это 35 % стоимости, — в сертификаты, или боны, на которые можно было покупать приличные товары или еду в сети магазинов «Березка» (их тогда в Москве было аж 8 штук). Первый раз Меньшагин получил свои 14.60 в бонах в июне, а отоварил в августе того же года в магазине на Большой Грузинской, накупив шоколада, вина и разных вкусностей. Когда в декабре того же года пришел новый перевод, Меньшагин попросил Веру Лашкову отовариться самой или, по ее усмотрению, для кого-то остро нуждающегося (16 апреля 1974 года).

Позднее в США отыскался и Григорий Иванович Дьяконов с семейством, которого Меньшагин в свое время спас от смерти. Через Дьяконова Меньшагин узнал, что его жена, Натуся, уже умерла, а дочь вышла замуж за украинского националиста, запретившего ей поддерживать любую связь с Советским Союзом, даже с отцом!^[31]

Сам Дьяконов для помощи Меньшагину изобрел следующий способ: «Один из его сыновей, Геннадий, был скульптором. Он познакомился с советским художником А. П. Цесевичем^[32] и посылал ему дорогие альбомы произведений различных художников. В счет этих посылок Цесевич ежемесячно выплачивал небольшую, но строго установленную, сумму Борису Георгиевичу^[33], что позволяло ему покупать себе дополнительно к казенному пайку сахар и другие продукты, оплачивать почтовые расходы и даже выписывать интересующие его периодические издания. Деньги на поездки и одежду обеспечивали наши сборы в течение всего года. Регулярно каждый месяц давала деньги Т. Д. Карпова^[34] и многие другие»^[35].

…Итак, послетюремная vita nuova Меньшагина нашла себе четкое структурное воплощение, оно же сезонное. С середины сентября и по середину мая — у себя в адовом интернате, среди алкашей, хулиганов и бандюг, а с середины мая и по середину сентября — путешествия по стране с непременными долгими остановками у московских и украинских друзей, целительное общение с «нормальными», как он подчеркивал, людьми (11 июля 1981 года).

Праздничные летние «отпуска» Меньшагина, конечно, были отступлением от режима интерната^[36], но стали его настоятельной и оздоровляющей потребностью — тем более настоятельной и оздоровляющей, чем старее он становился и чем труднее ему давались заполярные «зима» и «местные безобразия».

_{Кировск}

В конце мая 1981 года Княжегубский интернат закрыли «за ветхостью», а 97 его обитателей перевели в другие похожие дома — 81 человека в Кандалакшу и 16 в Кировск (бывший Хибиногорск), близ Апатитов^[37]: «Для меня этот переезд очень тягостен. За 11 лет, прожитых здесь, я привык, обжился, пользовался авторитетом, да и вообще менять условия жизни человеку на 80-м году жизни тяжело. Особенно боюсь я, что благодаря этим переездам, срок которых определен к 25 мая, а потом всякие оформления, прописка на новом месте затянут и сорвут мой традиционный летний отдых, а он мне сейчас необходим как никогда раньше, т. к. благодаря безобразиям, усилившимся за последний год, нервы напряжены до крайности, летом же, находясь в нормальной обстановке среди людей, которых я люблю и они мне отвечают взаимностью, я возвращался бодрым и здоровым»^[38].

Но письмо к Вере Лашковой от 25 мая Борис Георгиевич отправлял уже из Кировска! В нем он описывал всю бестолковщину переезда и всю новизну — достоинства и недостатки — нового места: «Помещение здесь несравнимо с княжегубским. Чистота, блеск стен и мебели, хорошие постели, еда такая же, персонал вежливый, не слышно от них матерщины, как там. Но природа здесь хуже: там рядом был лес, а в окно — вид на Белое море, здесь же кругом горы, покрытые снегом, отчего многие дороги мокрые; на склонах гор многоэтажные дома. Наш дом на окраине; до почты, там же и автобусная станция, я вчера шел минут 20-25. Большое удобство: в умывальнике вода и холодная, и горячая; под душ можно идти когда хочешь».

26 июля Меньшагин писал Суперфину: «На новом месте тише, чем было в Княжей. Такого хулиганства пока нет, основные хулиганы, муж с женой Ягодкины, уехали^[39]. Он — брат Ягодкина, который несколько лет тому назад был секретарем Московского комитета КПСС по идеологическим вопросам и был снят за произведенный по его распоряжению разгром выставки художников-модернистов. Питание у нас неплохое, помещение — тоже. <…> Плохо, что мне, видимо, не придется в этом году съездить отдохнуть от нашей сутолоки. Я выписываю в этом году 4 ежемесячных журнала, 2 еженедельника и „Известия”. <…> Все почтовое дело всех жителей дома лежит на мне. Это препятствует моему отъезду». И добавляет: «Здесь есть церковь, которую я посещаю раз в неделю» — еще одно важное для него преимущество Кировска.

Пусть и не в мае, но Меньшагину удалось вырваться «в отпуск» в 1981 году. 14 сентября он пишет к Суперфину из Волочиска: «Мне все же удалось выбраться отдохнуть от нашей бестолковщины и окружающего пьянства. С 15 августа по 4 сентября я побыл в Москве, а с 5 сентября нахожусь в Волочиске у Екатерины Зарицкой и Дарьи [Гусяк]. 17.IX уезжаю в Москву, а 24.IX рассчитываю вернуться в Кировск. // Я чувствую себя более-менее удовлетворительно, конечно, стал значительно слабее, чем в прошлые годы, и сильно дрожат руки. Но учитывая, что живу уже 80-й год, обижаться было бы грешно».

2 ноября 1981 года в письме к Суперфину Меньшагин рассказывает о своей интернатской жизни — еще более сдержанно и отстраненно: «Здесь положение с продуктами тоже плохое, но нас снабжают удовлетворительно: и мясо, и масло получаем ежедневно. Я стал есть мало, своих порций не съедаю; только сахар приходится докупать. И с вещевым снабжением нас обстоит хорошо. Но климат здесь значительно хуже, чем в Кандалакше. <…> У меня сейчас что-то вроде гриппа <…>. Очень дрожат все время руки, даже писать трудно. Но обижаться мне грешно, ведь в мае начнется 9-й десяток лет моей жизни»^[40].

В следующем, 1982, году Меньшагин явно хочет уехать в свой «отпуск» как можно раньше. 24 апреля он пишет молодому корреспонденту: «6 мая вечером я должен ехать в отпуск, так что приеду накануне своего 80-летия. <…> Жители дома на редкость глупы. Если их что-либо и интересует, то за какую цену можно купить вино и где. „Правду”, кроме меня, никто не читает, только двое еще возьмут ее, взглянут на последнюю страницу и отдают; местную газету смотрят эти же двое и еще 4 человека. <…> Надеюсь, что уже недолго осталось жить и худшего состояния удастся избежать. <…> После Москвы я собираюсь посетить Саратов, Ростов-на-Дону и Украину, пока еще способен к этому. Ведь в этом году я чувствую себя более слабым, чем был в прошлом году. // В церкви здесь я был в четверг, пятницу и субботу Страстной недели, но к пасхальной службе в 12 час. ночи не рискнул идти, т. к. боялся, что из-за обилия пришедших не смогу войти в храм».

В 1981 году у Меньшагина ощутимо меняется почерк — из-за тремора в руках.

После летнего путешествия 1983 года Меньшагин перестает выходить из дома, постоянно жалуется на усталость. В феврале пропадает аппетит: он не завтракает, не обедает и не ужинает — только чай с печеньем или конфетой. Но по-прежнему ложится в 11 и встает в 6, по-прежнему много читает, вот только во время чтения впервые стал проваливаться в сон на 1-2 минуты…

Все чаще в письмах Меньшагин вспоминал о смерти: сначала о ее неизбежном приближении, затем — о желанности. А в предпоследнем письме к Вере Лашковой (от 22 февраля 1984 года) дает прогноз ее приходу: не позднее мая месяца.

_{Смерть. Похороны. Могила}

Прогноз довольно точный: Борис Георгиевич Меньшагин скончался 24 апреля 1984 года, на второй день после Пасхи и за полмесяца до своего 82-летия.

На похороны в Кировск приехала одна Левитская. «Это были жуткие по убожеству похороны, — вспоминала она. — Он лежал в некрашеном гробу без пелены, без покрова. Утопающее в снегу кладбище. В самом дальнем его конце бульдозером вырытый с осени и сейчас очищенный от снега неглубокий ров. Гроб опускали в могилу женщины — сотрудницы инвалидного дома и юноша-инвалид. Забрасывали могилу мы все вместе привезенным специальной машиной песком»^[41]. Надежде Григорьевне бросилось в глаза, что никого не было из местной православной общины, верным прихожанином которой Меньшагин был.

В кабинете директора интерната ей показали оставшиеся после Меньшагина бумаги. Она увезла с собой тогда лишь небольшую папку с немногочисленными документами и фотографиями. Большую же его часть — огромную стопку больших (А4) и пожелтевших листов, исписанных чернилами и по-тюремному экономно — с двух сторон и почти без интервалов между строк, — ей было физически не утащить. По всей видимости, она договорилась с администрацией о том, что заберет эти бумаги на следующий год, когда приедет устанавливать на могилу крест.

И действительно: на следующий год — кажется, 1 апреля — Левитская, а с нею Валентин Костин опять поехали в Кировск. Они привели в порядок могилу и водрузили на ней железный крест, который Меньшагину «уступил» А. Б. Трувеллер, припасший его для себя. Надежда Григорьевна вспоминала: «Спасибо Вале. На этом бесхозном кладбище я одна ничего не смогла бы сделать. Он с мальчиком-инвалидом бетонировал крест, а я носила дерн, чтобы обложить могилу, отделить ее от ряда других захоронений. Он несколько раз сфотографировал могилу и путь к ней»^[42].

Тогда же, видимо, они привезли в Москву остатки архива Меньшагина — упакованную в коробку тяжеленную стопку пожелтевших листов формата 20 на 32 см^[43].

В 1988 году, на основе магнитофонной записи одного из устных рассказов Меньшагина, издательство «ИМКА-Пресс» в Париже выпустило книгу воспоминаний Меньшагина, подготовленную Г. Суперфином совместно с А. Грибановым и Н. Горбаневской. В настоящее время — усилиями М. Дэвида-Фокса, Г. Суперфина и моими — готовится новое сводное издание текстов Б. Г. Меньшагина, в которое войдут все его выявленные тексты, выстроенные в хронологии описываемых в них событий. Письма Б. Г. Меньшагина составят в этой книге отдельный раздел.

Павел Полян

_*

ПИСЬМА Б. Г. МЕНЬШАГИНА В. И. ЛАШКОВОЙ

₁₉₇₁

5 июля 1971 г.

Дорогая Верочка!

Письмо Ваше от 28 июня получил вчера.

Я получил приглашение погостить в г. Брянку Ворошиловградской области на Украине^[44]. Это устроила Галина Дидык, о которой Вы, вероятно, знаете. Место это мне знакомо. Я собираюсь туда выехать 8 июля. Ездил на днях на станцию Княжая узнать расписание. Мне сказали, что на скорый поезд сесть трудно, рекомендовали пассажирский № 143, уходящий в 8 час. вечера. Когда он придет в Москву, не знаю. Сюда я ехал от Москвы до Княжой 35 часов скорым. Кроме Москвы, пересадка в Харькове.

Поездка эта меня немного волнует, т. к. ездить по ж. д. я отвык. В прошлом году со мной был провожатый, старший лейтенант, т. к. врачи признали это необходимым. Все же я надеюсь, что все пройдет благополучно. Состояние здоровья уi меня сейчас хорошее. С Ленинградского вокзала перебраться на Курский на метро затруднений не представит.

Сколько придется ждать в Москве, не знаю. Если долго, то попытаюсь позвонить Вам или Арине^[45], хотя прекрасно понимаю, что застать Вас можно будет лишь при счастливом случае.

Пробыть в Брянке я предполагаю около месяца, а в августе, когда вернется из пионерлагеря жена покойного брата моей жены, я приеду на недельку в Москву, прежде чем вернуться в Княжую Губу. По приезде в Брянку я напишу Вам, Арине и Г. Г.^[46]

То, что вы часто ездите отдыхать за город, очень хорошо, но покупка мотоцикла^[47]… мне даже страшно стало. Работая в 1922 — 1923 в автороте штаба Западного фронта, я пробовал ездить на мотоцикле «Дуглас», но на меня каждая поездка очень действовала на нервы, а ведь тогда такой ездок был в диковинку, транспорта на улицах вообще было мало, а сейчас… Нет, мне жутко становится при мысли о езде на мотоцикле в Москве 1971 г.

