Барскова
Полина Юрьевна родилась в 1976 году в
Ленинграде. Поэт, прозаик, эссеист.
Автор одиннадцати поэтических, в том
числе переводных книг. Лауреат ряда
литературных премий, в том числе Премии
Андрея Белого (2015, за первую книгу прозы
«Живые картины»). Окончила филологический
факультет Санкт-Петербургского
университета по кафедре классической
филологии. С 1998 года живет в США. Преподает
русскую литературу в Хэмпшир-колледже
в Амхерсте. Лауреат поэтической премии
«Anthologia» (2017). В подборке сохранены
авторская пунктуация и орфография.
Полина Барскова
*
СТИХИ, 2017-18
Книжный развал в Хэдли, воскресенье
О.
О, этот запах книг
Гнилых влажных морозных.
Покрытых пятнами старости,
Вызывающими нежность, гнев.
Запах книг, не пришедшихся миру,
Напрасных.
Как быт старых дев,
Старательно вычитающих себя из круга мирского:
С их колготочками титечками челюстями вставными:
Здесь каждое слово
незначимо и драгоценно,
теперь здесь каждое слово случайно.
Из плена морского
Вываливается мусор
Мерцающий воняющий меняющий/ся
Мириады слов —
Их существование никому не нужная тайна.
Какая разница почему допустим писатель Б.
В середине 20-го века задумался о судьбэ
Зимостойких пород яблони в Массачусетсе:
Что изменилось: яблони? Зимы?
Категория зимостойкости?
Появился новейший враг — червь или крыса?
Книги, вышедшие, выжившие из себя
Невыносимы.
Так их жалко!
(как сказала бы моя Катя — ее грудное детское «жалко!»)
Так невозможно обратно
Превратить эту жалость в желание.
Невозможно заставить себя
дотронуться
погрузиться
Тем более взять домой.
Вот лежит эта книга, как яблоня на земле,
не выстоявшая зимой,
Каприз, причуда, породившая эту книгу,
Как душа над нею корчится и клубится.
* *
*
Проси, сажай гостей своих за пир
Затейливый, замысловатый!
Что лакомству пророчит он утех!
Каким разнообразьем брашен
Блистает он!..
Боратынский, «Осень»
Говорит ивану царевичу баба яга
Ну:
Сделай ко мне во мне
Еще шаг еще два шага
Все наклонится все закрутится
Станет вещью мертвой водой
Зачем ты пришел сюда «22летний»
Совсем живой, молодой?
Царевич дышит на ведьму:
Я пришел сюда есть
Я пришел сюда пить
Я пришел сюда потому что любезные волк и лиса
Мне сказали что будет весть
Куда же еще мне было итти?
Куда теперь уходить?
Ему отмечает ведьма
(Жабу или там допустим змею теребя)
Весть имеется но она не для
Она к сожалению про тебя
Однажды ступив в мой дом изменяются
Вот и ты не продолжишь свой путь
Неизменным
Ешь и пей меня теперь же
Но главное будь
Мной
Этим лесом осенью с
Поганками на корнях,
Пигментными пятнами на руках
Мозолями на ступнях.
Будь зайцем в поле седеющем
Уткой в вони болот
Будь мой хребет мое предплечие мой живот.
И тогда ты увидишь какая осень
Идет к тебе из меня —
И останешься мной до скончанья ночи
До первого крика дня.
Таксы
У профессора Д. было два сыновей
Нестерпимо серебряных синих кровей
И когда в Ленинбург подступила зима
Провожать их профессор надумал сама
Тот кто старше был в битву направлен легко
Уж назавтра им всем совершенно легко
Он летел озираясь как облакоКО
И шептал мне бы только открытКУ
ПОСЛАТЬ
Чтобы ушла от порога нелепая мать
Что три года так станет стоять
Тот кто младше вернулся из битвы своей
Все же есть у меня еще чуть сыновей! —
Так воскликнул профессор и стал языком
Его лоб обнимать, звать его дураком:
Ты так долго ходил мой единственный мой
А идти то всего то ты должен домой
Дом разрушен распался но это ничто
[Ты уже не узнаешь про то]
Сын последний не/и мертвый лежал не/и живой
Проплывал сквозь него этот окрик и вой:
Как Снегурочка таял, и таял и тлел,
Черный жемчуг, смарагд или лал.
Восемь месяцев тихо и гордо болел,
И еще полтора умирал.
И на город с высокого места смотрел,
Улыбаясь, его покидал:
— Слышишь/слышишь еще поживи/походи
Изнывающим шарканьем всех побуди
Ну не знаю собачку себе заведи
Прижимать к потрошеной груди
…
Постепенно в этом печальном доме завелось уже три поколения такс.
«Я вошел в прихожую и навсегда запомнил открывшуюся картину. Перед
открытыми дверцами топящейся печки на коврике лежала, правильнее всего
сказать, „запеканка” из такс и кошек. Их было, верно, по пятку каждого
народца, и они совсем перепутались. Где чьи лапы, где чьи хвосты —
разобрать при этом освещении я не мог. Услышав стук двери и мои шаги, одна из длинноухих головок поднялась и лениво тявкнула раз-другой, потом упала на прежнее, очевидно, удобное и нагретое место».
