МАРИЯ ГАЛИНА: HYPERFICTION

^{МАРИЯ ГАЛИНА: HYPERFICTION}

^{ПРОЩАНИЕ С УРСУЛОЙ}

20 января 2018 года, не дожив года до своего 90-летия, умерла Урсула Крёбер Ле Гуин; вероятный — наряду со Станиславом Лемом — кандидат на Нобелевскую премию, и да, и в том, и в другом случае этого уже не поправишь.

Тут, наверное, можно было бы поговорить о той культурной ситуации, в которой слово «фантаст» не является чем-то оскорбительным; англоязычная литературная среда по обе стороны Атлантики в этом смысле толерантней нашей, недаром Терри Пратчетта произвели в рыцари. Но тут опять разговор пойдет куда-то не туда, поэтому ладно.

Можно было бы поговорить о том, что ушла эпоха. Но нет ничего банальнее таких разговоров; каждый человек, умирая, и впрямь меняет нашу картину мира уже по причине в нем, в этом мире, отсутствия. Тем более, Ле Гуин уже в силу одного своего долголетия могла наблюдать, как разворачивался тот воистину фантастический технологический рывок, который сделал наш мир таким, каким он есть сейчас. Но разговор опять же не об этом.

Поэтому я просто остановлюсь на некоторых текстах Ле Гуин, а именно на «Хайнском цикле», просто потому что я его люблю — единственно стоящая причина писать о чем-то. К тому же цикл эволюционировал вместе с автором, о чем мы сейчас и поговорим. Циклы вообще в этом смысле идеальный материал; скажем, в том же «Маге Земноморья» со временем все отчетливей проявляется «феминистическая» составляющая, как по мне, несколько упрощающая и сглаживающая изначальный философский посыл, но я опять же не об этом.

Начатый в 1966 году повестью «Планета Роканнона» (с подшитым к ней рассказом-вступлением «Ожерелье»), цикл поначалу обещал быть эдакой продвинутой космооперой, которая, как известно, в близком родстве с фэнтези, поскольку опирается на устойчивые мифологические паттерны. В том же «Ожерелье» можно усмотреть и отсылки к обретению Фрейей ожерелья Брисингов, и распространенные истории об избранном, гостившем у богов (под холмом фей, в подводном царстве и т. д.) один день, покуда в Срединном мире проходят века. Да и в самой повести все паттерны «чистой фэнтези» в сборе. Начнем с того, что это в чистом виде квест, история о том, как земной этнограф, застряв на далекой планете, пускается в путешествие, чтобы получить некие сверхспособности, которые нужны герою, чтобы разделаться с «Врагом», взорвавшим корабль героя и убившим его коллег. Да и антураж, на первый взгляд проходящий по ведомству фантастики, на деле самый что ни на есть фэнтезийный. Раса «высокородных господ», высоких, белокурых, воинственных (впрочем, темнокожих), и раса их низкорослых, бледнокожих темноволосых слуг. Продуваемые ветрами замки, где преданные и покорные вторые обихаживают бедных, но гордых первых, проводящих время в беспрерывных клановых войнах. Летающие крылатые кони (ну, не совсем кони, скорее большие кошки). Раса подземных карликов, малоприятных, серокожих и владеющих высокими технологиями. Раса светлых эльфов, живущих в мире с природой, любящих веселье и смех, резвящихся как дети, но на деле мудрых и проницательных. И наконец, Некто Загадочный, даритель сверхспособностей, живущий в горной пещере, куда с потерями в личном составе добирается герой, и с которым он (в метафизическом смысле) расплачивается за дареные сверхспособности горем и утратой. Если отвлечься от космических кораблей, сверхсветовой связи и самонаводящегося супероружия, мы получим типичную историю о Мстителе — с переправой через воду, спутниками-соратниками разных рас, битвой с хтоническими вампирами, говорящими животными-помощниками (да-да, есть и такие), обретением и утратой, Ценой Победы и прочими атрибутами — а вдобавок еще и Пророчеством; магия, вроде бы запретная в мире твердой фантастики, у Ле Гуин прорывается, как вода через запруду, то здесь, то там, но об этом чуть позже. С этой точки зрения наибольшая удача «Мира Роканнона» (он потом сыграет свою роль в дальнейших произведениях цикла Ойкумены как место обретения того самого Дара) — именно выбор языка, применение сказовой интонации «высокого» фэнтези к миру гиперсветовых перелетов; как выяснилось, то и другое вполне годится для «мифологической» обработки.