Приезд Алика^[48] в Москву может иметь и хорошие последствия, и дурные. Сказать что-либо, не зная, в чем дело, конечно, невозможно. Но досрочное возвращение А. Д. С.^[49] — хороший признак.

Вчера ходил гулять к морю. Когда смотришь на него в окно из своей комнаты, то кажется, что оно совсем близко. Оказалось иное. В лес сейчас показаться совсем нельзя из-за комаров и мелкой мошки, кишащих там. Даже в комнате от комаров нет покоя. Я весь искусан.

До свидания. Будьте здоровы и осторожны при езде на мотоцикле, а также простите меня за это замечание. Привет Арине и Г. Г.

БМен

24 сентября 1971 г.

Дорогая Верочка!

Поздравляю Вас с днем Ваших именин и желаю Вам всего доброго.

Посылаю это письмо на офис Арины, т. к. не знаю, вернулись ли Вы из Коктебеля, и боюсь, что письмо пропадет, если оно придет на Кропоткинскую в Ваше отсутствие. Как прошла Ваша поездка в Смоленск?^[50] Что там нового? Как отдохнули в Коктебеле? Ведь Вы ездили туда «дикарем»?

У нас сейчас 6^о мороза; окна в комнате замерзли. Но поднимается солнце, так что скоро потеплеет.

Я хорошо не помню, писал ли я уже Арине, что получил из Министерства социального обеспечения отказ в назначении пенсии из-за отсутствия документов, подтверждающих стаж; просьба же моя о замене гос. обеспечения в доме для престарелых выплатой пенсии в размере гос. минимума не может быть удовлетворена, т. к. это не предусмотрено законом. Что же касается перевода в более лучший дом и в более подходящей местности, то мне лично в министерстве сказали, что, за исключением Княжегубского, во все дома инвалидов существует очередь желающих попасть туда и ожидающих открытия вакансии.

Передайте, пожалуйста, Арине, что журнал «За рубежом» мне уже выписали, о чем сообщила Наталья Мильевна.

Да, я забыл поблагодарить Вас за хлопоты по приобретению для меня железнодорожного билета.

Как дела с Вашим мотоциклом? Успеете ли Вы попользоваться им в этом году?

Очень мне жаль, что на обратном пути с Украины мне так мало пришлось видеть Вас. Я чувствую себя после отпуска много лучше, чем раньше, и поездкой своей очень доволен.

По существу, за эти 2 месяца я впервые после 26-летнего перерыва приобщался к настоящей жизни, к жизни, к которой я привык, и приятно мне то, что я не чувствовал себя, как говорится, «не в своей тарелке», а вполне нормально.

Ну, до свидания, дорогая Верочка. Да благословит Вас Бог!

Привет Арине. Я ей писал после получения ее открытки.

БМен

22 октября 1971 г.

Дорогая Верочка!

Вчера получил Ваше письмо от 10/Х и с удовольствием читал его.

Очень хорошо, что Вам наконец удалось отдохнуть и поправиться^[51].

В городе Старый Крым я не бывал, но на Южном берегу Крыма прожил с 8 сентября по 7 октября 1938 г. Жил я в санатории в Алуште, но побывал в Ялте, Алупке, Ливадии, Симеизе, Кучук-Ламбате^[52] и Кара-Даге. Тоже ел много винограда и пил местное козское^[53] вино. И сейчас, когда вспоминаю эти дни, становится как-то отрадно. Черное море оставило очень хорошее впечатление, причем именно у Крымских берегов. В 1940 я прожил с 20 сентября по 20 октября в Новом Афоне, бывал в Сочи, Гагре, Сухуми; тоже купался ежедневно в море, было хорошо, но такой радостной памяти, как от Крыма, не осталось. Причина, вероятно, в окружавших людях.

Доволен я и тем, что Вы устроились на работу, тем более удобную для Вас^[54].

Милая Верочка, Вы напрасно беспокоитесь об одежде для меня. Во 1-х, зима здесь точно такая же, как в Москве; не холодная. Только наступает она раньше, а кончается позднее. Во 2-х, у меня есть казенные валенки черные и пальто ватное с меховым воротником, а также шапка-ушанка. В прошлую зиму я прекрасно обошелся и никакого холода не чувствовал. В 3-х, ведь я нигде не бываю, никого не вижу; ведь это не Москва и даже не Брянка, где все-таки из чувства престижа хочется выглядеть прилично. Здесь же я даже и в том виде, как Вы меня видели, несколько выделяюсь среди других.

Поэтому, дорогая Верочка, я прошу Вас подумать над этим и не предпринимать лишних хлопот и расходов.

Ваша симпатия к Наталье Милиевне^[55] взаимна. И лично мне в Москве и в письме, полученном здесь, она говорила, что Вы ей очень нравитесь.

Она сама тоже достойная и хорошая женщина. Я, прожив у них 8 дней, все время чувствовал себя как дома.

Я благодарю Бога, что на старости мне пришлось столкнуться не только с такими мерзавцами, как Охотников и еще некоторые жители дома инвалидов, но и с многими благородными, добрыми, чудесными людьми, от одного общения с которыми становится легче жить.

Кстати, сейчас вернулись с завтрака из столовой мои соседи (я не ходил, т. к. был молочный суп, который я никогда не ем) и рассказали, что в столовой один недавно прибывший сюда из лагеря инвалид пробил костылем голову немому, живущему в соседней комнате. Прямо кошмар какой-то!

После 3-дневной оттепели, согнавшей весь снег, сегодня 2^о мороза и снова выпало много снега. Я на днях получил 2 посылки: от Натальи Милиевны с яблоками мало-ярославскими и из Брянки — с вареньем. Вот все мои новости.

До свидания, милая Верочка. Желаю Вам всего хорошего.

БМен

₁₉₇₂

6 марта 1972 г.

Дорогая Верочка!

В субботу 4/III я был обрадован получением Вашего письма и радостными сообщениями.

От души рад возвращению Н. Г.^[56] Я хорошо помню сущность ее дела, Вашу поездку к ней. Слава Богу, что она снова с детьми. От Арины^[57] я не особенно давно имел письмо с припиской Алика^[58]. Таким образом, я уже знал о приезде их в Тарусу и болезни Алика, о квартирном устройстве до лета. Мне кажется, что это не плохой вариант устройства, и уверен, что при надлежащем уходе и заботах о нем он выздоровеет.

Полностью согласен с Вами в отношении В. Б.^[59] Подавал ли он кассацию? Судился ли раньше? Был ли у него защитник? По некоторым признакам, в частности и по недавнему постановлению ЦК КПСС о праздновании 50-летия образования СССР, я предполагаю, что в декабре перед праздником 50-летия будет амнистия^[60]. Правда, я сомневаюсь в том, что она будет распространяться на такие дела, как у В. Скорее она затронет Алика в отношении снятия судимости. Но все это, конечно, лишь мои предположения, вытекающие из анализа опыта прежних подобных актов.

Я чувствую себя пока неплохо. Мерзавца, досаждавшего мне прошлой зимой, уже нет — сбежал, испугавшись новой отсидки. Правда, хулиганов и помимо его здесь достаточно, и пьяные они безобразничают вовсю. 11 февраля^[61] в 11 час. вечера я буквально в последнюю минуту предотвратил убийство: выбежал в коридор на шум, увидел, как пьяный, окровавленный бывший москвич, уголовник 43 лет, занес стул над головой глухонемого. Я подскочил к нему и схватил стул за ножку. Удар был предотвращен, а покушавшийся потерял равновесие и упал. Недавно еще один, тоже бывший уголовник 42 лет, хотел зарезать дежурную санитарку, и та убежала в другой корпус и всю ночь не могла придти на свое место.

Все это, конечно, очень противно.

Не помню, писал ли я Вам, что меня избрали в культурно-бытовую комиссию — своеобразное представительство живущих в доме перед администрацией. В результате мне приходится участвовать при составлении ежедневных меню на питание, контролировать убой свиней и т. п. Само по себе это неплохо, но приходится иной раз делать кое-какие замечания работникам дома, среди которых царит безответственность и пренебрежительное отношение к делу. А люди этого не любят.

Наталья Мильевна планирует на лето дачную жизнь, в том числе и для меня. Очень возможно, что так и будет. Осенью, может быть, проеду в Брянку. Пока это все предположения. Если они осуществлятся, то увидимся и поговорим. Мне не надо будет спешить, как в прошлом году, хотя я о прошлогоднем своем путешествии вспоминаю с большим удовольствием.

Все свободное время здесь я употребляю на чтение. Кстати, Вы писали, что читаете о Л. Н. Толстом. Если еще не прочли, то рекомендую прочесть книгу воспоминаний Валентина Булгакова «Толстой в последний год его жизни» (изд. ГИХЛ, 1960). Автор был в 1910 г. секретарем у Л. Н.; после революции жил в Праге. Книга написана хорошо и объективно. Мне она понравилась.

Верочка, проведайте как-нибудь Наталью Мильевну. Она хорошая старушка и очень к Вам расположена.

У меня к Вам опять просьба: если у Вас есть географические карты, прилагаемые к школьному учебнику (мне кажется, что я видел такой учебник у Вас), то пришлите мне их. Меня частенько спрашивают, где находится Вьетнам или еще какая-нибудь страна; была бы карта, я сразу бы показал. Достать же карту здесь негде. Но покупать их не надо, если же есть и не нужны, то пришлите.

Желаю Вам всего хорошего. Оставайтесь бодрой и энергичной. До свидания, может быть, в конце мая-июня.

БМен

24 марта 1972 г.

Дорогая Верочка!

Вчера я получил Ваше письмо от 14/III. Разница на 6 дней.

Очень благодарен Вам. Вы всегда быстро и аккуратно выполняете все мои просьбы.

От Арины я не особенно давно имел письмо и тогда же ответил. Я очень доволен, что им удалось устроиться^[62]. Даст Бог, и язва Алика заживет.

А с Володей дело плохо. Я пока никакого выхода и возможности улучшения его положения не вижу.

Я вчера, одновременно с Вашим, получил письмо от Галины Т.^[63] Вы, вероятно, слышали о ней. В прошлом году она была у Арины, когда возвращалась с Украины в Караганду. В конце прошлого года она сделала глупость, бросила Караганду, где имеет и жилье у подруги по прошлым испытаниям, и приличную работу в библиотеке, и уехала к сестре в Тернопольскую область. Там ее не прописали и предложили в 24 часа уехать. И вот теперь она все хлопочет по разным инстанциям, а пока мыкается во Львове. Я очень не советовал ей уезжать из Караганды. Но она человек очень эмоциональный, подчиняется только чувству, тогда как разум всегда должен контролировать чувства. Меня очень огорчает ее теперешнее положение. Она очень добрый, хороший человек.

Я советовал ей если уж не хочет снова ехать в Караганду, то поехать пока в Брянку, где я был прошлым летом. Это очень милый, тихий городок и тоже на Украине. Не знаю, что с ней будет дальше.

Ездили ли Вы в Смоленск? Что там нового?

У меня пока ничего нового нет. Окружение здесь, конечно, очень плохое. Подавляющее большинство страдает алкоголизмом. Много буянов и хулиганов. Иногда дело доходит до драк и членовредительства. Большинство служащих относится к делу небрежно, недобросовестно. Среди них тоже много пьяниц. Особенно плоха медицинская часть: ленивые, грубые, даже наглые медсестры считают своей обязанностью лишь присутствовать на работе, но если кто обращается к ним, то это их уже раздражает. Большая бесхозяйственность. Все это мне очень противно. Я всю жизнь свою считал, что если взялся за дело, то должен выполнить его, как следует.

Я не согласен с Вами, что Булгаков необъективен по отношению к Черткову. Последний своей неуступчивостью, непримиримостью, фатализмом много осложнял жизнь Л. Н. Несомненно, что Чертков любил и уважал Л. Н., желал, чтобы он был на высоте своего положения, являясь образцом для своих последователей. Но все, что доводится до крайности, превращается в свою противоположность. Так и у Черткова христианская любовь превратилась в ненависть по отношению к Софье Андреевне, а Льву Николаевичу причиняла излишние страдания и неприятности. Читали ли Вы книгу /М. В./ Муратова «Л. Н. Толстой и В. Г. Чертков по их переписке»? Она вышла в 30-х гг. Если не читали, советую прочесть, как и двухтомник А. Б. Гольденвейзера «Вблизи Толстого».

