Францев Александр Викторович родился в 1981 году в дельте Северной Двины, в поселке под Архангельском. Там же окончил среднюю школу. Работал кочегаром в котельной, грузчиком, разнорабочим, сторожем. Печатался в журнале «Двина». Живет в Архангельске. В подборку вошли стихотворения, написанные в разные годы – с начала 1990-х и по настоящее время.
В «Новом мире» публикуется впервые.
Александр Францев
*
ЧУДА
НЕ ПРОИЗОШЛО
С краю империи
Пока не требуют поэта
в прокуратуру, на допрос;
статью не шьют за тунеядство,
не учат Родину любить
и в суд силком не доставляют —
он что попало говорит
и мнит, что сам себе хозяин.
Когда ж на химию, в Берёзов,
путёвку выпишут ему —
поймёт, что с птичьими правами
умней сидеть и не чирикать.
И присмиреет... А покуда
он дружбу водит с кем попало,
немыслимую гадость пьёт,
и меж детей ничтожных мира
в чумных пирах не просыхает.
И слава богу… Пусть в общаге
глаза к полудню продирает,
целует Ирку или Светку,
или обеих — всё равно.
Пусть где-нибудь на прежний адрес
идут повестки отовсюду,
коллекторы кругами ходят,
и, взяв соседей в понятые,
судебный пристав дверь вскрывает,
чтоб след ботинка обнаружить
на подоконнике пустом.
* *
*
Кровь свернулась. Дверь закрыть забыли.
Уходящих больше не догнать.
Ещё пол бетонный не отмыли —
начинают забывать.
Тот же мат на стенах. Всё на месте.
Здесь провал сильнее наших сил.
Рифмоплет порезанный в подъезде,
ты напрасно Бродского любил.
Водку с пивом смешивал, по пьяни
песню заводил про Колыму.
Куртка в пятнах, валидол в кармане —
всё на свете ни к чему.
Засыпай же засветло, покуда
не застала тьма средь бела дня.
Мы с тобой попробовали — чуда
не произошло. Прости меня.
* *
*
Мы жили в городе Онеге,
где зимний день в окне стоял,
когда болезненные веки
я с перепою подымал.
Свою Онега панораму
являла мне во всю длину,
но лишь закрыть плотнее раму
я спьяну подходил к окну.
Покуда время проходило,
кончался исподволь апрель,
а мне всё так же плохо было
переносить вчерашний хмель.
Мой друг на призрачной работе
трудясь, ночами пропадал
и на гидролизном заводе
зарплату спиртом получал.
Так, пойлом краденым торгуя,
мы жили около двух лет,
Чубайса поминая всуе,
когда темнел в окошке свет.
И жизнь впустую проходила,
но весь подъезд с ума сходил,
когда, хлебнув тоски и шила,
я матом в рифму говорил.
И, чёрными гремя дровами,
там похмелялись на ходу.
И дом кружился в общем гаме,
со свай сползая в пустоту.
К нам урки в гости заходили,
худую выбивая дверь.
Нам девки запросто дарили
слепую нежность, и теперь,
скучая званием поэта,
я помню, глядя в небеса,
что нас любили не за это,
а за красивые глаза.
Противотуберкулёзный диспансер
Всё на круги своя. Который год,
как зверь, зимуешь в наболевшем месте.
Тут ничего уже не заживёт.
С кем втихаря соображали вместе —
уже ногами вынесен вперёд,
и следующий очереди ждёт,
пружинами скрипя на том же месте.
Он вспоминает улицу, детдом
и грязное мусолит одеяло;
свой первый срок за кражу, а потом
и за грабёж; а там пиши пропало
из пересыльных тюрем, наугад,
по всем шалманам — некому ответить.
В них жизнь прошла, и ничего назад
не повернёшь; и что там дальше светит?
В подъезде помереть? — уж лучше тут,
с овсянкой на воде, не без пригляда.
По крайней мере сдохнуть не дадут
до времени, а дальше и не надо.
Одной ногой и так уже не здесь,
в курилке постоять, поближе к людям.
Но говорят, что времени в обрез,
и гасят свет — а утром не разбудим.
Как чувствовал — ведь смерть не обмануть.
Спасибо, что ещё не под забором.
Уж как-нибудь проводит, кто-нибудь,
в последний путь — больничным коридором.
* *
*
Снова, с чужими вещами, ржавый причал.
Мёрзнуть тут под дождём, вечным быть провожатым
из разорённых мест — чёрт меня догадал;
в здешних полях гнилых вспомнить не можешь, как там
было у Пушкина, это ли мне дано,
здесь, с душой и талантом, бубнить на память,
шаря в карманах, путаясь, всё равно —
ничего уже, кажется, не исправить.
* *
*
Эти трещины в теле державы, треск половиц
в деревенском сельпо — до закрытия полчаса.
Всё вчерашнее чёрный хлеб, прошлогодней рис,
деревяннее рубль, бумажнее колбаса.
Проржавевшие гвозди не держат уже, и дверь
от мороза перекосило, но все стоят,
под собою почти не чуя СССР,
на исходе календаря, и полы трещат.
Февраль 2018
...танки куда-то опять вводить, поднимать с колен
всё это дело; на сквозняке перемен
земли отпавшие собирать, начинать сначала.
Восемнадцатый год на какой ни прихватишь клей —
расползается к чёрту всё — хоть убей.
Всё из непрочного материала.
Made in China на всём, не поймёшь вообще, что за мир.
Червь Истории, говорят, понаделал дыр —
много туда поутекло нефтянки,
крови да слёз, а иначе как ещё быть?
Научи их теперь, попробуй, как встарь — любить
эту Родину из-под палки.
* *
*
Однажды, на задворках мира,
в колхозной лавке, полной хламу,
купи хозяйственного мыла,
с которым мама мыла раму.
И пусть с судьбою не поспоришь,
да что тебе осталось — кроме?
Авось прошедшее отмоешь
от грязи, нищеты и крови.