АКАК

Панкратов Георгий Витальевич родился в 1984 году в Санкт-Петербурге. Окончил гуманитарный факультет СПБГУТ им. Бонч-Бруевича. Прозаик. Печатался в журналах «Знамя», «Урал», «Москва», «Нева», «Знание — сила», культурологическом журнале «Опустошитель», сетевых — «Журнал О’Генри», «Лиterraтура» и проч. Лауреат премии журнала «Урал» за 2016 год, победитель Германского международного конкурса русскоязычных авторов «Книга года» за 2018 год. Автор книг «Письма в Квартал Капучино» (М., 2016), «Стыд и совесть» (Ярославская обл., 2017). Проживает в Москве и Севастополе. В «Новом мире» печатается впервые.

Георгий Панкратов

_*

АКАК

Монологи

_ТРАМП

_I

Мне хотелось бросить этому человеку в лицо все, что я о нем думал. Дал он задание: сделай презентацию на шестнадцать слайдов, как страниц в районной газете. Расскажи о компании, чем занимается, сколько лет на рынке, все дела. Фоточки офиса — классный у нас офис, видать. Кто клиенты. Упомяни известных клиентов. Покажи перспективные, так сказать, направления для сотрудничества. Расширение линейки продуктовой — мол, в две тысячи одиннадцатом было столько, а сейчас стало вон сколько. Ну, контакты нашей Маши, ссылочку на сайт, само собой. И можешь катить в свой отпуск. Деньги — по факту сдачи.

Ну, когда так говорят, я ж человеку доверяю, понимаешь? Сказал — нужно делать. Подвоха не ждал. Билеты мы заказали, над презентахой работал целых два дня — думаю, надо красиво все, качественно. Комар чтобы носу не подточил. Бюджет планировал, конечно, с этой суммой; ну а что в отпуске придет — не страшно, банкоматы есть везде. Поехал, считай, без денег.

Да не один поехал, с Викой! Она-то не знала всего, ей чего вникать — работа и работа. Кому охота о работе говорить, когда есть чем интереснее заняться? Ну, говорю, деньги будут, только не сразу. И у тебя, наверное, Вик, немного есть? Она так надулась и говорит: ну да, ясен пень, но вообще-то не на мои ж отдыхать едем! Я говорю: Викуль, милая. Не на твои, конечно. Солнышко, не на твои. Ах, ешкин пистолет, самое главное знаешь, что? Он же мне, скотина, и за прошлые работы задолжал — две там или три было, сумма, в общем, накопилась приличная, но их компания всегда переводила так — пару раз в месяц, видно, удобно им, ну я и не возражал. Но тут отпуск, тут деньги нужны. Он и говорит: ты эту презентаху сделай и сразу за все тебе переведем. Ну лады.

В общем, сделал я и укатил. Жду, пока деньги капнут. И тут он звонит такой.

— Да, говорю, Виктор Андреич.

А он такой, грубый, отвечает:

— Ты чего сделал?

Я говорю: презентацию вам сделал. Переделывать надо, орет, причем все. А что не так? Истории компании нет толком, говорит. Фотографии офиса лажовые, в низком качестве — я говорю, какие дали. Приезжай, говорит, и сделай новые. Я говорю: ну а как я приеду, я ж в отпуске, мы ж с вами обсуждали ситуацию. Ничего, говорит, не знаю. Хорошо, отвечаю, вы деньги переведите, а то мне ж банально тут жить не на что, а я все доделаю и переделаю, но только когда вернусь, Виктор Андреич. Нет, говорит, доделывай сейчас, иначе о деньгах никакого разговора.

Дальше, говорит, такая проблема. Надо, чтоб фон был движущийся, будто ты летишь в космосе, звезды вокруг, планеты и где-то Сатурн, например. Нажимаешь на Сатурн, и видишь лицо нашей Машеньки, и она улыбается и спрашивает: «Чем-нибудь вам помочь?» Я говорю: Виктор Андреич, ау! Это презентация Павер Пойнт. Павер Пойнт просто не имеет таких возможностей, понимаете? А сам думаю: может, тебе еще солнце сделать в виде твоего лица, гадина; думаешь, небось, что все вокруг тебя вертится. А остальные, между прочим, тоже люди, и в том числе и те, кто тебе презентации делает, тупой ты засранец. Им тоже жить надо. И отдыхать как-то надо.