Спасибо, Верочка, за открытку. Мне она нравится, хотя она не в нашей традиции.

Читаю я по-прежнему много. Благодаря всем вам, моим московским друзьям, я получаю много журналов, да и в библиотеке бываю. Так что в этом отношении очень хорошо.

У нас тоже начинается весна. Днем тает снег, лужи, капель. Все это я очень люблю.

До свидания, Верочка. Всего Вам доброго.

БМен

24 апреля 1972 г.

Дорогая Верочка!

Письмо Ваше от 19/IV получил 22/IV.

У меня в Вам просьба: позвоните, пожалуйста, Наталье Мильевне и узнайте, как ее здоровье. Я после Великой субботы ничего от нее не получал. О том, что она была в больнице (около Новодевичьего монастыря), я знал, но она собиралась выходить из нее.

О результатах Вы мне напишите.

Вы правы, что в такой обстановке, как у нас, жить очень тяжело. В субботу, например, за обедом мне приходилось раза 3 схватывать за руку своего соседа по столу (москвич, 43 лет, около 20 лет провел в разное время в лагерях за кражи), пытавшегося бежать драться с другим пьяным, недавно лишь отсидевшим 15 суток за хулиганство. Так подраться им в этот раз не пришлось, т. к. того тоже соседи не пустили, но шум, крики, ругань действует очень тяжело. Вчера же вечером 2-й из этих лиц ворвался с ножом в палату к 1-му, соседи вытолкали его. Дежурная санитарка прибежала ко мне с вопросом: что делать? Я посоветовал вызвать милицию. Но виновник, услышав, что стали звонить в милицию, оделся и ушел. Вернулся только утром. Да и в соседней с моей комнате, проходной, где когда-то жил Охотников, живет некий Бирюков, 65 лет, по кличке «Поп». Говорят, что он был некоторое время священником в Мурманске, но изгнан за пьянство. Здесь он сошелся с одной старухой, живущей здесь, бывшей местной колхозницей. Он нещадно эксплуатирует ее, пропивает ее пенсионные 5 руб., пропивает квартплату, получаемую ею за дом, находящийся неподалеку, заставляет ее вязать рыболовные сети, которые продает, а деньги пропивает. Пьяный куражится, как бывший замоскворецкий купчишка в пьесах А. Н. Островского, ругает свою «жену» самыми последними словами, а она беспрекословно служит ему. Через стенку все это слышно в нашей комнате, и становится омерзительно.

Рад за Алика, что ему выпало все-таки более-менее удачное местожительство.

У нас после сравнительно хорошей погоды 22 и 23/IV целыми днями шел снег, а сегодня ночью мороз 9^о; зато солнце хорошо светит.

Мне жаль, что ломают Волхонку и Пречистенку^[64]. Ну, может быть, и хорошо устроят сквер.

Мне тоже хочется хотя на время вырваться отсюда и побыть среди нормальных людей.

Пока до свидания. Всего Вам хорошего.

Если увидите, передайте привет Арине, Алику, Гарику.

Читаете ли Вы «Литературную газету»?

Я на днях прочел книгу К. Федина «Горький среди нас». Мне кажется, что это самое лучшее у Федина. Я почерпнул в этой книге много интересного. Читали ли Вы эту книгу?

Ваш БМен

₁₉₇₃

13 января 1973 г.

Дорогая Верочка!

Оба Ваших поздравления с Новым годом и с Р. Х.^[65] я получил и благодарен за хорошенькую открытку.

Очень рад, что роды у Арины (ох, как не соответствует это якобы русифицированное имя ее и внешности, и сущности!) прошли благополучно^[66]. Будут ли крестить мальчика? Не Вы ли будете его крестной матерью?^[67]

2-я Ваша новость очень печальна. Все слова соболезнования и сочувствия в этих случаях беспомощны^[68].

Чем Вы больны и лечитесь ли? Плохо, когда человек помимо своей особы больше ничем не интересуется и не занимается, но плохо и когда он себе уделяет очень мало внимания, пренебрегает своим здоровьем; а мне кажется, что Вы в значительной степени относитесь к последней категории.

Были ли Вы у Натальи Мильевны? Если еще нет, то сходите.

Там Вас любят, и Вы можете чувствовать себя как дома, без всякого стеснения.

Я понял, что Арина родила в Москве. Где она сейчас? На своей московской квартире или же в Тарусе? Думаю, что во всяком случае Вы ее видите часто, почему мое поздравление ей решил приложить к этому письму и просить Вас передать ей его.

Я провел дни Нового года и Р. Х. хорошо, спокойно; хотя пьяных в эти дни было много, но больших безобразий не было. А вот 11 и 12 января вечером было очень неспокойно. 11 числа каждого месяца живущим здесь пенсионерам выплачивают на «карманные расходы» 10% их пенсии, но не менее 5 рублей. И всегда в этот день происходит большая пьянка, а после нее и все остальное. В 11 час. вечера, как всегда, я лег спать. Вскоре пришли 2 женщины с просьбой унять одного пьяного хулигана. Пришлось одеться и утихомиривать пьянчугу — инвалида 57 лет. Конечно, разволновался и не мог долго уснуть. Вчера после ужина часов в 7 слышу у себя в комнате омерзительную ругань, а также мычанье немого, живущего в соседней проходной комнате. Я вошел и увидел в фойе нашего 2-го этажа возмущенного немого и наступающего на него пьяного, только в октябре отсидевшего 10 суток за мелкое хулиганство. Я потребовал, чтобы он шел вниз в свою палату и ложился спать. Тут же подошла дежурная санитарка, начавшая его теснить вниз по лестнице. Он ударил ее своей палкой. Я вырвал ее и вместе еще с одним мужчиной 61 года стал вытеснять его с лестницы. Он снова ударил санитарку — она кувырком полетела с лестницы до самого низа. Я думал, что она не поднимется, но обошлось лишь ушибами. Хулиган был вытеснен на 1-й этаж, пытался через некоторое время снова взобраться к нам, но немой его так ударил, что он свалился с лестницы и успокоился. В милицию дозвониться не смогли. Сегодня я все эти происшествия оформил и после выходных передам в милицию. Хулигана этого поит его приятельница Надя, продающая свои вещи (платья, пальто, платки и т. п.) и покупающая ему «Лесную воду» (сорт одеколона). Таковы мои свежие впечатления.

Вообще же я за исключением походов в столовую и на почту сижу у себя в комнате и читаю свои газеты и журналы, не входя в соприкосновение с живущими здесь. Это — одна из причин авторитета моего среди них. Будьте здоровы и бодры, дорогая Верочка.

БМен

17 сентября 1973 г.

Дорогая Верочка!

Так в этом году мне и не пришлось Вас повидать.

Приехал я в Москву 7 июня и в тот же день звонил Вам и Ире^[69], которая сказала, что Вас нет в Москве.

Потом я месяц жил почти безвыездно на даче^[70]. 11 июля уехал в Брянку тем же поездом, на который Вы провожали меня в 1971 г. в этот же день.

В Брянке я прожил до 9 августа, а потом снова на даче до 24 августа, хотя 18 и 19 на Преображение был в Москве и причащался в Новодевичьем монастыре. С 24 августа из-за холодов и дождей переехали в Москву.

2 сентября ездил в Загорск в Троице-Сергиеву лавру, а 12 августа на машине одного знакомого совершил туристическую поездку в Волоколамск и находящийся в его окрестностях Иосифо-Волоколамский монастырь.

Учитывая, что я приехал в июне, как оказалось, с незалеченным воспалением легких, а вернулся в сентябре к себе здоровым, надо признать, что мой 3-месячный отпуск был нужным и полезным.

Сейчас я снова окунулся в болото пьянства и хулиганства. Уже в 1-й день, т. е. 6 сентября пришлось отправлять в милицию глухонемого, лет 40, напившегося на похоронах и потом безобразничавшего. 11 сентября у нас было общее собрание, на котором я председательствовал. На это собрание, на котором обсуждалось поведение 6 человек наших «обеспечиваемых»^[71], был приглашен участковый инспектор милиции. Уже это говорит о многом. В итоге двоих исключили совсем, остальным предупреждение.

Ну а как Ваши дела? Где Вы побывали летом? Что делаете сейчас? Мне говорили, что Вы в конце августа были в Коктебеле. Так ли это?

Я посылал Вам письмо из Брянки — получили ли Вы его?

Когда я уезжал оттуда, Валентина Семеновна просила передать Вам ее привет и сказать, что Вы в любой момент можете приехать к ней пожить временно или постоянно.

Ее адрес: 349790, Ворошиловградская область, г. Брянка, 3, ул. Дзержинского, 10, Санагиной Валентине Семеновне.

Ехать туда надо с Павелецкого вокзала до ст. Коммунарск Донецкой ж. д. (поезд № 115 до Ясиноватой идет туда без пересадки). С вокзала надо ехать автобусом, идущим на Кадиевку. Сходить на остановке «Павловка», идти вперед, за мостом поворот по дороге направо, а там спросить ул. Дзержинского.

Как получите это письмо, отвечайте. Я решил послать его по адресу Иры, у которой Вы часто бываете и которая, конечно, знает, где Вы находитесь в данный момент.

Меня тревожит состояние здоровья Наталии Мильевны: она очень ослабела и все время чем-то недомогает.

Было бы очень хорошо, если бы Вы позвонили, а еще лучше, если бы зашли к ней. Она Вас любит, и это было бы ей приятно.

Передайте мой сердечный привет Ире, Алику и маленькому Саше^[72].

Желаю Вам всего хорошего, а главное — здоровья и бодрости.

Ваш БМен

6 октября 1973 г.^[73]

Вчера это письмо вернулось обратно. Когда мне вручили его на почте, я было встревожился, но оказалось, что я послал его по адресу: Калужская область, Садовая, 2, не указав вовсе города. Как это получилось, не представляю себе.

Посылаю снова туда же. Чувствую себя удовлетворительно. От Натальи Мильевны давно ничего не слышно. Очевидно, больна.

Еще раз приветствую всех вас и жду ответа.

БМен

₁₉₇₄

10 января 1974 г.

Дорогая Верочка!

Вчера получил Ваше поздравление с праздником Р. Х.

Провел я его хорошо. Накануне 6.I после обеда пошел по дороге по направлению к морю. И по дороге исполнял Великое Повечерие и утреню, положенные в этот вечер. На дороге встретил только одного человека — охотника, шедшего с ружьем. По сторонам — слева еловая роща, справа — канал, идущий от Княжегубской ГЭС к морю. Мороз был 28^о, так что я немного замерз. Но настроение было хорошее и я был доволен.

Утром 7.I я завтракать не ходил, оставался один и таким же путем исполнил обедню. Весь день провел хорошо.

Последние дни перед Новым годом у меня было довольно много хозяйственных дел. Но пока есть еще силы и энергия, я с удовольствием занимаюсь каким-либо делом. Плохо лишь то, что вечерами часто беспокоят пьяные. Администрация дома очень плохая — трусливые, ленивые люди, среди которых тоже очень много пьяниц; дисциплина отсутствует.

Все это раздражает.

Зима у нас в этом году очень неустойчивая, напр., 6.I было 28^о мороза, а 7.I — 4^о, сегодня — 12^о, даже на протяжении дня t^о меняется очень значительно. Снега в этом году много.

Мне часто приходится ссориться с завхозом насчет расчистки дороги от 1-го корпуса ко 2-му и посыпки ее угольным шлаком.

В комнате у нас очень жарко, хотя 2-е рамы в 4 окна нашей комнаты не вставлены, а единственная форточка открыта круглые сутки и служит ходом на двор и обратно для моего Барсика.

Вот, кажется, описал Вам свое житье.

Желаю Вам по-прежнему быть бодрой и здоровой.

БМен

16 апреля 1974 г.

Дорогая Верочка!

Вчера получил Ваше письмо. Благодарю за поздравление.

Чувствую себя я более-менее удовлетворительно. Грипп проходит; стенокардических приступов с 3/IV не было, лишь сегодня ночью были колики в сердце, прекратившиеся после приема валидола.

Панангин^[74] я принимаю по рецепту московского врача, полученному в прошлом году. Как я писал Вам, перерыв в приступах у меня был почти 9-летний. М. б., и теперь опять заглохнет. С врачебной помощью здесь значительно хуже, чем было во Владимире. Но пока я не особенно нуждаюсь в ней.