Идея Ойкумены — сети миров, объединенных кораблями, снующими туда-сюда на субсветовых скоростях и потому как бы выпадающими из хода истории малой, чтобы способствовать ходу истории большой, и сверхсветовыми мгновенными способами сообщения — ансиблями, позволяла построить множество различных культурных моделей и, конечно, требовала развития. В том же 1966 году выходит «Планета изгнания», где задолго до Дж. Мартина моделируется мир, в котором времена года длятся, сменяя друг друга, по меньшей мере треть человеческой жизни, а колония технологически продвинутых и общающихся между собой телепатически, но вырождающихся и утративших жизненную силу землян встречается с местной версией Одичалых — дикими, но жизнеспособными племенами. Безусловно фантастический по антуражу, этот роман на уровне микросюжета являет собой классическую мелодраму, историю мезальянса, любви «цивилизованного» землянина и «темной» туземки из племени, чей быт и обычаи не слишком отличаются от, скажем, доколумбовых американских индейцев, с поправкой на приспособленные к долгому сезонному циклу обычаи и ритуалы. Посыл тут довольно прост — любовь преодолевает все преграды, а культурные различия не мешают взаимопониманию. Туземцы, смешавшись с терранцами, делятся с ними своей жизненной силой; терранцы же, благодаря высоким технологиям, помогают туземцам устоять перед агрессией других напирающих диких племен, а заодно вручают им Дар Телепатии; благодаря новообретенным качествам, именно потомкам этих двух рас в другом романе — в «Городе иллюзий» (1967) — суждено противостоять загадочному Врагу, который уничтожил Ойкумену как единое целое, превратив ее в своего рода «зеленую» идиллию, но лишив межзвездных сообщений и перспективы.

Именно потому и вырождается колония землян на планете изгнания — межзвездное сообщение прервалось; Ойкумена захвачена Врагом. Мысленная речь, та самая, которую Роканнон получил от неведомого дарителя и вручил Ойкумене, как способ предельно доверительного общения, оказалась орудием обоюдоострым. Враг здесь — не тот Враг, с которым борется Роканнон в первой повести цикла. Те — просто бандиты или повстанцы, эдакие межзвездные пираты. Кто он, этот новый Враг, можно понять довольно смутно, образы, в которых он предстает перед нами в «Городе иллюзий», скорее всего, ложные, наведенные. Возможно, это некие не входящие в «ожерелье планет Ойкумены» продвинутые существа со своими, «извращенными» понятиями о правильном и неправильном. Но известно одно — Враг взял верх над Ойкуменой потому, что способен лгать на мысленной речи, на которой, в принципе, вроде бы лгать невозможно. Побеждает Врага (хотя бы в одном отдельном случае) потомок тех самых землян и тех самых туземцев на той самой «планете изгнания» — его «смешанные» гены и некие духовные практики оказываются Врагу не по зубам. «Город иллюзий» — не самый знаменитый из романов об Ойкумене, но самый, пожалуй, загадочный и многослойный, с внятным, хотя и не слишком важным для сюжета мистическим элементом — действия протагониста здесь тоже определяются неким его Предназначением и связанным с этим Пророчеством, пусть даже полученным при помощи некоей странной «гадательной машины».

