НОВЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

Амелин Максим Альбертович родился в 1970 году в Курске. Учился в Литературном институте им. А. М. Горького. Автор нескольких книг стихов, статей о русских поэтах конца XVIII — начала XIX века, переводчик Пиндара, Катулла и «Приаповой книги». Главный редактор издательства «О.Г.И». Лауреат многих литературных премий. Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве.

Максим Амелин

_*

НОВЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

_{* *}

_*

Голубь — не мирная птица. —

Возле метро

«Бауманская» дерутся —

не подходи

близко, — вцепившись друг другу

в клювы, глаза

красные выкатя, перьев

зелень и синь

грозно распыщив на шеях. —

Вся их возня

лишь из-за чёрствого хлеба

нескольких крох,

брошенных нищей старухой

в листья травы

пыльной. — На что же способны

были б они,

если бы памятью долгой,

волей стальной

вместе с коварным рассудком

их от щедрот

Бог наделил? — и представить

страшно, не то

что наблюдателем бойни

стать наяву.

_{* *}

_*

Иногда бывает надо

спозарани стогны града

обойти не стороной, —

вспет будильник, словно петел,

резнул из-за тучи светел

солнца луч иглой стальной.

Весь в движение приведен,

хоть спросони хмур и бледен

видом — норовом не лют,

не попивши толком чаю,

в мир вступая, различаю

кто куда спешащий люд.

Чем живёт моя столица,

пристально взглянув на лица,

проницаю до нутра:

гордо поднятых лопаты

впукло-выгнуто-помяты

в уличной толпе с утра.

Помнится одна скульптура

мне на выставке Сидура

двадцать восемь лет назад, —

как сейчас перед глазами

штыковые образами

и совковые стоят.

Видимо, и я снаружи

выгляжу ничем не хуже

тех, кто носит мой язык

и, того не сознавая,

ездить на метро, в трамвае

и пешком ходить обык.

Кто не мчится на машинах,

а толчётся на блошиных

рынках, презирая власть,

не сидит по ресторанам

и не рвётся жить обманом,

подло лгать и нагло красть.

_{* *}

_*

Пусть разменяет осень без остатка

на серебро всё золото своё,

внемля слезам дождя и стонам ветра —

мнимых мольбам убогих и больных.

Раз не дано несметного богатства,

каждый оскудевающего миг,

ни удержать в руках, ни преумножить, —

не мелочись, красиво расточай!

Все чердаки, чуланы и подклеты

блеска и звона слитками полны,

жаждущими свободы безразлично:

на переплав, на выброс или в рост.

Видимое становится незримым,

не подает примеров никому,

в душах не отзывается прохладных,

брезжа слепым, глухих окликнуть тщась.

Антонио Сальери

На имени твоём чернеет метка

«завистник и убийца» — дважды мимо;

прощенье попросить необходимо

потомку через двести лет за предка.

Чтo быль без выдумки — огонь без дыма:

в творцах напраслина, чья щёлочь едка,

с воображеньем смешана нередко

и с гением злодейство совместимо.

Сонет италианского покроя,

по складу прост, по замыслу несложен,

без лишних ухищрений и нагрузки,

ни мёртвых, ни живых не беспокоя,

да будет в честь твою сегодня сложен,

чтоб оправдать невинного, по-русски.

Опыт о размножении памятников,

или Флаккова ода на новый лад

Не знаю, что у меня получится. —

Угнаться пробовал за Горацием

напрасно я в молодые годы,

а нынче стопы уже не те:

в них нет сноровки былой и ловкости,

немеют, словно свинцом налитые, —

влачусь Ахиллом за черепахой,

одолевающей третий круг.

За два последних тысячелетия

громадных памятников количество,

нерукотворных и рукотворных,

в разы умножилось на земле:

любой строчила из начинающих,

из грязи в князи, себе любимому

прочней всех прочих и величавей

тщеславится на века воздвичь.

Пышнее, чем на Гаванском кладбище,

гробничных мраморов я не видывал,

но разъедающих ливней натиск

и ветров надписи с них слизал;

как под присмотром первосвященников

неподалёку, вдоль Капитолия,

толпятся девы ежевечерне,

так постоянных все ждут честей.

И я меж ними (лукавить незачем),

неравномерным разноконечником

свободной речи задав границы,

пролезть без очереди стремлюсь,

тех мест, где Кур маловодный с Тускарью

нерасторопной, сливаясь, древнего

пригорки княжества огибают,

хоть уроженец, но не жилец.

Заслугам родина не оценщица

и нет пророка в своём отечестве, —

с чужого голоса и посмертно

долги наследникам возвратят,

но для того, кто остаться в памяти

небесной, а не земной пытается,

где длится вечностью миг, едва ли

венец от веника отличим.

Пусть, если надо поставить всё-таки

хоть что-нибудь посреди ристалища,

где как судья неподвижно время,

пока пространство берет разбег,

давно разбитых осколки пёстрые

колонн и статуй тогда с обломками

оград чугунных, скрепляя, свяжет

раствор, замешанный на судьбе.