Расстраиваться здесь приходится помимо желания: как можно равнодушно относиться к тому, что 45-летний пьяный хулиган побил 82-летнюю старуху? А такие факты чуть ли не ежедневно случаются.

Такое же положение и в соседнем Кандалакшском доме инвалидов.

Верочка, у меня к Вам такая просьба: я получил извещение от Внешторгбанка (Москва, Копьевский пер., 3/5) о поступлении на мое имя перевода в сумме 20 долларов. Это послала дочь^[75].

Внешторгбанк указывает, что я могу: а) получить их наличными в сумму 15 р. 20 к. в Кандалакшском отделении Госбанка (проезд туда стоит 1 р. 10 к. в один конец); б) открыть текущий счет в долларах во Внешторгбанке; в) перевести их на счет Внешпосылторга, который расплатится сертификатами на 65% этой суммы, и на сертификаты можно приобрести товары в одном из 8 московских магазинов, в т. ч. в магазине № 19 на Кропоткинской, 31. М. б., Вы знаете, что там можно приобрести?

Я прошу Вас дать совет, какой из этих способов реализации перевода мне следует избрать.

Если Вы признаете, что 3-й способ выгоднее 1-го, то нельзя ли будет выслать на Ваше имя доверенность на получение сертификатов из Внешпосылторга (Москва, Кутузовский проспект, 7/4)?

Только очень прошу, если Вас по какой-либо причине это не устраивает, прямо сказать об этом. Я приму это как дружеский откровенный разговор, и ни о какой обиде, конечно, не м. б. речи.

Я писал об этом своем затруднении Нат. Мил. Но сама она может лишь дать совет.

Я очень прошу дать мне ответ без замедления.

Пасху я встретил хорошо. Начиная со Страстного четверга, я выполнил все службы. Неоценимую помощь мне в этом оказали подаренные Вами Евангелие и присланный в 1971 г. календарь.

Привет Ире и Алику.

Всего Вам хорошего. Будьте здоровы и бодры.

БМен

17 октября 1974 г.

Дорогая Верочка!

Вот уже скоро 1 ^[1]/₂ месяца, как я вернулся домой. Жил я в этом году большей частью на даче, лишь изредка наезжая в Москву. С 6 по 20 августа прожил в Волочиске у Екатерины Мироновны. Кстати, она спрашивала об Арине и просила передать ей ее адрес: 281370, Хмельницкая обл., г. Волочиск I, Железнодорожная ул., 48, Екатерине Мироновне Зарицкой.

Мне это место понравилось: беленькая украинская хатка (вернее, ^[1]/₂ хатки), кругом зелень, сквозь которую виднеется несколько таких же белых хаток; некоторые из них крыты еще соломой. У нее в это время гостили мать и внучка Соломийка 3 лет.

Отдохнул за 3 месяца я хорошо. Хотя, конечно, болезнь Натальи Мильевны наложила свою печать. Положение ее и сейчас тяжелое.

Возвратившись сюда, я сразу же втянулся в свою обычную жизнь, составление меню, умиротворение пьяных и т. п. Пьяных за это время было особенно много, т. к. многие жители нашего дома-интерната ходили в лес, собирали бруснику, которую продавали на заготпункте по 80 коп., а потом — по 1 руб. за клгр, и деньги пропивали. Кроме этого, пьянствуют санитарки. Почему дом стал часто оставаться без всякого обслуживания, полы не мыты, чаю нет и т. п.

Недавно 2 санитарки 30 и 34 лет ночью вызвали, будучи пьяными, милицию, позвонив туда о том, что якобы взломали склад. Милиция быстро приехала и, естественно, стала упрекать их за ложный вызов, на что они отвечали матерной руганью. Вчера Народный судья назначил одной из них 1 месяц принудительных работ, а 2-й (у нее 5 детей без мужа) 30 руб. штрафа. Все это, хотя лично меня непосредственно не затрагивает, все же очень противно.

Перед отъездом я реализовал в магазине «Березка» на Большой Грузинской свои сертификаты, приобретя разные вкусные вещи.

Ну а как Вы живете? Как отдохнули в Крыму? Как поживают Алик с Ариной? Работает ли он? Передайте им мой привет.

Что слышно о Г.^[76]? Где он сейчас?

Я был бы Вам очень благодарен, если бы Вы как-нибудь заехали бы к Нат. Мил. и написали бы мне о ее состоянии.

Осень в этом году и у нас хорошая. Я лишь 5.Х стал одевать демисезонное пальто, а то ходил в костюме или в плаще. И сейчас еще 3-5^о тепла.

Снег выпал 11/Х, но на следующий день растаял.

Вечерами 14 и 15/Х я наблюдал северное сияние.

Красивое зрелище.

Желаю Вам здоровья, бодрости, успеха в делах.

БМен

15 ноября 1974 г.

Дорогая Верочка!

Вчера был обрадован, получив Ваше письмо, а то я начинал беспокоиться, да и не знал, где Вы и получили ли мое письмо.

Вы и Арина пришли мне на помощь, когда я еще не освоился с возобновленной своей жизнью, и этого я никогда не забуду.

Очень сочувствую Вам в постигшем Вас горе^[77], но для самого отца Вашего смерть была лучшим исходом. Я здесь вижу много парализованных и молю Бога, чтобы мне умереть не испытавшим этого несчастья.

Нового токаря^[78] мне очень жаль, но, если он нашел в себе силы приспособиться к новой обстановке, слава Богу. Адрес его Вы мне напишите, а также сообщите Ваше мнение, следует ли мне написать ему.

У Вас, конечно, тесно для 2 человек. Посмотрите, как будет чувствовать себя Ваша мама и в зависимости от этого решите вопрос о ее переезде к Вам.

Я уже летом видел плохое состояние Натальи Мильевны. Она мне тоже пишет (еще из больницы), что ей стало лучше. Дай Бог!

Я живу без существенных перемен. Последние дни с 8/XI приходится много волноваться в связи с безобразиями в нашем доме: пьянство и так называемых «обеспечиваемых», и обслуживающего персонала, прогулы их, хулиганство некоторых инвалидов, шум, ругань… Окружающие идут ко мне, жалуются… Администрация слабая, да и директор сейчас в отпуске, заменяет его завхоз, женщина довольно глупая и крикливая. Из обеспечиваемых считаются только со мной, т. к. побаиваются, что напишу в высшие органы. За суматохой в последние дни не выполняю свой план чтения.

Привет от меня Арине и Алику. Желаю ей благополучно принести нового человека в мир.

Будьте здоровы и бодры, как всегда, и не забывайте меня.

БМен

16 декабря 1974 г.

Дорогая Верочка!

Я опять обращаюсь к Вам с просьбой. В тот день, когда я писал Вам последнее письмо, я получил извещение Внешторгбанка о поступлении для меня 20 долл. Я послал им заявление о желании получить сертификаты.

Теперь пришло извещение о выполнении этой просьбы и о перечислении Посылторгу 19,34 долл. = 14 р. 60 к. Я прошу Вас как-нибудь получить эти сертификаты. Я сейчас не помню, сколько нам дали 5/VI: не то 9 руб., не то 12 руб. Видимо, так будет и сейчас.

Но если Вам по какой-либо причине неудобно выполнять это мое поручение, то я очень прошу без всякого стеснения написать мне об этом. Никакой обиды в этом не будет.

Срочности в этом деле нет. Как их лучше реализовать, я не знаю. Если у Вас есть потребность для себя или для кого-либо нуждающихся, то располагайте по своему усмотрению. Я буду только рад этому.

Прошлую получку я реализовал в конце августа в магазине «Березка» на Большой Грузинской, 63. У меня осталось еще 12 коп. Я их могу Вам прислать.

Наталья Мильевна после Вашего посещения снова болела — воспаление легких. Сейчас, как она пишет, поправляется. Я тоже поболел с 6/XII: кашель, насморк, головная боль, сильная слабость, но t^о — 36,2-36,4^о. Сейчас почти поправился, улучшение началось с 10/XII после бани. В постели не лежал совсем и обычного своего распорядка дня не нарушал.

Сейчас воюю с одним 40-летним хулиганом, требую от директора его исключения. Этот негодяй обирает здесь всех старух, побирается и в поселке, ко всем привязывается, оскорбляет, а меня обещался убить. Конечно, это пустая болтовня, но нервы он портит изрядно. Я потребовал от директора, чтобы 18/XII его здесь не было. Посмотрим, что будет.

В остальном все по-прежнему.

Погода стоит теплая (около 0^о), но тяжелая, много больных гриппом, и ходить тяжело, скользко.

Что у Вас нового? Что слышно о новом токаре? Не были ли в Смоленске?

Привет мой Арине и Алику.

Желаю Вам всего доброго, а главное — здоровья и бодрости.

БМен

₁₉₇₅

15 января 1975 г.

Дорогая Верочка!

Вчера получил Ваше письмо от 4/I (почт. штемпель Москва 7/I) а 26/XII получил Ваше поздравление с Новым годом.

Мое пропавшее письмо было послано Вам 16/XII заказным письмом за № 593 Княжегубского отделения связи. В нем были извещение Внешторгбанка от 29/XI-74 г. № 44156-3 о перечислении ими Внешпосылторгу 19,34 амер. долларов для выдачи мне сертификатов на 14 руб. 60 коп. и доверенность моя на Ваше имя, заверенная, согласно закону о Государственном нотариате, директором Княжегубского дома-интерната для престарелых и инвалидов. Я думаю, что письмо это пришло во время Вашего отсутствия и сейчас находится в почтовом отделении Г-34. Если же письмо пропало, то я предъявлю здесь претензию, согласно Устава связи, доверенность можно выслать новую, конечно, если Вы согласны на это.

В пропавшем письме я писал, что полученными сертификатами Вы можете распорядиться по своему усмотрению. Если есть кто-либо в острой нужде, то можете использовать их на это. Все это остается в силе.

Я живу в общем по-старому. Время после Октябрьских праздников очень беспокойное. Чуть ли не каждый день какой-либо инцидент то с инвалидами, то с обслуживающим персоналом. Также по характеру своему я не могу оставаться равнодушным при виде безобразий, да к тому же я опять избран председателем культурно-бытовой комиссии нашего дома, то приходится принимать меры к ликвидации безобразий и, конечно, волей-неволей волноваться при этом.

Под Рождество в 5 часу вечера я пошел гулять по Кандалакшскому шоссе и наедине с природой отслужил рождественскую службу, что создало хорошее настроение.

Гарику послал новогоднее поздравление по указанному Вами адресу^[79].

Как поживает Ирина Владимировна Корсунская?

Что нового у Иры и Алика? Привет им.

Зима в смысле морозов проявила себя у нас только с Рождеством. На днях были 31^о мороза. Но сегодня опять тепло — градуса 3-4 мороза. С 7/I солнце в 1-м часу дня появляется над горизонтом.

О болезни Натальи Мильевны я знаю. Боюсь, что мне не придется больше ее увидеть.

Желаю Вам всего наилучшего.

БМен

13 февраля 1975 г.

Дорогая Верочка!

И письмо, и открытку Ваши я получил. С получением сертификатов спешки нет. Когда бы ни получили, хорошо. Что купить на них, предоставляю на Ваше усмотрение. Никаких претензий с моей стороны быть не может. Если что-либо нужно Вам, берите. Я, кажется, писал, что в августе те сертификаты, которые мы получили вместе с Вами 5/VI, я реализовал в магазине на Бол. Грузинской на покупку шоколада, вина и еще кое-что вкусного.

После получения Вашей открытки от 1/II я послал Арине поздравление по московскому ее адресу. Получила ли она его?

Очень мне жаль Надежду Григорьевну^[80]. Зачастую даже родные дети не живут с родителями так дружно, как жила она с покойной Натальей Мильевной^[81]. По собственному опыту знаю, как тяжело иной раз бывает одиночество.

Крестили ли маленького Алешу?

У меня новое только то, что один 40-летний негодяй, мордвин, получивший инвалидность из-за того, что пьяный заснул с папиросой и от возникшего от нее пожара обгорела у него одна нога^[82], 4 февраля вечером около 7 час. ударил меня 2 раза сзади по голове железной пластиной. Удалось это ему лишь потому, что он спрятался за дверью и я его не видел.

В нашем доме он с Х.1973 г.; сразу он занялся вымогательством денег у старух и пьянством, ходил по окрестностям, выпрашивал деньги.