Уже по этим трем текстам видны контуры описываемой вселенной, пускай довольно приблизительные и противоречивые. Есть материнская планета Хайн, в свое время засеявшая вселенную семенами жизни и по каким-то причинам надолго оставившая их развиваться как бог на душу положит. Достигнув определенного уровня развития, все эти формы разума (как правило, генетически родственные и антропоморфные, хотя хайнцы не чураются вроде бы генетических экспериментов) объединяются в Ойкумену, связанную сетью космических перелетов и аппаратов-ансиблей. Те же, кто в силу каких-то причин не успел доразвиться самостоятельно, тактично и по возможности безболезненно присоединяются к Ойкумене посредством института Послов. Послы (Мобили) — важный элемент культуры Ойкумены; они всегда работают в одиночку, чтобы не напугать аборигенов («один человек — весть, два — уже вторжение»); они — посредники, исподволь внедряющие идеи и изменяющие сознание племен, народов и правительств. Они одновременно и хорошо обученная элита, и изгои, поскольку межзвездные субсветовые путешествия обрывают все естественные человеческие связи. Роканнон в первом романе цикла еще был этнографом, Послов как институт Ле Гуин явно придумала позднее.

Казалось бы, далее следует ожидать истории об истреблении Врага и восстановлении Ойкумены; однако Ле Гуин, похоже, все меньше и меньше интересовал космооперный антураж и все больше — социальные и социально-биологические модели. Возможно, Враг напал давным-давно, возможно, нападет когда-нибудь в будущем — не важно. В следующей книге цикла мысленная речь все еще используется для установления тесного ментального контакта, Ойкумена процветает и крепнет и к драгоценностям в ее короне вот-вот прибавится новая жемчужина.

«Левая рука тьмы» (1969), роман, отвергнутый множеством издательств по причине сложности, странности, внежарновости и бог знает чего еще (мол, читатель не поймет, ему бы что попроще), по выходе завоевал две крупнейшие премии фантастического сообщества — «Хьюго» и «Небьюлу» — и стал чем-то вроде визитной карточки писательницы. Здесь, пожалуй, впервые в истории фантастики разработаны этнография, психология, культура, экономика планеты Геттен-Зима, опирающиеся не только на природные особенности, но и на биологию ее обитателей. Геттенцы не имеют фиксированного пола; каждый/каждая гендерно-нейтрален в основной фазе, но ежемесячно на краткий период готовности к спариванию (кеммер) приобретает мужские или женские признаки. И, хотя в устойчивых парах гормонально-зависимые партнеры одновременно вступают в кеммер в противоположных гендерных ролях, предсказать, кто в какой именно роли окажется в очередной период кеммера, невозможно. Такие, казалось бы, не слишком принципиальные биологические отличия (в остальном у аборигенов Зимы «все как у людей») порождают принципиально иную цивилизацию без ритуальной и не совсем ритуальной агрессии, без сексуального насилия и связанных с ним запретов, без «сильных» и «слабых» и, соответственно, без бинарных оппозиций (как следует из названия романа, свет — это всего лишь левая рука тьмы). Посол Дженли Аи, темнокожий мужчина (не знаю почему, но у Урсулы Ле Гуин протагонисты часто темнокожие), оказывается здесь, в этом мире равновесия, устойчивых ритуалов, тонких намеков и недомолвок досадным и подозрительным отклонением от нормы.

Урсула Ле Гуин, все более проникающаяся идеями феминизма, казалось бы, получила все возможности для построения модели идеального общества. Однако идеи одно, а писательская честность — другое. Геттен — застывшее общество, имеющее вроде бы все возможности для того, чтобы совершить технологический рывок, однако этого рывка не делающее (суровый климат планеты здесь, если вспомнить земные аналоги, может, впрочем, тоже служить сдерживающим фактором). Интриги, подковерная борьба, предательство, травля инакомыслящих, убийства и даже концентрационные лагеря — все это есть и на Геттене. Равно как и герои, готовые пожертвовать собой ради будущего своего мира (Эстравен, экуменист, опальный советник безумного короля, и есть такой герой).

Дело, получается, не в гендере.