Ну и еще там претензий у него, помельче, что недостаточно истории, линейки… А вот еще — регионы, говорит. Недостаточно у тебя регионы представлены. Какие, говорю, регионы? Вы мне хоть раз про регионы сказали? У него ж, понимаешь, филиалы не только в Москве, а в Самаре, Саранске, там, Сызрани. Это ж не то что мы, с голой жопой. Я, говорю, первый раз слышу про регионы. А он такой — ну забыл, я ж человек занятой, в отличие от тебя, ерундой не занимаюсь, а ты, когда устраивался, должен был хоть изучить, куда устраиваешься. Что за фирма, чем занимается. Где она, в конце концов, этим занимается.

В общем, я ему слово — он мне десять. Саранск у него, Сызрань у него! А то, что мне надо Вику содержать, на море ее свозить, тупо ей фруктов купить покушать, а потом здесь еще жить — за квартиру платить, за свет, за газ — это его не колышет, гниду. Сызрань у него, мать его за ногу!

Не, ну я Вике сказал, конечно: знаешь, Викуль, я хоть и мужик, понимаю, что должен все там обеспечивать, туда-сюда и все дела, но и ты тоже пойми: я-то тебя давно добился, конфетно-букетный период кончился, пора бы и успокаиваться уже. Жизнь — она такая, в ней всякое, значит, бывает. И такие говнюки встречаются, как этот — Виктор Андреич.

Ну а если не нравится, Вик, давай расходиться. Денег нет, и непонятно, когда будут. Я уже два раза переделывал, но он, козел, уперся — фото офиса, регионы. Про космос хоть кое-как объяснил. Хотя он, падла, и артачится: мы, компания, смотрим вперед, развиваемся, а значит — космос. Ну, конечно, что же еще. Столько лет прожил, в МВД служил, а ума не нажил!

Вика — она пусть, конечно, думает. Но мне и самому-то, знаешь, неприятно, что так вышло. На пляж сходить, пива попить — лишний раз у нее денег клянчить. Девчонкам не улыбнуться местным — когда своих-то денег нет. Они мне на фиг все, конечно, не нужны, девчонки. Но это же так, для поддержания формы.

Я на одно надеюсь, знаешь, вот честно тебе скажу. Если Трамп победит в Америке, то хоть чуть-чуть станет легче дышать. Он же, Трамп, понимает: спасать этот мир надо. Прогнил наскозь мир этот. Что мне Трамп? Понимаешь, чуть-чуть справедливости больше станет. Чуть больше шансов у мира еще продержаться. У меня-то в жизни — все уже, считай; пшик это, а не жизнь, фигулька на постном масле. Мне не делать больших дел, мне только на них смотреть.

Но смотреть — знаешь, тоже уметь надо: мир катится черт-те куда. Трамп — это тоже зло, но сейчас зло стало такое, что Трамп на фоне его — добро. Трамп — это старый мир, со всеми его грехами, со всеми недостатками, но Трамп — это живой старый мир. Я хочу, чтоб он еще продержался.

И знаешь — у Трампа ведь есть шансы. Я рейтинги смотрел, чуть-чуть отстает, на дебатах немного поддался. Но шансы есть. Приятная будет новость, хоть что-то случится хорошее. Сегодня так мало хорошего.

_II

Я всегда говорил: в жизни главное — искренность. В жизни главное — быть собой. Не предавать себя, не сдаваться.

Мы слушаем группу «Люмен», нас несколько несдавшихся ребят. Мне тридцать пять, кому-то чуть больше, кому-то чуть меньше. Возраст — это не главное. Главное, ребята, как там поется в песне, перцем не стареть.

Драйв — он уже не всем под силу. У большинства из нас подвиги в прошлом. И любовные, и творческие, и… какие они там еще бывают? Вот ведь вопрос, представляешь, дожили. Все мы хотели создать группешники, которые будут рвать стадионы, которые будут пробивать черепушки, заставлять людей думать, чувствовать. Нет, уже не будут. Не у каждого из нас вообще есть дома гитара. Дожили.