Летом его отправили в Мурманск в больницу для пересадки кожи на обгоревшее место, но оттуда выписали за систематическое пьянство. Год тому назад он вечером ворвался в нашу комнату, избивал живущего здесь глухонемого 70 лет. Мне пришлось при помощи палки изгнать его из комнаты. С тех пор он ненавидит меня.

2 раза его поведение обсуждалось на собраниях, я требовал его исключения, но т. к. он обещал исправиться, дело ограничивалось предупреждением. Наконец, 4/II врач подала заявление об увольнении, ссылаясь на оскорбления и угрозы от этого мерзавца. Мне он тоже неоднократно угрожал убийством. И когда узнал, что 5/II утром должен покинуть наш дом, считая главным виновником этого меня, решил осуществить свой замысел. Голова у меня все еще забинтована; одна рана уже поджила, а другая еще кровоточит. Кроме того, из-за большой потери крови я чувствую большую слабость, головокружение, тяжесть на сердце, но продолжаю свой прежний образ жизни.

Вчера еще исключили 2 женщин и 1 мужчину за безобразия, учиненные 11/II поле получки пенсионерами «карманных денег». Тяжело, но ничего не поделаешь. Я хорошо понимаю причины Вашей хандры, но крепитесь, дорогая Верочка, и надейтесь на лучшее. Один из древних мудрецов, кажется Сенека, говорил при аналогичном случае: Гордись, что судьба избрала тебя своим партнером, достойным нести тягости жизни. Бодритесь! Да хранит Вас Пресвятая Владычица!

БМен

25 февраля 1975 г.

Дорогая Верочка!

Вчера получил Ваше письмо от 16.II. Думаю, что и Вы получили мое письмо от 13.II. Письмо это я послал утром, а днем получил телеграмму. Т. к. в письме я писал и о сертификатах, и о своих новостях, то по получении телеграммы я больше ничего не писал. Я очень благодарен Вам за Ваши хлопоты. Думаю, что Вы не пеняете на меня за них, т. к., кроме Вас, мне некого просить о выполнении таких поручений.

Жалобу на Вашу почту я написал сгоряча, возмущенный лживым ответом по телеграфу нашему почтовому отделению о том, что письмо вручено адресату. Ответ был за подписью Соколовой. К этому письму я прилагаю заявление на имя начальника Московского городского Управления связи (ему я посылал жалобу) об оставлении жалобы без последствий. Если Вы найдете нужным, используйте это заявление^[83].

Если Вы получили письмо от 13.II, то знаете, что на меня 4.II было произведено покушение. Сейчас раны уже зажили, только в передней части головы остался шрам. М. б., и он пройдет. Общее состояние лучше, чем в 1-е дни. Таких головокружений уже нет. Но все же чувствую я себя хуже, чем раньше.

Вечером в воскресенье на 1-м этаже началась драка 2-х пьяных, и дежурная санатория позвала меня. Мне довольно быстро удалось прервать драку и разъединить окровавленных драчунов. При этом я совсем не волновался, и все же у меня началось ненормальное сердцебиение, дрожь в руках. И так постоянно.

В начале марта уезжает из Мордовии последняя из моих владимирских друзей^[84]. Я этому очень рад.

На днях получил письмо от матери Гарика^[85] с благодарностью за поздравление его с Новым годом. Но адреса и фамилии своей она не указала. Та же фамилия, что и Гарика, или нет? Адрес — Теплый стан? Здесь идут разговоры о ликвидации нашего дома-интерната и о распределении людей по другим. Думаю, что это не серьезно.

У нас тоже несколько дней стояла холодная погода. Мороз 20-23^о, потом пара дней отменные, солнце, с крыш течет, на дорогах лужи, а сегодня снова мороз 6^о. День у нас так увеличился, что и на завтрак, и на ужин можем ходить при дневном свете. Читаю без света до половины 6-го вечера.

Покушавшийся на меня алкоголик скрылся, и местонахождение его неизвестно.

Как чувствует себя Арина и маленький Алеша?

Привет ей и Алику.

Желаю Вам здоровья, бодрости, хорошего настроения.

БМен

3 марта 1975 г.

Дорогая Верочка!

Письмо Ваше от 25/II получил 1/III. Меня очень трогает Ваша забота обо мне в связи с нападением на меня 4/II. Раны уже зажили, остались только небольшая припухлость и шрам на передней части головы. Местонахождение подонка, ударившего меня по голове 2 раза железной пластиной, неизвестно. Куда-то скрылся. В 1-е дни я чувствовал сильную слабость, головокружение. Сейчас это прошло. Но при малейшем раздражении начинается усиленное сердцебиение, дрожь в руках. А помимо воли раздражаться приходится часто. Различные безобразия происходят ежедневно по несколько раз на день, особенно по выходным и по вечерам. Администрации в это время нет, санитарки боятся, а иногда и сами бывают пьяные, вот люди и идут ко мне как единственному здесь человеку, могущему что-то сделать. Зато пьянчуги-хулиганы (их здесь из 140 человек 12) недовольны.

Я свою трудовую деятельность начал в июле 1917 (на Казанскую!) и всегда делал то, что считал нужным и полезным, и сейчас на старости лет было бы стыдно прятаться в кусты, не используя возможности пресечь безобразие. Я никогда не любил тех, кто придерживается правила «моя хата с краю», и подражать им считаю недопустимым. Находясь в 25-летнем одиночестве, я имел привычку во время прогулки вспоминать год за годом, что я делал в этот день, где был и чем занимался.

И, пожалуй, самым счастливым днем моей жизни было 21 июня 1938 г., когда закончилось дело 8 работников животноводства Смоленской области, начавшееся 24/XI-1937 г. показательным процессом во Дворце труда на Ленинской ул. по обвинению их во вредительстве. 28/XI-1937 всем им был вынесен смертный приговор без права обжалования. Их жены стали просить меня ехать в Москву «спасать их». Мои коллеги, услышав об этом, стали говорить, что нельзя идти против мнения всей области, т. к. на всех предприятиях, колхозах и т. п. были проведены митинги, потребовавшие от суда «уничтожить гадов». Да мне и самому было страшно. Но я преодолел страх, 3/XII.1937 был в прокуратуре СССР на Большой Дмитровке, 15.4/XII меня принял тогдашний прокурор СССР Вышинский. Он по телефону приостановил исполнение приговора, потребовал дело к себе. 25 января 1938-го приговор был отменен с передачей дела на новое рассмотрение со стадии предварительного следствия. 31/V-1938 одного из обвиняемых, научного сотрудника Всесоюзного института экспериментальной ветеринарии^[86], отпустили с прекращением дела за отсутствием состава преступления. После нового суда с 27/II по 3/III-1939 остались под стражей только трое со сроками 20, 8 и 6 лет, остальные оправданы. И наконец 21/VI-1939 г. Верховный суд РСФСР по кассации признал этих троих виновными в халатности, срок — 1 год 6 мес. каждому и с зачетом предварительного заключения освободить. Во мне все ликовало, когда член Верховного суда Канаев^[87] прочитал определение кассационной комиссии.

Утром 22/VI-1939 г. я отправился в тюрьму и сообщил им о предстоящем освобождении. Они плакали, обнимали меня, и я плакал вместе с ними. Воспоминания об этом деле поддерживали меня, улучшали настроение, питали чувство гордости в период горестного 25-летия. Даже сейчас эти строки вызвали слезы и дрожь рук.

О получении телеграммы и письма я Вам уже писал. Как можете сами судить по этому письму, лекарства мне не нужны. Шоколад я люблю, как и вообще люблю с детства сладкое.

У нас тоже уже пахнет весной. Днем на солнце с крыш капает, на дорогах лужи. Ночью мороз был от 10 до 15^о. Так что разница в погоде с Москвой очень небольшая. С 8 час. утра до 6 час. вечера читаю при дневном свете.

Не пришлось ли видеть Надежду Григорьевну? Как она себя чувствует?

Желаю Вам здоровья, бодрости, успеха в делах.

БМен

29 августа 1975 г.

Дорогая Верочка!

Будучи в Москве по возвращении с Украины, несколько раз звонил Вам и к Арине, но Вас не заставал, а там, видимо, никого не было. Я за лето хорошо отдохнул, но сейчас уже почти ничего не осталось. Такого безобразия, как сейчас, в нашем доме еще никогда не было. Вдобавок в последние дни прибыли с путевками 3 негодяя: Охотников, исключенный в XII.1971, Ягодкин, исключенный в V.1973, и Берников, исключенный 4.II и тогда же пытавшийся убить меня. Все это действует на нервы и сердце.

Как живете Вы?

Желаю Вам всего доброго. Привет Арине и Алику.

БМен

₁₉₇₆

19 апреля 1976 г.

Христос Воскресе! Дорогая Верочка!

Поздравляю Вас с праздником Воскресения Христова и желаю провести его радостно и спокойно.

Завидую Вам, что Вы сможете по-христиански провести эти дни, которые, начиная с четверга, всегда очень благотворно действуют на мою душу.

Как Вы поживаете? Как живут Ира, Алик и их детки?

Давно ли были в Смоленске? Что там нового?

Я недавно пришел из столовой. Дорога — сплошной лед. Шел в таком напряжении, что никак не прекращается сердцебиение и дрожь рук.

В начале зимы я болел, но с января физическое состояние стало лучше. Зато с 9 января лишился покоя. Я жил на 2 этаже 2 корпуса в большой, светлой, очень теплой комнате, находящейся на некотором удалении от остального помещения. 9 января начался ремонт 1-го этажа 1-го корпуса. В связи с этим произведено переселение группы старух, еще способных к движению внутри дома, в наш корпус, а мужчин со 2 этажа нашего корпуса переселили на 1-й этаж. Я с теми же 3 соседями по комнате попал в тесную холодную комнату, выходящую в телевизионный зал.

Там всегда народ, всегда оттуда доносится матерщина, шум и я, хотя и ложусь, как обычно, к 11 часам, но долго не могу заснуть из-за шума пьяных зрителей, хотя сидят в это время лишь 3-4 человека. Все это очень действует на нервы. Директор уже более 2 месяцев болеет в связи с обострением гипертонической болезни. В доме полная анархия. Пьянство среди обслуживающего персонала колоссальное. Еще слава Богу, что основных хулиганов из инвалидов в январе отправили в новый дом инвалидов в г. Обояни Курской области.

Когда закончится ремонт в 1-м корпусе, никто не знает. Это задержать может отъезд мой на лето, т. к. если меня не будет здесь, то прежнюю самую хорошую комнату могут занять.

До свидания. Привет Ире и Алику.

Всего Вам хорошего.

БМен

7 мая 1976 г.

Дорогая Верочка!

Спасибо за поздравление. Я его получил 24.IV. Вы, вероятно, тоже получили мое.

Я в этом году живу хуже прошлых лет.

12 сентября 1975 г. на меня были произведено нападение 2 жителей нашего дома. Оба они были исключены от нас при моем участии: один в 1974-м, а 2-й 4.II.1975 г., после чего он в этот же день исподтишка нанес мне 2 удара по голове железной пластиной. В августе 1975 г. облсобез снова прислал их к нам. Один из них, 55 лет, лишен одного глаза, художник, а второй — 39 лет по пьянке обжег себе ногу (пьяный курил и заснул). Когда люди ушли на ужин, они вошли в мою комнату, схватили меня за руки, и со словами «молись, сейчас умрешь» младший вытащил нож. Я, воспользовавшись, что в этот момент он выпустил мою левую руку, толкнул его в грудь — он упал на мою кровать, и я ударил по руке 2-го, вырвался и убежал в 1-й корпус, где сперва со мной был сердечный приступ, а потом я вызвал по телефону милицию, и их забрали в вытрезвитель, т. к. оба были пьяные.

Здесь перепуганы были все старухи, однако директор никаких мер к негодяям не принял, а поэтому я написал жалобу в Министерство соцобеспечения, подписанную 10 нашими жителями. Ее оттуда переправили в Мурманский облсобез. Туда вызвали директора, и мне предложили перейти в Кандалакшский дом инвалидов, от чего я отказался, т. к. от негодяев страдают здесь многие беспомощные люди. В итоге обоих перевели в новый дом инвалидов в г. Обоянь Курской области, а на меня страшно обозлились и облсобез, и директор за «вынесение сора из избы». Сказалось это в том, что в связи с начавшимся ремонтом хорошую светлую и теплую комнату, в которой я жил с июня 1970 г. вместе с 3 другими лицами, заселили 5 старухами, переехавшими из ремонтируемого 1-го корпуса, а нас перевели на 1-й этаж в холодную и темную комнату, гораздо меньшего размера. Это был благовидный предлог, т. к. старух, еле двигающихся и часто падающих на лестнице, когда идут в уборную, там помещать не следовало.