Ну да, в какой-то момент между Дженли Аи, послом Ойкумены, и аборигеном Эстравеном, его спасителем и верным сторонником, кажется, вот-вот начнутся, как это говорится, отношения, поскольку, с точки зрения геттенцев, Аи в кеммере всегда, и Эстравен, оставшись с ним наедине, неминуемо входит в женскую фазу… Но автор предпочитает минус-прием; родство душ, близость разумов важнее биологического сходства и биологических различий. Недаром между Аи и Эстравеном завязывается не сексуальная, но телепатическая связь. В «Планете изгнания» любовь двух очень разных людей, но мужчины и женщины была залогом возрождения и спасения двух рас, двух культур, в конце концов слившихся в одно. В «Левой руке тьмы» половая любовь — всего лишь еще одна форма любви.

Тут я на минуту отвлекусь.

При современных технологиях (а особенно при тех прорывах, которые нам обещают технологии будущего) биологический пол — отнюдь не навязанная раз и навсегда данность (нервная реакция консервативных социумов на новые «проблемы пола» скорее подтверждает это, чем опровергает). Но в условиях, когда пол можно будет менять произвольно, вопрос — кто ты, — обращенный к себе и к партнеру, неизбежно сменится вопросом — какой ты? Там, где выбор не ограничен гендерными рамками, личность партнера оказывается важнее его половых признаков. Каким будет этот новый мир подвижных гендерных ролей, пока не очень понятно, но, вероятно, идеи феминизма покажутся его жителям столь же архаичными, как и патриархальные устои.

Фантастика в идеале на то и существует, чтобы «подрывать устои», размывать понятие нормы, как размылось оно для двух пересекающих смертоносный ледник путников, один из которых высокий темнокожий постоянно мужчина, извращенец, перверт для аборигенов, а другой/другая — коренастый плотненький палеоазиат с раскосыми непроницаемыми глазами выдры — отклонение от нормы галактического масштаба. Но когда вокруг них никого, задается вопросом Посол Ойкумены, а их только двое, равных и суверенных, — как определить, где норма, а где — отклонение от нее?

В этом смысле написанный четверть века спустя примыкающий к «Левой руке тьмы» и целиком посвященный сексуальным особенностям геттенцев рассказ «Взросление в Кархайде», чей смысл можно свести к «они совсем такие же, как мы» (у подростков, входящих впервые в кеммер, типичная симптоматика ПМС, а вольные забавы в «доме кеммера» вполне могли бы практиковаться в какой-нибудь коммуне хиппи), скорее размывает посыл романа, чем дополняет его, хотя еще раз побывать в этом мире приятно. Тем более, героя-подростка там на время, подуспокоиться, усмирить гормональную бурю, отправляют в Цитадель, к ханддаратам.

Так вот, о ханддаратах.

В моделях миров, построенных Урсулой Ле Гуин под покровом продвинутых технологий, всегда да и отыщутся магические практики — Геттен/Зима с его институтом Предсказателей, медитирующих на холодных вершинах Ханддары, не исключение; определенный ритуал позволяет провидеть будущее, давая точные ответы на правильно сформулированные вопросы (на неправильно сформулированные тоже, но тут в дело вмешивается рок в виде «эффекта Эдипа»). Наличие трансцендентного исподтишка подмывает рациональную структуру мира; и некоторым образом противостоит продвинутым технологиям Ойкумены, поскольку присуще как раз «нецивилизованным» или впавшим в дикость мирам.