Главный подвиг сейчас — сохранить в себе хотя бы что-то. Не дать этой лучине, так сказать, совсем угаснуть, цветку — завянуть, да? Мы все влачим жалкое существование в своих офисах — и не важно, кто директор продаж, а кто менеджер. Жизнь объяснила нам, что кроме продаж ничего нет, в общем-то. Стране хватит и десяти гитар — ну ста максимум, — а вот продажники с хорошим опытом холодных звонков ей необходимы как воздух.

Да, в мое время холодный звонок — это когда звонишь своей бывшей и слышишь голос ее нынешнего. Бросаешь трубку, открываешь холодильник, достаешь бутылочку пива. Холодного. И звонишь уже снова друзьям. Вам, ну вы поняли?

Вряд ли мы можем держаться вместе — семьи, работы, командировки, дела… Деньги — все, во что мы теперь верим. Хотя верим ли мы в них? Нет, просто понимаем: а как без них? Идем на компромисс, наступаем на горло… да, впрочем, чего там, нет никакой собственной песни. Давно уже нет. И не будет, ребята.

Но не для какой-то мифической дружбы — всяко мы не мушкетеры — не для понятий, не для надежды, что все удастся вернуть; нет, для себя, чтобы жить и работать дальше, нам надо быть уверенными, помнить: мы не сдались. Мы — все те же. Пусть этот офис, пусть этот ненормированный день, все эти деловые встречи, вся эта шелуха — и занимает процентов девяносто пять, чего таить, всей нашей жизни, и дальше будет только хуже… Мы должны понимать, ребята: те, кто там батрачит в офисах, — не мы. Мы, настоящие — все так же верим в идеалы. Все так же верим в творчество, любовь. Да ту же дружбу. Мы настоящие — не там, не в офисах, мы не подчиняемся всяким там Виктор Андреичам, мы смеемся над ними, мы свободны, мы по-настоящему свободны, мы парим. И не они, не они нам указ, а только мы сами — наша совесть и честь.

Мы как в песне «Люмен»:

За свободу можно второй раз родиться,

Сдохнуть тысячу раз, но не опуститься

Бороться и драться, проиграть, но не сдаться,

Шагая один, или братья по разуму,

Тебе повторяют все время: «Держись!»

Ребят! Это не мы продаем, не мы заключаем сделки, не мы стоим, склонив голову, в пятницу в кабинете шефа, думая лишь о том, что впереди выходные. Мы не такие. Мы не они. Мы любим жизнь и помним, что в ней ценно. Пока это есть в нас — мы не умрем. Мы будем подвешены между землей и небом, между адом и раем, в надежде на то, что и наше время придет, что и на нашей улице — будет праздник.

И не корпоративный, не глупый, фальшивый праздник, который не праздник вовсе. А праздник всего народа, праздник всех, кто заждался, кто исстрадался, измучился, кто больше не может так, кто еле дышит, кто из последних сил — но ползет.

Домой. К себе. Кто хотя бы пять минут в неделю — но слышит себя, свой внутренний голос, который плачет… плачет… плачет… И говорит: успокойся, я здесь, с тобой. Я по-прежнему ты, я по-прежнему твой, мы вместе.

Кто хотя бы пять минут в неделю может быть собой. Не преданным, не уничтоженным, искренним. Кому играет группа «Люмен» — свои новые песни. И проверенные хиты.

Так что бодритесь, ребята. Я почему говорю? Мне самому-то гордиться нечем. Я практически сдался, я все потерял, ребята. Но хоть Трамп победил в Америке, и то хорошо, нормально.

Будем и мы держаться.

_III

Это же ты мне говорил на собеседовании, что ответственный? Ответственный человек будет уходить с работы в семь? Откладывать на завтра то, что нужно сделать сегодня?

До тебя целых два дня нельзя дозвониться. Выходные! Говоришь, выходные у тебя?! Ты посмотри на меня, своего руководителя. Я в этом кабинете — с шести утра, у меня вон в соседнем диван стоит, я, если что, ночевать здесь могу, жить. Потому что дело. У всей компании нет выходных, а у тебя, видишь ли, выходные!