За 4 месяца удалось покрасить лишь комнаты на 1-м этаже 1-го корпуса, ко 2-му этажу еще не приступили; все живут стесненно.

В доме вообще хаос, т. к. директора 2 месяца не было по болезни. Пьянство и среди инвалидов, и среди обслуживающего персонала процветает. Прогулы санитарок повседневные. Я вначале болел катаром дыхательных путей, а потом стало давать о себе знать сердце. Сильных проявлений, как было во Владимире, нет, но тяжесть, дрожь в руках часты, а при более сильном волнении — удушье.

Так все надоело. С удовольствием бы умер, но Бог смерти пока не дает.

Затянувшийся ремонт препятствует отъезду в отпуск, т. к. хочу дождаться возвращения в прежнюю комнату.

Надеюсь, что к 1.VI удастся это сделать и уехать в те же места, что и в прошлом году.

Такова грустная картина моей жизни в этом году.

Желаю Вам всего доброго. Не унывайте!

Привет Арине, Алику, Ирине Корсунской.

Как детишки Арины?

До свидания.

БМен

5 октября 1976 г.

Дорогая Верочка!

Вчера получил Вашу открытку от 30.IX. Очень рад, что Вам удалось летом хорошо отдохнуть. Такого плохого лета не только Вы, но и я не помню. Сейчас здесь погода мало разнится от Москвы, даже иногда здесь теплее, чем там.

Я очень благодарен Вам за беспокойство о моем здоровье. Но оно не так уж плохо. Летом я чувствовал себя хуже. Кроме того, лечиться совсем не хочется. Я так устал от окружающей меня жизни, что с радостью расстался бы с нею. Конечно, болеть, превратиться в такого «лежака», каких много здесь, не дай Бог.

Очень хорошо, что главных хулиганов отослали в Обоянь, но есть они еще и здесь. Все происходит на почве пьянства. Вот в субботу двое — он, 48 лет, и она, 56 лет, — ушли за ягодами с ночевкой. Вернулись на другой день в 2 часа дня. Ягоды продали. Напились. Потом она залезла к нему в кровать; через некоторое время он стал ее гнать, она не идет, тогда он «врезал» ей по морде. И вот часов в 9 вечера слышу за стенкой какой-то дикий вой. Выхожу и вижу, что вся дорога в соседнюю женскую палату залита кровью; открываю туда дверь: на полу возле большой лужи крови валяется эта баба и воет. Узнав от других обстоятельства этого дела, хотел позвонить в милицию и в скорую помощь. Все просят этого не делать, т. к. «ей так и надо». Прошел с час, затихло, и вдруг резкий женский крик в той же палате. Иду туда и вижу, что «потерпевшая» бьет соседку, легшую уже спать. Я закричал на нее, а она отвечает: «Меня били, и я буду бить». Вызвал милицию, и около 12 час. ночи забрали ее в вытрезвитель. У меня же долго дрожали руки и ноги, усилилось сердцебиение. Любое лечение при такой жизни не дает результатов.

Очень много пьяниц и среди обслуживающего персонала.

С Гариком плохо в смысле здоровья или от придирок начальства? Когда я уезжал из Москвы, мать собиралась ехать к нему. Видела она его?^[88]

Желаю Вам здоровья и бодрости.

Привет Арине и Алику. Как они живут?

БМен

19 ноября 1976 г.

Дорогая Верочка!

Вашу открытку от 10.XI получил 15.XI.

Прошла ли Ваша болезнь? В этом году стоит такая плохая погода, что заболеть очень легко. Лето и в Москве, и на Украине было очень плохое, дождливое, тепла было мало. Осень ранняя, небывало холодная и дождливая.

У нас погода мало разнится от московской, даже иногда у нас немного теплее, чем в Москве. Сегодня 0^о, как и в Москве.

Плохо у нас то, что наш корпус стоит на горке, чтобы попасть в столовую, надо спуститься вниз, при мокром снеге это очень скользко, а за дорогами никто не смотрит, я уж один раз упал, но благополучно.

Жаловаться на питание и вообще на материальные условия было бы грешно, но порядка в доме никакого. На днях прибыл новый инвалид с одной ногой из лагеря с деньгами. По его словам, он художник. Он находится на карантине, который превратился в распивочное заведение. Услужливые обитатели нашего дома с радостью выполняют его задания по покупке водки, вина, пива и потом пьют с ним. За 4 дня только водки выпито 23 бутылки. Через стенку из той комнаты слышен один мат.

Все это действует на нервы. В остальном здоровье мое более-менее удовлетворительно.

О Гарике мать его писала, что он стал очень некрасивым, но возмужал и стал шире в плечах. Болит душа за него.

В отношении Володи Б.^[89] появилась надежда.

Как растут Аринины дети?

Я, когда уезжал из Москвы, думал, что это моя последняя поездка, но сейчас снова появилась надежда, что будущим летом смогу опять уехать на некоторое время и пожить в нормальных условиях.

До свидания. Желаю Вам здоровья, бодрости и всего хорошего.

БМен

₁₉₇₇

8 января 1977 г.

Дорогая Верочка!

Вчера получил Ваше письмо с московским штемпелем «4-I», а 4.I получил Ваше новогоднее поздравление.

Сам я писал Вам, кажется, 27.XII. Удивительно, что до 4.I Вы его не получили. Хотя в период праздников бывают случаи опоздания из-за большой перегрузки.

Я в декабре чувствовал себя плохо.

Сперва болел — что-то вроде гриппа, потом с 20.XII в связи с ремонтом 2-го этажа нас уплотнили. В комнате, в которой нахожусь я после возвращения из отпуска, живут теперь 7 человек, из которых двое — пьяницы, склонные к хулиганству. Они целый день валяются на кроватях, а интересуются только выпивкой. То, что я весь день занимаюсь чтением или пишу письма, им непонятно и раздражает их.

Меня, кроме комнатной обстановки, раздражает беспорядок, царящий в доме в целом. На питание жаловаться, по-моему, грешно. Мясо у нас бывает ежедневно, но в последние время в магазинах мясо бывает очень редко, и сразу образовывается огромная очередь. На нас это влияет тем, что заметно возросли кражи мяса. Директор сам, по-моему, не участвует в этом, но должной борьбы с воровством не ведет, ограничиваясь благочестивыми разговорами. Ему до пенсии остался один год, и он все пустил на самотек. Отсюда каждый делает что хочет; санитарки пьянствуют на работе, кухонные работники, свинарки — тоже, а свиньи не кормлены.

Очень обрадовала меня весть о перемене в жизни Б.^[90] Еще за Гарика болит душа; он такой слабый…

Вчерашний день^[91] у меня прошел спокойно. И накануне, и утром в праздник, который я очень люблю еще с детства, мне удалось выполнить все рождественские службы. В прошлые годы я ходил для этого гулять, но I все таяло, в валенках идти было нельзя, а в ботинках очень скользко. Поэтому пришлось сидеть дома. Все же праздник провел хорошо.

Желаю Вам здоровья, бодрости, душевного покоя. Привет нашим знакомым.

БМен

26 января 1977 г.

Дорогая Верочка!

Вчера получил Вашу открытку.

Сообщенные Вами новости я уже знал, за исключением болезни Алика^[92].

Гарику в больнице, конечно, лучше во всех отношениях. Я в этом здании прожил с 3.XII 1951 и до 28.V.1970 г. Комнаты там на 2 человека^[93].

Радостного, конечно, во всех последних событиях нет, и все же…

У нас здесь страшные холода: 24.I было 42^о мороза, 25.I — 40^о, сегодня 36^о. За 7 лет моей жизни здесь такой холод впервые.

В доме ремонт, в соседнем коридоре разобрали пол, так что, чтобы попасть в другую комнату или в уборную, нужно выйти во двор, обогнуть дом и войти в другой ход.

Вдобавок замерз водопровод 22.I, а разобрали только вчера, 3 дня нельзя было рук вымыть. Это тоже впервые.

Единственный успех за последнее время: 24.I удалось выселить из нашей комнаты самого матерого хулигана 64 лет, так что хотя внутри комнаты стало спокойнее, меньше матюков слышится, остались 6 чел., включая меня.

В связи с ремонтом наша радиосеть не работает с 20.XII, только я слушаю по своему транзистору утром и вечером.

По разгильдяйству бухгалтерии, забывшей перечислить деньги за газеты и журналы на 1977 год, дом наш остался без таковых, лишь я получаю свои «Известия», «Неделю» и «Лит. газету». Завхоз проворовалась: украла 2 зеркала от шкафов. В общем, безобразия кругом.

Только с едой пока еще неплохо.

Мне в сильные морозы трудно ходить в столовую и особенно обратно: задыхаюсь.

Других недугов пока не чувствую.

Желаю Вам здоровья, бодрости.

Привет всем.

БМен

15 марта 1977 г.

Дорогая Верочка!

Вчера получил Вашу открытку.

Происходящие у Вас события мне известны. С болью встречаю весть о них — от всего сердца сочувствую бедной Арине^[94]. Ведь у нее двое детей?

Но, учитывая все обстоятельства, как положительные, так и отрицательные, я все же не теряю надежды на более-менее благополучный исход. Был бы счастлив, если бы это чувство не обмануло меня.

Сам я нахожусь в удовлетворительном состоянии. Правда, 4 и 9 марта, после очень длительного промежутка (несколько лет), у меня были приступы стенокардии. Но сейчас опять ничего нет.

Раздражают меня поразительная бесхозяйственность, царящие в нашем доме, какая-то безответственность администрации и обслуживающего персонала. Завхоз, большая бездельница и лодырь вообще, недавно была изобличена в краже 2 зеркал, принадлежащих нашему дому. И что же? Вместо ожидавшегося всеми увольнения узнаем, что ей дали путевку в Кисловодск. Кажется, дальше ехать некуда!

Идет уже 4-я неделя поста. Скоро будет и Пасха, мой любимый Праздник.

3 последних дня у нас стоит хорошая солнечная погода, с крыш течет вода, валится снег. Может быть, будет ранняя весна.

В конце мая — начале июня думаю, как и в прошлые годы, сделать себе передышку от здешнего удушливого быта. Тогда увидимся.

Желаю Вам здоровья и бодрости.

Сердечный привет Арине.

БМен

5 апреля 1977 г.

Христос Воскресе!

Дорогая Верочка!

Поздравляю Вас с Светлым Праздником Воскресения Христова.

Будете ли где в церкви в пасхальную ночь?

Помнится, в прошлые годы Вы ходили к Илье Обыденскому^[95].

Я, будучи лишен возможности побыть на страстных и пасхальных службах и зная большую часть их наизусть, в одиночестве совершаю их для себя сам. Сейчас мое желание провести эти дни спокойно и осуществить свою традицию.

Хотя в нашем доме сейчас нет такого хулиганства, как раньше, т. к. всех злостных хулиганов в 1976 г. отправили во вновь построенный дом инвалидов в г. Обояни Курской области, но бесхозяйственность очень раздражает, да вдобавок значительно усилилось воровство продуктов, предназначенных для нашего питания; воруют работники кухни и санитарки. Влияет на это обстоятельство то, что в магазинах перебои с продуктами, очереди.

Как Вы живете? Давно ли были в Смоленске? Что там нового?

Арина сейчас живет с детьми в Москве?

Передайте ей мой пасхальный привет и искреннее сочувствие ее горю.

В Москве сейчас уже тепло, а у нас на Вербное Воскресение весь день шел снег, а сегодняшней ночью было 21^о мороза, но утро было солнечное и красивое, все же весна!

О Гарике давно ничего не знаю.

Желаю Вам здоровья, бодрости, душевного покоя.

БМен

₁₉₈₁

1 января 1981 г.

Дорогая Верочка!

Поздравляю Вас с праздником Рождества Христова и желаю Вам бодрости и оптимизма. Наряду с плохим есть и хорошие признаки. Вчера днем всех нас пригласили в Красный уголок, где стояла хорошо убранная елка, но без освещения, т. к. его запретили пожарные. Директор поздравила с Новым годом, и были розданы подарки: плитка шоколада, 3 мандарина, яблоко каждому. Вечером раздавались пьяные пения, вернее, крик пьяных старух. Я в компании всех пятерых спокойно встретил Н. Г.^[96] у себя в комнате.