Полностью и целиком строят на магических практиках свою цивилизацию «примитивные» лемуроподобные аборигены из следующей по хронологии повести цикла — «Слово для леса и мира — одно» (1972); свои визионерские сны они полагают чем-то вроде второй реальности, они оттуда черпают новые для себя понятия и идеи — в том числе и идею убийства захватчиков-землян. «Слово…» — пожалуй, самая лобовая и простая составляющая цикла, явно вдохновленная, с одной стороны, «сновидческими» практиками австралийских аборигенов, с другой, как признавалась и сама Урсула Ле Гуин, антивоенными провьетнамскими настроениями, вплоть до прямых аллюзий — охоты за аборигенами-«пискунами» с воздуха на вертолетах. Наглые и агрессивные земляне здесь беспощадно эксплуатируют кроткую «низшую расу» аборигенов и уничтожают лес, их естественную среду обитания (исключение составляет ученый, носящий показательное имя Радж Любов), покуда их новый пророк (бог) Селвер не приносит в мир понятие убийства и войны на истребление. Здесь, конечно, можно задаться вопросом, с чего бы это хайнцы, арбитры Ойкумены, допустили подобную бессовестную эксплуатацию аборигенов, почему планету закрыли только после того, как кроткие коротышки-лемуры восстали и перерезали почти всех землян, и вообще откуда в будущем возьмутся такие вот агрессивные и тупые мачо-шовинисты вроде малоприятного Дэвидсона, ради сиюминутной выгоды губящие экологию целой планеты? Так или иначе, кроме антивоенного (скорее антиамериканского) пафоса, гуманистических идеалов да художественно-трансформированного описания существующих в реальности магических практик особых смыслов здесь искать не надо. Понятно, что такой — антивоенный, антиколониальный и антиамериканский характер повести не мог не понравиться советским цензорам; повесть была переведена и опубликована в СССР в 1980 году вместе с политически безопасной «Планетой изгнания» («Левая рука тьмы» вышла на русском только в 1991 году, что подтверждает ее «неудобность» — при полном, кстати, отсутствии сцен «секса и насилия»).

Для среднего писателя-фантаста «Слово…», бесспорно, оказалось бы прорывом, для Ле Гуин — передышкой перед следующим большим романом. «Dispossessed» (1974), что можно перевести как «Обделенные», «Обездоленные», а можно и как «Перемещенные лица», собравший целый букет жанровых премий, — энциклопедия социальных моделей, объединенная взглядом чужака, гениального ученого Шевека, разработавшего математическую базу для постройки того самого ансибля, средства мгновенной межзвездной связи. Гражданин анархической утопии, построенной идеалистами на планете-спутнике Анаррес, он может реализовать свою разработку лишь на материнской планете, куда и отправляется (чуть ли не впервые за всю историю колонии) по приглашению тамошних ученых. На материнской планете Шевеку предстоит познакомиться с самыми разными видами общественного устройства — от «продвинутого капитализма» до «муравьиного социализма», каждое государство пытается перетянуть ученого на свою сторону, каждый социум демонстрирует свои достоинства и пытается скрыть недостатки; волей-неволей и сам Шевек, полагающий свой скудный родной мир единственно правильным и возможным, начинает понимать, что и в этой твердыне кажущегося полного равенства и торжества справедливости не все так ладно; а мелочная зависть и ненависть в условиях тяжелого и скудного, во всем ограниченного (вроде бы добровольно) существования принимает самые дикие, самые архаичные формы. Ни один социум, ни одно государство не оказывается достойным новых разработок — в конце концов Шевек отпускает их на волю, на службу всего человечества, передавая хайнскому Послу; ансиблю предстоит стать тем устройством, которое объединит Ойкумену.

Рано или поздно, однако, встает вопрос о цене контакта. Только ли благо несет «отсталым» народам «цивилизационный проект» Ойкумены, каким бы тактичным, каким бы осторожным он ни был? Как ни странно, эта нота впервые прозвучала уже в первой книге цикла, где концепция Ойкумены была еще не слишком хорошо разработана — серые подземные карлики гдема, по непонятной причине «избранные» из всех рас Мира Роканнона для цивилизационного проекта, а потом по непонятной же причине оставленные, практикуют карго-культ пришельцев, но ненавидят предавших их «благодетелей» и отказывают им в помощи в час нужды. В рассказе «Король планеты Зима», где в очередной раз разыгрывается сюжет «короля былого и грядущего» (аллюзия с Зимним королем — Артуром — напрашивается сама собой), юного короля изымают из токсичной среды, подлечивают, подучивают и возвращают обратно, все такого же юного благодаря эйнштейновскому парадоксу, когда в нем возникает нужда; в «Слове…» туземцы оказываются настолько беззащитны перед агрессивными пришельцами, что им полностью приходится менять концепцию своего мироустройства; в конце концов выяснятся, что не только загадочный Враг представляет опасность для миров Ойкумены. Опасность несет сама Ойкумена.