Ты подумай — вот нужен такой сотрудник компании? Да, тебе нужны деньги. А ты нам зачем? Здесь не благотворительность. Я на доктора Лизу не особо-то похож. Тьфу ты, на мать Терезу. Чего молчишь?

Я тебе задал простой вопрос: зачем ты здесь? У нас тут драйв, из людей так и прет энергия. Они влюблены в свое дело, они хотят расти, они хотят клиенту пользу приносить. Для нас клиент — это все, понимаешь? А раз клиент — все, то и самоорганизация — все, ненормированный день — все, позитивное отношение к жизни — все. Откуда ему взяться?! Откуда и у всех — из самого себя. Из сердца должна любовь к жизни идти! А ты посмотри на себя, как ты выглядишь!

К тебе подхожу сегодня, говорю — сделай то, сделай это. Пока тебя не пнешь, сидишь в монитор пялишься. Эксель откроешь на непонятных цифрах и сидишь, делаешь вид, что занят. Такие красавицы ходят вокруг, твои коллеги — приободрись! Выше нос. А ты — икона уныния просто. Работа должна приносить радость! Работа должна развивать личность. Ты это свое оставь; это не то развитие, это все ерунда.

Корпоративная миссия — это не просто слова, это образ мышления, жизни, понимаешь, о чем я? Это не просто пришел ты с улицы, а тебя пожалели, пригрели. То, что ты делаешь, — да; если б не делал — тебя бы вообще выгнали. Но ты делаешь мало. Инициативы от тебя нет, креативить надо. Креативь! Фонтанируй. Я хочу от тебя идей, детка.

Вялый ты, больной какой-то. Я вот на фитнес хожу, занимаюсь спортом, в горы недавно ездил. А ты? Следи за своим здоровьем! Спорт, сон, секс — вот три «С», на которых держится здоровье мужчины. Со сном бывает напряженка, спорить не стану — но дело того требует. Ради дела — можно — и нужно все. А с остальным как? Нормально. И слава богу.

Ладно, не стану тебе лезть в душу, тем более душонка у тебя… честно скажу, я привык людям все говорить в глаза, за то и уважают, и статус кое-какой имею, в котором не стыдно признаться. С запашком она у тебя, извини уж. Коллектив наш не раз ко мне обращался — а что, говорят, этот у нас делает? И справедливый вопрос, скажу тебе. Действительно, что ты у нас делаешь? Я вот не сразу найду, что ответить. Заладил… Просто выполнять свою работу — у нас здесь не то место, чтобы просто выполнять свою работу. Это, может, где-то на госслужбе с зарплатой семь тысяч в месяц — там да, ты можешь выполнять свою работу. А здесь — ты должен быть героем, монстром, суперменом. Что значит не хочешь? Странный ты человечишка.

Я и контакт твой читал. Мы не сломаемся под этим офисным гнетом… Не смешно самому? Кто здесь тебя ломает? Кому ты нужен — ломать тебя? Что там ломать? Мы не ломаем, мы кремень делаем из людей. Гвозди делаем! Но только, если ты сам не захочешь — в своей вот этой башке, — никто тебе ничем не поможет. Ясно?

Какое личное пространство, страница-то открыта у тебя, забыл? Я же не ящик твой взламывал. У наших сотрудников секретов друг от друга нет. Наши сотрудники — профессионалы, они не ноют про то, как их весь мир не понимает. Своим дружкам — пьяным гопникам и бестолковым дизайнерам. А ты что думаешь, мне Витя говорил, какой он там дизайнер. Да такой же, как ты продажник, — никакой, е-мое. А наши сотрудники — они потом и кровью добывают себе уважение. Как золото. Как алмазы.

Ты вот говорил, что ты дотошный. Когда устраивался. Помнишь, тут же сидел и расписывал свои качества? Да, отвечал на мой вопрос. Но я же должен знать, кого на корабль беру. Я — как капитан. А ты не дотошный, нет, ты — просто тошный. Целый день пинаю: звони клиентам, звони, звони! Рядом с тобой телефонная трубка, взял да набрал! Кому мы продавать-то будем, если молчим целый день? А ты то в курилке, то на кухне, то целый день дома и телефон не берешь. Ты даже не куришь, кстати, чего ты там, в курилке, делаешь? А в туалете — по двадцать минут в час, а? Это ж сколько говна в тебе! И зачем нам такой человек?