Безобразий вообще не было. Сегодня мороз 33^о, а у Вас 1 тепла.

Всего хорошего, БМен.

8 января 1981 г.

Дорогая Верочка!

Вашу открытку получил 5.I; Вы, вероятно, тоже получили мое поздравление, посланное дней за 12 до Нового года.

Да, 1980-й високосный год был тяжелым, начиная с погоды. Будем надеяться, что 1981 год будет лучше.

В связи с визитом незваных гостей^[97] Вам надо иметь в виду, что Ваши прежние судимости погасятся и в силу ст. 57 Уголовного кодекса РСФСР Вы имеете право в анкетах писать «не судима», т. к. у лиц, осужденных к лишению свободы до 3 лет включительно, судимость погашается после 3 лет с момента отбывания наказания, а у осужденных свыше 3 и до 6 лет включительно — 5 лет.

Это на всякий случай надо иметь в виду.

У меня возобновились приступы стенокардии в тяжелой форме; их не было лет 12, а в декабре было 4 — 3, 9, 13 и 29.XII. Это не первый пинок от пьянства, которым охвачены и жители дома, и обслуживающий персонал, а с пьянством связаны и различные безобразия.

Вообще мне жаловаться на здоровье грешно: ведь прожил 79 лет и хотя здесь я самый старый из мужчин, но большинство их развалины, а я хожу даже без палки.

Погода у нас очень неустойчивая: 5.I было 27^о мороза, 6.I — 15^о, 7.I — 6^о, а сегодня — 21^о и так все время.

В Смоленске давно не были?

Желаю Вам здоровья и бодрости.

P.S. Одновременно с Вашим получил письмо от Гарика; он жалуется на состояние депрессии, охватившее его.

БМен

14 марта 1981 г.

Дорогая Верочка!

Месяц тому назад получил Вашу открытку. За это время успел поболеть гриппом. Сейчас в смысле здоровья чувствую себя более-менее удовлетворительно, только приходится много нервничать. Дом наш за ветхостью должен быть закрыт, а жители его переселены. Когда это будет и куда нас направят, пока неизвестно.

За 11 прожитых здесь лет уже привык, да и процедура переезда с насиженного места пугает, хотя хорошего здесь тоже мало, а при новом директоре — женщине 29 лет, все пришло в упадок, дисциплины никакой, пьянство, воровство служебного персонала!

В этом году зима у нас тоже была мягкая, но последние дни ударили морозы. 9.III был шторм с ураганным ветром, бьющим в окна комнаты, где живу. Впервые за много лет я замерз. С 11.III мороз больше 30^о, сегодня 29^о.

Ну а как Вы живете? Что нового? От Гарика было новогоднее поздравление. Не доволен он своей работой^[98].

Я свое время провожу, как и раньше, за чтением газет и журналов.

Хожу только на почту в 12 ч. 30 м. и обедать в столовую в 13 ч. 30 м., а остальное время с 6 час., когда просыпаюсь, и до 23 час., когда ложусь спать, читаю. Людей, подходящих по образованию и развитию, здесь нет, интерес сосредоточен главным образом на выпивке.

Желаю Вам всего хорошего.

БМен

21 апреля 1981 г.

Христос Воскресе!

Поздравляю Вас с праздником Воскресения Христова и желаю провести его в радости и покое.

Как Вы поживаете?

У меня новости нерадостные. Наш дом за ветхостью закрывается к 25 мая, и из живущих здесь сейчас 97 человек 16 переводится в г. Кировск (бывший Хибиногорск), а остальные в Кандалакшу в дом, занимаемый сейчас детьми, которые переводятся во вновь построенный дом в Мончегорск.

Но дом этот еще не сдан строителями, а общеизвестно, как строители неисправны в окончании сдачи построенных ими объектов. Так что вполне возможно, что к 25 мая ничего сделано не будет и мой летний отдых пропадет, а он мне нынче необходим больше, чем в прошлые годы.

Каких-либо болезней у меня нет, и, учитывая, что мне 80-й год, нельзя жаловаться на здоровье. Но нервы расстроены до предела, т. к. таких безобразий, как в этом году, здесь еще не было. Вот 8.IV вечером слышу за дверью какой-то грохот, выхожу и вижу я пьяных — Ягодкина, двоюродного брата бывшего секретаря МК КПСС^[99], 61 года, и 2-го, инвалида 59 л., валяющихся на полу и душащих друг друга, причем у 2-го ободрано все лицо, и кровь льется потоком. Я заставил 4 мужчин, любовавшихся этим зрелищем, разнять их. На самом деле мне от вида крови стало плохо; я хотел позвонить медсестре, но не смог подняться на 2 этаж, так тряслись ноги и все внутренности. После этого проболел 2 дня.

В общем, переезд для меня тягостен. За 11 лет я уже привык здесь, пользуюсь авторитетом, поэтому настроение сейчас плохое.

Простите, что в такой радостный праздник, которому я и сам радуюсь, вынужден портить Вам настроение своими невзгодами.

Всего Вам наилучшего, БМен.

1 мая 1981 г.

Дорогая Верочка!

29.IV получил Ваше поздравление. Вероятно, и Вы получили мое.

Т. к. я не знаю, есть ли у Вас телефон, то сообщаю, что я приеду на ^[1]/₂ недели 5.V поездом 181 в 11 ч. 17 м. Заходите, звоните. Всего хорошего.

БМен

25 мая 1981 г.

Дорогая Верочка!

Итак, я на новом месте. До Княжей доехал хорошо и еще на вокзале от сотрудницы, встречавшей дочь, узнал, что переезд отложили на 29.V. Откладывался он и дальше, пока 22.V, т. е. на Николин день, в 9 часов подали 2 автобуса и после большой сумятицы и бестолковщины по вине администрации в 10 ч. 20 м. мы, т. е. 49 человек, выехали и около 2 часов дня приехали в Кировск. Я поселился на 2 этаже в комнате на 4 человека с теми же тремя, с которыми жил раньше.

Помещение здесь несравнимо с Княжегубским: чистота, блеск стен и мебели, хорошие постели, еда такая же, персонал вежливый, не слышно от них матерщины, как там. Но природа здесь хуже: там рядом был лес, а в окно — вид на Белое море, здесь же крутые горы, покрытые снегом, отчего многие дороги мокрые; на склонах гор многоэтажные дома. Наш дом на окраине; до почты, там же и автобусная станция, я вчера шел минут 20-25. Большое удобство: в умывальнике вода и холодная, и горячая; под душ можно идти когда хочешь. Не знаю, как будет дальше, увидим.

Сегодня должен иметь беседу с директоршей; 22.V она сказала, что в понедельник хочет поговорить со мной.

На этой неделе хочу найти церковь, чтобы в субботу и воскресенье сходить туда.

Есть у меня желание съездить на отдых, но надо осмотреться, а потом поговорить с директоршей.

Ночи сейчас здесь нет совсем. T^о сегодня утром была 9^о тепла, а днем обещают 19-20^о. День солнечный.

Очень благодарю Вас за внимание ко мне в Москве и желаю всего хорошего.

БМен

11 июля 1981 г.

Дорогая Верочка!

Вчера получил Вашу открытку от 5.VII. Да, видимо, в этом году мне так и не придется съездить и побыть в общении с нормальными людьми. Здешняя культработница в отпуску, и всей почтовой корреспонденцией ведаю я; правда, большая часть журналов, да и газет, писем приходится на мое имя. Здесь есть церковь, сегодня вечером и завтра утром хочу сходить туда, здоровье пока удовлетворительное. Но вот Вам надо подлечиться. Желаю Вам хорошо отдохнуть и окрепнуть после болезни^[100]. Всего доброго.

БМен

18 августа 1981 г.

Дорогая Верочка!

Позавчера приехал в Москву. Ирина Владимировна^[101] говорила, что Вы болели воспалением легких. Как сейчас себя чувствуете? Если выздоровели, приезжайте, звоните. Буду рад Вас видеть. Привет от Надежды Григорьевны. С лучшими пожеланиями, БМен.

24 сентября 1981 г.

Дорогая Верочка!

Поздравляю Вас с днем именин и желаю всего наилучшего. Сегодня приехал домой из Москвы, и очень дрожали руки. Получили ли Вы мою московскую открытку?

БМен

2 ноября 1981 г.

Дорогая Верочка!

Ваше письмо от 27.Х получил 31.Х. Да, моя августовская открытка, пришедшая к Вам в 20-х числах сентября, вероятно, проделала кругосветное путешествие. Бывают же чудеса! Рад, что Вы отдохнули и сейчас чувствуете себя хорошо.

У меня в последние дня 4 что-то вроде гриппа, но t^о 36,2^о. Климат здесь значительно хуже, чем в Кандалакше. Не для стариков, а ведь мне через ^[1]/₂ года пойдет 9-й десяток лет жизни. Живу я по-старому. Хожу мало, большую часть дня читаю газеты (4 шт.), 2 еженедельника, 6 журналов.

Снабжают нас продуктами пока неплохо. Мясо, рыба, масло ежедневно.

Плохо то, что не с кем поговорить; люди, с которыми общался, умерли, остались пьяницы да полуидиоты.

У меня постоянно стали дрожать руки, даже писать стало трудно.

У Вас еще сравнительно тепло, а здесь уже недели 2 как лежит снег. Сегодня 20^о мороза. Но в комнате тепло, можно сидеть без пиджака.

Желаю Вам всего хорошего.

БМен

17 декабря 1981 г.

Дорогая Верочка!

Поздравляю Вас с Новым годом и желаю здоровья, счастья, душевного покоя. Как живете? Я живу по-старому. Из-за снежных заносов почти не выхожу из дома. Время провожу за чтением. Здоровье пока терпимо.

Всего хорошего.

БМен

₁₉₈₂

10 апреля 1982 г.

Христос Воскресе!

Дорогая Верочка! Поздравляю Вас с праздником Светлого Христова Воскресения и желаю в добром здоровье и радости встретить и проводить его. Как Вы живете? Что у Вас нового? Имеете ли какие сведения от Арины? Я живу по-старому. На здоровье, учитывая мои 80 лет, жаловаться было бы грешно. Судя по сообщениям радио, зима от Вас уже ушла, а здесь все еще полно снегом, дороги плохие и скользкие. Сейчас идет дождь.

Вечером сегодня собираюсь ко всенощной в местную церковь. Она не так далека, но из-за плохой дороги сильно устаю.

В мае хочу поехать на свой «традиционный» отдых. Учитывая, что здесь из-за пьянства жителей нашего дома и обслуживающего персонала и халатного их отношения к работе приходится часто раздражаться, такой отдых необходим.

Всего Вам хорошего.

БМен

23 июня 1982 г.

Дорогая Верочка!

Сегодня получил Ваше письмо от 15.VI. Отдых мой, слава Богу, проходит хорошо. С 29.V до 7.VI был в Саратове, с 8.VI в Ростове, а 26.VI уезжаю в Волочиск.

В Саратове 5 раз был на богослужениях, которые совершил архиепископ Пимен. 6 раз ездили мы с ним на автомашине в лес клм за 70-80, а один раз — за 192 от города. Там он собирал грибы, а я сидел на раскладном стуле и читал. Мы с ним много беседовали, вспоминали общих знакомых по Смоленску. Здесь тоже живется неплохо. Радует доброе, сердечное отношение ко мне.

Здоровье в общем удовлетворительно, по сравнению с прошлыми годами чувствую себя значительно слабее: ноги не ходят так бойко, как в те годы; службу в день Троицы еле выстоял; руки дрожат, особенно правая. Погода и в Саратове, и в Ростове теплая, но не жаркая, и из Кировска получил письмо от соседа по комнате; там продолжается еще зима, каждый день идет снег, дуют холодные ветра. Слава Богу, что мне удалось уехать.

Свободное от бесед время, как всегда, провожу за чтением. У архимандрита Пимена имеется более 3 ^[1]/₂ тысяч томов книг, да и здесь — близко к этому.

С печалью принял я сообщение об отъезде Корсунских^[102]. Не завидую им. А как они намучаются с Ириной Михайловной^[103], с ее сломанной ногой! Мне страшно за них.

От Гарика ничего не слышно? Надо б завтра ему написать. 1.VII будет год дочке^[104].

Московская погода пока не блещет, по сообщениям радио, там дождливо и тепла пока нет.

Когда поеду обратно, пока не знаю.

Думаю, что если захотите черкнуть мне в Волочиск, то успею получить.

Желаю Вам здоровья и всего хорошего.

До свидания.