Кажется, писательницу все больше и больше интересует взаимоотношение прогресса и традиции, в 90-е она обращается все к новым и новым архаическим моделям, пытаясь решить противоречия на «личностном уровне», как в сборнике повестей «Четыре пути к прощению» или в цикле «Рыбак из внутриморья», где ее, кажется, больше всего занимает очередная модель группового брака, а герой из одноименного рассказа предпочитает «простую» семейную жизнь в сельскохозяйственной общине работе над проектом мгновенного перемещения в пространстве, способным в очередной раз изменить судьбу Ойкумены. Ничего хорошего из этого проекта все равно не выйдет, поскольку он противоречит основным принципам мироустройства, предостерегает мудрая мать героя. Посол, опять же добровольно выбравшая «простоту» в ущерб «сложности».

Впрочем, не очень понятно, где сложность, а где простота… В романе «Толкователи» (2004) построенное на сложной философской системе, гиперкультурное, толерантное, хотя и «застывшее» в технологическом плане общество планеты Ака рушится, не выдерживая столкновения с технологическими новшествами Ойкумены. На его место приходит жесткая централизация и атеистическая тоталитарная система, уничтожающая любое разнообразие, в том числе (возможно, в первую очередь) культурное; чтобы уподобиться звездным пришельцам, необходимо отказаться от «позорного» прошлого. Высеченные прямо в каменных стенах домов лозунги, восхваляющие новые, ведущие к звездам принципы производства-потребления и искоренение инакомыслия, сменяются экранами, а потом — и голографическими проекциями, но суть остается та же — тотальный контроль, слежка, пропаганда, промывка мозгов, в том числе и посредством СМИ, плюс то пренебреженение к простым человеческим нуждам и удобствам, которое, видимо, является определяющей приметой госкапитализма (или соц-феодализма). В этих условиях единственным инструментом сопротивления становятся «реакционные идеи» — если ради «пути к звездам» приходится отказаться от старой традиции и старой культуры, этот путь ведет куда-то не туда; то, что работало веками («активный гомеостаз»), прошло проверку на прочность, утверждает Ле Гуин посредством своей героини — Посла (Мобиля), темнокожей индианки Сати, чья собственная самость, собственная цивилизационная идентичность едва не пострадала от такой же попытки унификации (частично предотвращенной мудрым Хайном в лице его посланника)^[1].

Культура, традиция оказываются залогом самости, личные отношения — залогом мира, децентрализация — залогом здравого смысла, семейная микроячейка — залогом устойчивости социума, разнообразие — залогом устойчивости Вселенной.

С другой стороны… этап унификации, жесткой иерархии и подавления инакомыслящих — всего-навсего один из этапов, который проходит на пути к звездам почти каждая цивилизация. Жители Аки, кажется, просто-напросто подцепили «цивилизационную заразу» от впавших в религиозный фундаментализм землян. Но стоит ли овчинка выделки?

Вдобавок… ну да, вы уже догадались — «диким» противникам унификации, открывающей дорогу к звездам, оказываются присущи некие, скажем так, особенные качества, в том числе, кажется, и власть над материей.

Кто в юности не был бунтарем, у того нет сердца, кто в старости не стал консерватором, у того нет ума; какие бы смелые сексуальные эксперименты (на бумаге) и сложные семейные модели ни получали мы в последних книгах цикла, суть остается та же; традиция и род — вот то, что держит общество в состоянии если не идеальном, то близком к идеалу. К тому же то тут то там из полунамеков, странных прорывов, озарений и пророчеств проглядывает (особенно наглядно в том же «Рыбаке…») — над сверхновыми технологиями, над всеми сообщениями ансиблей и звездолетами, пронизывающими пространство Ойкумены, — что-то еще, что управляет этой вселенной; нечто невысказанное, неуловимое, неопределенное… возможно, его бы следовало назвать Божественным Замыслом. Хотя, конечно, это очень странный замысел и очень странный Бог.