Вот ты писал там, как унижаться приходится в офисе — все эти собрания, совещания. Для тебя это все — унижение. Ущемление твоей личности. Ты ж у нас с тонкой душевной организацией! А на самом деле ты, мол, не такой, ты только делаешь вид, терпишь! И уходя с работы — ты совсем другой человек. Так? Ну писал же? И с дружками своими небось об этом же трешь? Я таких знаю, я вас насквозь, бездельников, вижу!

Ты посмотри на себя! «Мы зато настоящие. Мы зато искренние». Где ты настоящий? Где ты искренний? Где ты себя таким проявляешь? Когда свою группу «Люмпен» слушаешь? «Люмен», какая разница! Когда свое пиво квасишь? А? Когда спишь и тебе снится, что ты король мира? Или что там тебе снится? Нормированный рабочий день?

Ну, когда ты другой-то, скажи?! Нет, ты всегда такой. Ты всегда и везде одинаковый. Не льсти себе. Искренний ты, естественный. Вся твоя природа — она здесь. Как на ладони у меня. Нет никакого другого тебя, понимаешь, ты — это и есть ты.

Небось ты это, за Трампа еще? Ну, признайся честно!

Понимаешь, добра я тебе хочу. Чтоб от тебя толк был. Потому и вожусь с тобой, разговоры вот разговариваю. Но надеюсь, ты соображаешь, что вечно — оно так не будет. И мое терпение не безгранично. Как там говорят — сколько веревочке ни вейся, а концу быть.

Так что иди, работай. Берись уже за ум. Да, слыхал, у тебя деньрождение было? Поздравляю! Поэтому трубку не брал? Ну, некрасиво, начальник же поздравляет! Сколько тебе, говоришь, стукнуло?

_{ВЛАДИМИР ЗЕЛЬДИН}

Я сидел в тишине и скучал. Сложный выдался день: мотался за справками, делал загранпаспорт. Сейчас, вы ведь знаете, вовсю рекламируют, нахваливают, как, мол, это стало просто: приходишь в многофункциональный центр, квиточек берешь, в кабинетик заходишь и хоп — через пять минут ты с документом. Но на деле все не так, конечно же, на деле все иначе. И очередь занимал с семи, и ждал часа четыре, и все то время, пока ждал, словно шериф с дробовиком, когда отстреливается от зомби, — так и я: воевал с теми, кто дольше спит, а потом строит наглую рожу. Приходят такие — все как один, как на подбор, ей богу — садятся ближе к кабинету, а то и вовсе встают у дверей, ожидая, пока дверь откроется, чтоб заскочить, просочиться без очереди.

— А ну стоять! — орал я. — Соблюдать очередь! Свиньи.

Последнее, конечно, тише, в полслова, как легкий выдох.

Ну а дальше пошло-поехало: сначала выяснилось — один документ не так или не тем подписан, потом — второй просрочен. А фото и вовсе принес не такое, как надо, хотя ведь на сайте сто раз прочитал, двести раз сверил-проверил.

— Я ж, — говорю, — не попаду в ваш кабинет-то долбаный. Меня повторно не пустят, убьют там за дверью. Вы не понимаете, что ли?

Дверь приоткрылась, в проеме появилось бледное лицо молодой женщины.

— Мамаша, — крикнула сотрудница, перед которой я выстроился, полный ужаса, как по стойке смирно солдат. Сверкнула золотой оправой своих очков.

Напуганная посетительница тут же прикрыла за собой дверь.

— И что же? — вспомнила сотрудница обо мне. — Подойдете в другой раз.

— Не могу в другой, — скрипел я зубами. — Другого не будет! Меня и так отпустили чудом. Я же наемный работник! Наемный офисный работник!

Сотрудница молчала.

— Мне очень надо, понимаете. Ну надо. Пойдите вы навстречу!

Она вздохнула и поправила очки:

— Не задерживайте.

Я чувствовал себя смертельно раненым. Мне хотелось биться головой в бессилии — о стены этого многофункционального центра, об асфальт, о холодный металл автоматов с кофе. Это потом, пробегав весь день по городу, я узнал: кто-то, чья подпись мне так нужна, в отпуске, другой принимает только по записи. Я махнул рукой, осознав, что отпрашиваться предстоит как минимум три раза на неделе — и дай бог, если этого времени еще хватит. Нереально, понял я. Планы на отпуск рушились, планы на лето.