Встреча
Солдат я был никудышный...
Николай Никулин
Она не знала своего отца
Она плохо знала своего отца
Когда он погиб ей было два года
Никакая весть не достигла
Осталась маленькая фотография
Очень светлое лицо
Разительное сходство
Впрочем фотография выцвела
77 лет спустя после его гибели она повстречала книгу
вздорную не желающую подчиняться не помнить
не желающую не видеть
какую заварили кашу
наверное вздорным был
ее тогда семнадцатилетний автор
эстет неженка и колючка
не погибший в населенном пункте
с подходящим названьем Погостье:
«Штабеля трупов у железной дороги выглядели пока как заснеженные холмы
и были видны лишь тела лежащие сверху позже весной когда снег стаял
открылось все что было внизу у самой земли лежали убитые в летнем
обмундировании в гимнастерках и ботинках это были жертвы осенних боев
1941 года на них рядами громоздились морские пехотинцы в булатах и
широких черных брюках клешах выше — сибиряки в полушубках и валенках,
шедшие в атаку в январе-феврале 1942-го».
Она заложила это место маленькой желтой закладкой
Решила все же со мной поговорить
Она спрашивает: ведь это мог быть он?
Ведь это мог быть и он там?
Ведь и он мог лежать там так?
Как ты думаешь?
Вот тут написано:
идем по трупам
перебегаем по трупам прячемся под трупами
как будто так и надо
В тот момент
Когда она это говорила
Говорила и плакала от отвращения и радости встречи
какая она была молодая какая красивая
Итальянский блокнот
Ассизи
Только бездельник не пахнет никак...
Джанни Родари (в переводе С. Я. Маршака)
O.
Пахнет лимоном и дымом
Эта природа вещей
Быть то любым то любимым
Быть и любым и любимым
Жаждать касаться лучей
Чей ты? Возможно, ничей.
Эти лучи-чудо-раны
Все что надумал ты сам
Детского страшного схраны
Время течет по устам.
Нет не возможно: я чей-то
Нет невозможно, я твой.
Ветра убогая флейта
Строит неряшливый вой
Вдоль переходцев, колодцев,
Лижет монаху ладонь,
В камни размеренно бьется,
Носит и гасит огонь.
Пахнет айвой и пометом
Камнем, туманом, листвой,
Черным монашеским потом,
Детской ночною тоской,
Всем, что мне стыдно, желанно,
Чтоб на ладони цвела
Нежная, нежная рана
Полная знанья, тепла.
На станции вапоретто
R.
спит гражданин Перми.
И. Б.
Куча сгнивших балетных туфель
Над холмиком
Сладкоежки жирдяя,
Перед смертью уже скорее похожего
На драгоценный трюфель,
Белоснежный, пористый,
Обнаруженный напористым пятачком,
Остывает как шелковый рыб улов
Дневной,
Отдыхая, смердея.
Он всматривается, не едет ли уже к нему водяной автобус с его дурачком.
Тогда по нелепой привычке задумываться,
Невовремя улыбаться
И поняли,
Что что-то не так, что-то не так.
Но теперь миновало время
Отчаиваться — бояться,
Теперь подошло время благ, время влаг,
время — флаг полощется над лагуной,
Невидимою в тумане,
Приближается судно — но чьё скажи оно, чьё?
Серёжа Серёжа: они пугали меня огненной,
Следовало попугать водяной геенной,
Он попыхивает ароматною пахитоской,
Усмехается чайкам, туристам:
«Вот нынче публика — дурачье».
Этюд
A.
То лавровая чёрная
То оливковая седая
Рощи в окне автобуса
Переливаются
Через край
Умбрии
На свеже освежеванном поле
Тревожная стая
Производит угрюмый грай:
Птицы
Похожи на усталых мигрантов
Собирающих чужие плоды в чужие мешки
Так румынские девочки у дорожных гидрантов
Моют лоснящиеся головы и подмышки.
На холме, как перо в чернильнице,
Как фаллос спящего фавна,
Темнеет пиния,
Рядом дряхлеет дом.
Умбрия в октябре —
Виноградина золотая прелая синяя —
Солнце впитавшая
Полным зубов золотых
Ненасытным ртом.
Via
N.
Светло-синий у Фра Анжелико
Темно-синий у Джотто
Намекают нам дескать не все потеряно: заказчик щедр.
Но от этого знания
Поднимается гнев
Занимается рвота
Как лава из воющих и воюющих недр —
Нельзя ли,
О тот кто мешает цвета, свои обещания
Свои наблюдения формулировать
Точнее —
внятнее:
Что ты собственно хотел мне сказать этой синью,
Разлившейся по горам?
Может быть ты хотел сказать — успокойся:
Что-то там чего-то там мудренее,
Ещё далеко до утешения.
Утром серым сырым
Встанешь погладить ослика
Зайдёшь в вонючие ясли
Крыса в углу ощерится на кота.
Может быть ты хотел сказать:
Не смей успокаиваться: если
Успокоишься, не будет ни капли синего —
Серота срамота
Сирота поспешает в город
Искать себе сытой доли,
Ослик хромает, дорога воняет пылит.
Что ж это синее по краям: прививка боли, ошибка боли?
Почему причиняет такую радость и так болит?