Кабинет
Александр Францев

ЧУДА НЕ ПРОИЗОШЛО

Францев Александр Викторович родился в 1981 году в дельте Северной Двины, в поселке под Архангельском. Там же окончил среднюю школу. Работал кочегаром в котельной, грузчиком, разнорабочим, сторожем. Печатался в журнале «Двина». Живет в Архангельске. В подборку вошли стихотворения, написанные в разные годы – с начала 1990-х и по настоящее время.

В «Новом мире» публикуется впервые.


Александр Францев

*

ЧУДА НЕ ПРОИЗОШЛО




С краю империи


Пока не требуют поэта

в прокуратуру, на допрос;

статью не шьют за тунеядство,

не учат Родину любить

и в суд силком не доставляют —

он что попало говорит

и мнит, что сам себе хозяин.


Когда ж на химию, в Берёзов,

путёвку выпишут ему —

поймёт, что с птичьими правами

умней сидеть и не чирикать.

И присмиреет... А покуда

он дружбу водит с кем попало,

немыслимую гадость пьёт,

и меж детей ничтожных мира

в чумных пирах не просыхает.


И слава богу… Пусть в общаге

глаза к полудню продирает,

целует Ирку или Светку,

или обеих — всё равно.

Пусть где-нибудь на прежний адрес

идут повестки отовсюду,

коллекторы кругами ходят,

и, взяв соседей в понятые,

судебный пристав дверь вскрывает,

чтоб след ботинка обнаружить

на подоконнике пустом.



* *

*


Кровь свернулась. Дверь закрыть забыли.

Уходящих больше не догнать.

Ещё пол бетонный не отмыли —

начинают забывать.


Тот же мат на стенах. Всё на месте.

Здесь провал сильнее наших сил.

Рифмоплет порезанный в подъезде,

ты напрасно Бродского любил.


Водку с пивом смешивал, по пьяни

песню заводил про Колыму.

Куртка в пятнах, валидол в кармане —

всё на свете ни к чему.


Засыпай же засветло, покуда

не застала тьма средь бела дня.

Мы с тобой попробовали — чуда

не произошло. Прости меня.



* *

*


Мы жили в городе Онеге,

где зимний день в окне стоял,

когда болезненные веки

я с перепою подымал.


Свою Онега панораму

являла мне во всю длину,

но лишь закрыть плотнее раму

я спьяну подходил к окну.


Покуда время проходило,

кончался исподволь апрель,

а мне всё так же плохо было

переносить вчерашний хмель.


Мой друг на призрачной работе

трудясь, ночами пропадал

и на гидролизном заводе

зарплату спиртом получал.


Так, пойлом краденым торгуя,

мы жили около двух лет,

Чубайса поминая всуе,

когда темнел в окошке свет.


И жизнь впустую проходила,

но весь подъезд с ума сходил,

когда, хлебнув тоски и шила,

я матом в рифму говорил.

И, чёрными гремя дровами,

там похмелялись на ходу.

И дом кружился в общем гаме,

со свай сползая в пустоту.


К нам урки в гости заходили,

худую выбивая дверь.

Нам девки запросто дарили

слепую нежность, и теперь,


скучая званием поэта,

я помню, глядя в небеса,

что нас любили не за это,

а за красивые глаза.



Противотуберкулёзный диспансер


Всё на круги своя. Который год,

как зверь, зимуешь в наболевшем месте.

Тут ничего уже не заживёт.

С кем втихаря соображали вместе —

уже ногами вынесен вперёд,

и следующий очереди ждёт,

пружинами скрипя на том же месте.

Он вспоминает улицу, детдом

и грязное мусолит одеяло;

свой первый срок за кражу, а потом

и за грабёж; а там пиши пропало

из пересыльных тюрем, наугад,

по всем шалманам — некому ответить.


В них жизнь прошла, и ничего назад

не повернёшь; и что там дальше светит?

В подъезде помереть? — уж лучше тут,

с овсянкой на воде, не без пригляда.

По крайней мере сдохнуть не дадут

до времени, а дальше и не надо.

Одной ногой и так уже не здесь,

в курилке постоять, поближе к людям.

Но говорят, что времени в обрез,

и гасят свет — а утром не разбудим.

Как чувствовал — ведь смерть не обмануть.

Спасибо, что ещё не под забором.

Уж как-нибудь проводит, кто-нибудь,

в последний путь — больничным коридором.



* *

*


Снова, с чужими вещами, ржавый причал.

Мёрзнуть тут под дождём, вечным быть провожатым

из разорённых мест — чёрт меня догадал;

в здешних полях гнилых вспомнить не можешь, как там


было у Пушкина, это ли мне дано,

здесь, с душой и талантом, бубнить на память,

шаря в карманах, путаясь, всё равно —

ничего уже, кажется, не исправить.



* *

*


Эти трещины в теле державы, треск половиц

в деревенском сельпо — до закрытия полчаса.

Всё вчерашнее чёрный хлеб, прошлогодней рис,

деревяннее рубль, бумажнее колбаса.

Проржавевшие гвозди не держат уже, и дверь

от мороза перекосило, но все стоят,

под собою почти не чуя СССР,

на исходе календаря, и полы трещат.




Февраль 2018


...танки куда-то опять вводить, поднимать с колен

всё это дело; на сквозняке перемен

земли отпавшие собирать, начинать сначала.

Восемнадцатый год на какой ни прихватишь клей —

расползается к чёрту всё — хоть убей.

Всё из непрочного материала.


Made in China на всём, не поймёшь вообще, что за мир.

Червь Истории, говорят, понаделал дыр —

много туда поутекло нефтянки,

крови да слёз, а иначе как ещё быть?

Научи их теперь, попробуй, как встарь — любить

эту Родину из-под палки.



* *

*


Однажды, на задворках мира,

в колхозной лавке, полной хламу,

купи хозяйственного мыла,

с которым мама мыла раму.


И пусть с судьбою не поспоришь,

да что тебе осталось — кроме?

Авось прошедшее отмоешь

от грязи, нищеты и крови. 






Вход в личный кабинет

Забыли пароль? | Регистрация