Планы на жизнь? Этих давно не было.

Я пил вонючее пиво, от одного запаха которого тошнило — угораздил же черт взять! А еще двести рэ за литр — и читал новости.

«Владимиру Зельдину стало плохо… состояние резко ухудшилось… находится в отделении интенсивной терапии… одной из московских больниц… ранее супруга подтвердила, что муж был госпитализирован… из-за низкого давления».

Нет, пиво точно отдавало гнилыми яблоками, определил я. Находятся же любители! После стресса да с голодухи оно произвело в моем желудке настоящий фурор. Хорошо еще, я был один дома. Подошел, отодвинул штору, открыл балконную дверь — пусть проветрится. Сам отправился в туалет — в животе бурлило.

«Журналисты говорят — нужно готовиться», — прочитал на телефоне, который прихватил с собой. Торчать на чертовом унитазе предстояло долго. «Ну да, эти циничные твари только и ждут, пока кто-то сдохнет», — злобно подумал я. С экрана на меня смотрел человек с седыми усами, в белой бабочке и полосатом пиджаке. Рядом — президент страны, вручал ему какую-то награду.

Владимира Зельдина я знал. Ну как, знал… Слышал, что это старейший актер, что ему сто один год, что он верен своему Театру российской армии, где вроде всегда играл. Я бывал в этом театре, и даже несколько раз — он недалеко от дома. Но Зельдина не видел, все как-то не попадал.

Еще помню, в разговоре с кем-то за культурку я понтанулся, что слышал про Зельдина, что даже бывал в театре, где он играл. Все покивали, и разговор затих. И в самом деле, а кого еще я знаю? Ну, Зельдина, ну, Табакова, Райкина, кого еще, Пореченкова.

Дурная привычка — читать эти новости, вредная. В жизни и так мало радости — никто не замечает, что ты есть на белом свете, никто не знает об этом, кроме жены да начальства. Живешь как Акакий Акакиевич, над которым смеялся в детстве, ма-а-аленький человек. Но сейчас время такое — маленьких людей не жалеют. Их скоро истреблять начнут, хорошо, что пока не начали.

Я так и не решил вопрос с бумажками, а тут еще другое навалилось. Дебил заказчик нашей фирмы цирк устроил. Заказал установку ванн, а платить передумал. Так и сказал! А мы уже все — оформили, людей послали… Крупный заказ сорвался, а ванны у нас не дешевые, знаете — элитные, ну как и все в Москве. А крайний кто? Потери фирмы — денежные, имидживые, еще там хрен пойми какие, стресс начальства — все на мне.

Вот вам, кстати, пример ситуации, когда крайний и последний — вполне себе синонимы.

Еле добазарил этого козлину не увольнять — кое-какие заслуги были. Поймите, Дебил вы Кретиныч, любезный, непруха, кризис вокруг. Но больше, конечно, не будет, больше, конечно, не повторится. Сказать бы ему все, что думаю, — о фирме его, о прибыли, о всем этом сраном дерьме, да сил не хватило бы. Слабак я. Женой обзавелся, долгами, хатой съемной в Москве — и не где-то ведь, а по соседству с театром, где сам Зельдин играет. Не обзавелся лишь смелостью, чтобы таких сволочей слать туда, где им, козлам, и место.

На одно мне не наплевать — бабки, которых не досчиталась фирма, сказал, из зарплаты вычтут. Не все, разумеется, — если бы все, мне лет пять на него забесплатно работать. Так, для острастки. А то — ну какой он начальник?

Козел.

Владимир Зельдин был другой. Он был честный и благородный мужик, титан, влюбленный в свое, настоящее дело. Я вспомнил о нем почему? Листал вот ленту контакта, обдумывал, что мне со всем этим делать — полжизни ведь прожито, скомкано, исковеркано, — и снова увидел его. Черно-белое фото в ленте модного СМИ. Значит, случилось плохое. «Душевный теплый текст, а повод грустный», — прочел я. И ниже, мелким шрифтом: «Правила жизни Владимира Зельдина».