БМен

25 августа 1982 г.

Дорогая Верочка!

С 20.VII по 19.VIII пробыл в Москве. Приехал туда с тромбофлебитом правой ноги и подвергся ограничению в передвижениях, врачебным осмотрам, различным анализам. Пока 19.VIII врач кардиоцентра в олимпийской деревне вызвала скорую помощь для госпитализации меня в какой-то московской больнице. Еле отбился от этого и вечером уехал, а уже утром 21.VIII был в Кировске. Чувствую себя неважно.

Ну а Вы как поживаете? Что нового, что слышно о Корсунских? В Москве мне все же удалось причаститься 14.VIII. Здесь холодно: от 5 до 11^о тепла, каждый день дождь.

Желаю Вам всего хорошего и жду от Вас весточки.

БМен

23 сентября 1982 г.

Дорогая Верочка!

Поздравляю Вас с днем Ваших именин и желаю Вам здоровья и душевного покоя. Я живу по-старому, воюю с пьяницами и хулиганами. В последние дни у нас стоит хорошая солнечная погода — компенсация за небывало дождливое лето. Как Вы провели его?

Пишите. БМен

8 декабря 1982 г.

Дорогая Верочка!

Письмо Ваше от 21.XI получил 26.XI.

Да, очень печально, когда из жизни уходят друзья, люди достойные уважения^[105]. Но, в конце концов, все мы смертны и рано или поздно умрем. У меня здесь тоже люди, с которыми я имел общение, поумерли. Так что я хотя нахожусь среди людей, но, по существу, одинок. В комнате со мной живут сейчас глухонемой, глухой и дурковатый, плохо говорящий, спившийся, еще не старый, но, видимо, тоже скоро будет заканчивать свою жизнь. Вообще, люди здесь ничем не интересуются, за исключением того, где можно найти подешевле выпивку. Газеты, кроме меня, смотрят еще 2 человека. Я время свое провожу за чтением газет и журналов. Кормят здесь нас неплохо. Я свой рацион съедаю на ^[1]/₂ , т. к. порции большие.

Опухоль на правой ноге сошла, но тромб, видимо, остался; временами покалывает, но хожу я нормально. Из дома выхожу редко, устаю. Погода в этом году много теплее, чем в прошлом, — сегодня 4^о мороза.

Желаю Вам здоровья и душевной бодрости.

Не падайте духом.

БМен

21 декабря 1982 г.

Дорогая Верочка!

Поздравляю Вас с Новым годом и желаю здоровья, душевного покоя, исполнения Ваших желаний. Недавно послал Вам письмо. После того нового у меня ничего нет. Сейчас у нас очень короткий день. С 11 до 14 часов, морозов больших нет, но снега очень много, так что ходить трудно, устаю. От Ирины Владимировны есть какие-либо вести?

БМен

₁₉₈₃

11 мая 1983 г.

Христос Воскресе!

Дорогая Верочка, хотя с опозданием, поздравляю Вас с Праздником Воскресения Христова. Я некоторое время еще пробуду здесь. 15 мая хочу съездить в Загорск. В 20-х числах поеду в Саратов.

Как Вы живете? Давно нет от Вас вестей. Наконец старость добралась до меня: стало трудно ходить, ноги к вечеру сильно распухают. Но обижаться не приходится: 82-й год жизни дает о себе знать.

Заходите, буду рад Вас видеть.

Всего хорошего.

БМен

10 августа 1983 г.^[106]

Дорогая Верочка!

Вчера вернулся из Москвы и застал Ваше письмо от 31.VII. Оно ошеломило меня. Бедная Верочка! И ничего не придумаешь, чтобы помочь. Возмутительное беззаконие!^[107]

Работа, конечно, тяжелая, да и с хатой хлопот много. Радует и внушает надежду лишь душевный покой. По себе знаю, как много в жизни он значит.

А как обстоит дело с материальными условиями, с питанием?

Летней поездкой своей я доволен. Побывал, кроме Москвы, в Саратове, Ростове, Волочиске (на Украине). Везде было хорошо. Боюсь только, что эта поездка будет последней.

По сравнению с прошлыми годами мне передвигаться стало труднее, чувствую усталость. И в церкви, где я раньше без труда выстаивал службу, сейчас ноги уже вскоре дают себя знать.

Нога к концу дня сильно отекает, особенно правая; за ночь левая приходит в норму, а на правой остается небольшая припухлость. Но сегодня она осталась значительной. Кроме того, беспокоит меня дергание правого глаза. В остальном недугов не чувствую. Для моего возраста состояние здоровья надо считать удовлетворительным и обижаться нельзя — ведь идет 82-й год.

Здесь погода еще хорошая; t^о 15-17^о. Ложился вчера в 11 час. вечера, было светло, и я читал при дневном свете, — просыпался сегодня в 4 утра — светло, как в Москве днем.

Желаю Вам здоровья, бодрости, душевного спокойствия.

БМен

22 сентября 1983 г.

Дорогая Верочка!

Поздравляю Вас с днем Ваших именин и желаю здоровья и счастья. Как Вы живете? Как с работой? Как здоровье?

Я живу по-старому. В ногах слабость, отеки; вне дома без палки ходить уже не могу. В остальном, учитывая мои годы, жаловаться было бы грешно.

Всего хорошего. Пишите.

БМен

20 октября 1983 г.

Дорогая Верочка!

Письмо Ваше от 4.Х получил еще 8.Х.

Как Ваша работа уменьшилась уже или еще держится без всяких норм?

Какова у Вас погода? У нас для этого времени необычно тепло, весь выпавший снег растаял, даже на горах, окружавших город, не осталось, но дожди идут каждый день.

Я выхожу из дома редко, в церкви давно не был; собираюсь туда на Казанскую — 4.XI, т. к. во 1-х, престольный праздник в нашей церкви, а во 2-х, в этот день 61 год тому назад я женился.

Весной 1984 г. предполагают наш дом перевести в Кандалакшу. Само по себе это не плохо, т. к. Кандалакша южнее, климат там лучше, нет таких ветров, как здесь. Но переезд — это ломка устоявшегося образа жизни, а в мои годы это тяжело.

Я чувствую себя более-менее удовлетворительно; легкие стенокардические приступы ежедневно, но после приема валидола проходят и особого беспокойства не приносят.

Как Вы на зиму запаслись необходимым топливом и продовольствием — картошкой, капустой? Магазин у Вас есть? Хлеб где достаете?

Желаю Вам здоровья и успешной зимовки, которая уже недалеко.

БМен

17 ноября 1983 г. ^[108]

Дорогая Верочка!

Открытку Вашу получил 10.XI. Слава Богу, что жизнь Ваша течет спокойно, хотя без забот, конечно, не обойтись.

У меня тоже жизнь идет довольно однообразно. 12.XI были 2 довольно сильных приступа стенокардии, в связи с чем 15.XI меня возили в городскую больницу, где сняли кардиограмму.

Думаю, что причиной послужило то, что 11, 12 и 13.XI отопление наших помещений не действовало, в комнате было очень холодно и настроение у меня было плохое. Вчера лицам, получающим 10% назначенной им пенсии, почтальон принес эти деньги, и я помогал ей в раздаче их. В связи с этим было много пьяных и шума, а часов в 10 вечера меня позвали к одному из них, лежавшему в луже крови на полу в коридоре, — я организовал перенос его в комнату, где он живет, на кровать.

Все это действует на нервы, на настроение, хочется поскорее умереть.

Я давно уже не выхожу из дома. Много снега, идти трудно, в ногах слабость, так что хожу только внутри дома.

Сегодня 9^о мороза, светло, пишу при дневном свете. Большую часть дня занимаюсь чтением газет, журналов. Это отвлекает от дрязг, одолевающих жителей нашего дома. Они хотя в большинстве старые, но ведут себя как дрянные дети. Из мужчин здесь я самый старый, а из женщин есть и старше меня — лет 85-90.

Об Арине, Алике, Гарике — ничего не слышно?

Желаю Вам здоровья, терпения и душевного покоя.

БМен

21 декабря 1983 г.

Дорогая Верочка!

Поздравляю Вас с Новым годом и желаю, чтобы он был более удачным, чем 1983 г.

Я живу по-старому, внутри дома чувствую себя хорошо, но вне его быстро устаю, ходить стало трудно, старость дает себя знать. Всего Вам хорошего.

БМен

₁₉₈₄

1 января 1984 г.

Дорогая Верочка!

Поздравляю Вас с Праздником Рождества Христова и желаю провести его в душевном покое и радости.

Вчера я беспокойно проводил 1983 год: было много пьяных, шума, ругани. Мне долго пришлось уговаривать не шуметь и лечь спать. В конце концов мужчины уложились и уснули, а 2-х женщин в возрасте за 60 лет, ругавшихся матом и не желавших успокоиться, пришлось отправить в вытрезвитель. Откуда они вернулись сегодня утром, и одна из них пришла поздравлять меня с Новым годом.

Все эти происшествия вредно отражаются на здоровье, и мое искреннее пожелание себе на Новый год, чтобы он был последним в моей жизни.

Ну а как Вы встретили 1984 год?

Как Ваши дела, как здоровье? Есть ли у Вас с кем поговорить? Я очень болезненно ощущаю этот недостаток у себя. Какая у Вас погода? Не мешает ли она Вашим обязанностям?

У нас вчера и сегодня впервые в эту зиму t^о ниже 20^о мороза. Я сижу дома, никуда не выхожу, читаю.

Всего Вам хорошего. Пишите.

БМен

22 февраля 1984 г.

Дорогая Верочка!

Вчера получил Ваше письмо от 16.II.

Очень хорошо, что Вам удалось неожиданно отдохнуть в Пятигорске^[109]. Это очень красивые хорошие места. Я там бывал в 1939-м, имел путевку в Кисловодск. Там можно отдохнуть и телом, и душой.

По-моему, неплохо, что на новом месте отношение к Вам доброжелательное у одних, безразличное — у других. Досадно, что в духовном отношении Вы одиноки, но я в таком же положении; поговорить здесь не с кем.

Вчера, услышав по радио сообщение о смерти Шолохова^[110], я передал об этом нашим наиболее развитым жителям, так те удивились: какой Шолохов?

В марте-апреле начинается переезд нашего дома в Кандалакшу, но я, видимо, не доживу до этого переезда. Уже недели 2 я ничего не ем, ни завтракаю, ни обедаю, ни ужинаю, только пью чай с печеньем и ем только конфеты. Совсем лишился аппетита. Но чувствую себя нормально: хожу, встаю, как всегда, в 6 час., ложусь — в 11 час. вечера; днем не ложусь. Как всегда, время провожу за чтением, но во время его стал засыпать на 1-2 минуты и так неоднократно.

Своего конца жду спокойно. Отсюда сообщат Надежде Григорьевне, а та известит Вас и других моих корреспондентов.

Пока же я желаю Вам здоровья и душевного покоя. Да хранит Вас Бог!

БМен

5 апреля 1984 г.

Дорогая Верочка!

Вашу открытку получил 2.IV. Спасибо за Ваш хороший отзыв обо мне.

Когда мы будем переезжать в Кандалакшу, пока неизвестно. Вообще подобные переезды, и столь частые (сюда мы приехали из Княжьей Губы 22 мая 1981 г.), — плод бюрократического недомыслия чиновников из Мурманской области и из Министерства социального обеспечения РСФСР.

Где придется провести Пасху 23.IV, неизвестно. Хотелось бы здесь, т. к. обстановка неплохая, со мной живут 2 человека: глухонемой 79 лет, живет со мной уже более 10 лет, и лодырь 56 лет с парализованной левой рукой, все время валяющийся на кровати, что совсем не вызывается состоянием его здоровья.

У нас сейчас тоже похоже на весну: ярко светит солнце, t^о днем 3^о тепла, хотя все еще покрыто снегом.

Я чувствую себя плохо; сегодня всю ночь тошнило, хотя вечером я выпил только чашку чая, а в обед ложек 10 щей и кружку компота.

Сильная слабость, голова кружится, хожу по дому с трудом, а вне его давно не был. Если доживу до мая, хотелось бы еще раз съездить в Москву.

Когда переедем в Кандалакшу, немедленно сообщу новый адрес.

Есть ли какие сведения о Гарике? Где он?

Желаю Вам здоровья и бодрости. Хорошо было бы, если на Страстной и Пасхе удалось бы Вам побывать в Москве.

Всего хорошего.

P. S. Имеете ли Вы переписку с Ариной? Где они?

БМен