Приехали. Значит, все-таки помер.

Я так и не увижу Зельдина вживую, хотя столько раз мог это сделать. И это ведь было просто — гораздо проще, чем отбить бабло за ванны или собрать наконец бумажки, чтоб получить загранпаспорт и свалить в настоящий отпуск. А вот не сложилось, при всей простоте.

Да и ладно, мало ли что не сложилось? Я ж и сам хотел быть когда-то актером, а не сложилось тоже. И чего теперь? Я сожалею? Нет, не о себе — о себе-то поздно… О том, что не попал на Зельдина.

Да, в принципе, не знаю. Вроде и да, печально, а вроде и нет — ну не сходил и не сходил. Вот как-то так.

— Тебе салат заправлять? — кричит жена с кухни, а я уже листаю следующую новость, перехожу по ссылке, смотрю видео с камер. Новая московская маршрутка, едва покрашенная, синяя, блестящая, врезается в остановку. Один человек погиб, сколько-то там ранено. Когда случилось? Где-то тридцать пять минут назад.

— Да, — отвечаю, — пожалуй.

— Чего? — Она переспрашивает.

Злюсь. Ну сколько раз повторить еще?

— Буду я. Буду салат. Заправляй.

В день, когда Зельдина хоронили, на работе случились «маски-шоу». Всех накрыли, сказали сидеть ровно, не ерзать. Ну, это, собственно, то, что я на работе люблю. Почаще бы. Компы проверяли, в ящиках лазали, но все это так, для виду. Что у такого, как я, найдешь? Мячик для снятия стресса — мнется такой в руке. Хлебные крошки в ящиках. Обертки из-под булочек, использованные чайные пакетики в ведре. Настольный календарь от клиента. Да, от кого, кстати? Не от того ли, кто с ваннами кинул? Точно… И этот хлам — до сих пор у меня на столе?

Конечно же, главный интерес был не ко мне — к бухгалтерии, к гендиректору. В их кабинеты весь день никого не пускали. И оттуда никто не выходил.

Как-то договорились они там, будем работать дальше. Да я и знал, в первый раз, что ли? Сидел, читал новости.

Мимо Рита прошла.

— Сделать кофе? — спросила.

— Совсем заняться нечем? — рассмеялся я.

— Угу. — Девчонка недавно работала, добрая.

— Сделай! Кинь сахара, два, — и вдруг зачем-то добавил: — Зельдина похоронили. На Новодевичьем. Знаешь?

— Кого?

— Ну, Владимира Зельдина, актер, сто один год, — как сумел, объяснил я.

— И зачем ты мне это рассказываешь? — фыркнула Рита. — «Похоронили!» Депрессняк один гонишь. Веселей надо жить, позитивнее!

Я ехал домой и считал деньги. Столько-то за коммуналку, столько-то на шмотки; там жена опять чего-то захотела; столько-то на пятницу. А, черт, зарплата ж только в понедельник! Ну, значит в этот раз без пятницы. Здоровый образ жизни, все дела. Настроение было не очень, но и не совсем швах. Я ровно дышал, сидя на заднем сиденье автобуса, и представлял, что все-таки решу, блин, эти мелкие проблемы — ведь как-то же они решаются! — и приближу тот счастливый день, когда раскрою загранпаспорт, достану билет и услышу заветное: «Добро пожаловать на посадку!» В моем возрасте и положении это будет приятней услышать, чем сотни признаний в любви. Ведь в любовь я давно не верю, а в отпуск — пока еще верю. Надеюсь и жду. Права ты, Ритка, позитивней надо быть, расклеился я чё-та.

«Остановка: Центральный театр российской армии», — объявили в салоне, и я невольно повернулся к окну. Во мраке холодного вечера здание театра, гигантская пятиконечная звезда, вдруг показалась эпицентром боли. Словно она сжалась от своего отчаяния, от невосполнимой утраты своей, и содрогалась, плакала. Будто бы луч боли исходил из самого центра ее и устремлялся вверх, в космос.

Мне стало не по себе, и я отвернулся. Принялся рассматривать входящих пассажиров. Захотелось скорее проехать страшную остановку — и снова вернуться в свое. В отпуск.