«ИЗУЧАЙ ГЕОМЕТРИЮ, МАЛЬЧИК…»

Губайловский Владимир Алексеевич — поэт, прозаик, критик. Родился в 1960 году. Окончил мехмат МГУ им. М. В. Ломоносова. Живет в Москве.

Владимир Губайловский

_*

«ИЗУЧАЙ ГЕОМЕТРИЮ, МАЛЬЧИК…»

О поэзии Ольги Рожанской

₁

Мне написала Ирина Бенционовна Роднянская: «Постараюсь приехать в начале недели и поделиться своим изумлением, что я, будучи старшей современницей, не знала поэзии Ольги Рожанской. Позор, вообще-то…»

Никак не могу сказать, что часто слышал от Ирины Бенционовны подобную похвалу. В первый момент я подумал, что ведь я-то тоже «не знаю поэзии Ольги Рожанской», а вот фамилию — знаю. И не только фамилию. Конечно, я знаю Рожанскую, только она не Ольга. Она Мириам Рожанская — специалист по средневековой персидской и арабской механике и математике, чьи статьи я читал в «Историко-математических исследованиях».

Я открыл статью Википедии. Ольга Владимировна Рожанская родилась в 1951 году в семье ученых. Ее дед был академиком АМН — знаменитым фармакологом. Его брат — физик, член-корреспондент АН СССР. Отец Ольги Рожанской — физик, а Мириам Михайловна Рожанская — историк математики — ее мать. Дальше стало еще теплее, потом просто горячо: Ольга Рожанская окончила в 1968 году 2-ю школу. Она училась у Анатолия Якобсона — диссидента, редактора «Хроники текущих событий». Он покинул Советский Союз в 1973-м, и в 1978-м покончил с собой. У Рожанской есть несколько стихотворений, посвященных Якобсону. Посвященных его памяти. Это не лучшие ее стихи. Горе для творчества разрушительно. Якобсон был для Рожанской больше, чем учитель.

В 1968 году Ольга Рожанская поступила на мехмат. Но с четвертого курса — в 1972 году — была отчислена: в ее ученическом портфеле лежали те самые «Хроники…». Но она все-таки окончила Калининский пединститут и стала преподавать математику.

И всю жизнь до того трагического дня, когда она в 2009 году утонула в шторм на Сицилии, она писала стихи. Она писала настоящие стихи.

И я не понимаю, почему мы не встретились? Почему я не читал ее стихи? Почему случилось так, что я узнал о них только 20 ноября 2017 года в 00 часов, когда пришло письмо от Ирины Бенционовны? Ведь это же крайне маловероятное стечение обстоятельств. Я поступил на мехмат через пять лет после того, как Рожанскую оттуда «вычислили». У меня было и осталось множество знакомых второшкольников, и моих ровесников, и более старших выпускников. Мы с Ольгой могли встретиться на какой-нибудь околомехматской тусовке. Она могла бы передать мне в какой-нибудь диссидентской компании «Хроники…». Я мог бы прийти к знакомым и услышать, как она читает стихи. Она ходила в студию Ольги Чугай. Я был знаком с Чугай с начала 80-х. В конце концов, среди сотен самиздатских книжек и рукописей мне могли попасть в руки и стихи Рожанской. Я бы их не пропустил. Столько лет мы ходили по одним и тем же улицам, читали одни и те же книги. Говорили с одними и теми же людьми. Думали об одном.

Ведь попались же ее стихи Кириллу Анкудинову. Он, правда, ее тут же и похоронил.

Вот буквально. «Поэтесса Ольга Рожанская. Строго говоря, она не совсем современница, поскольку умерла в конце восьмидесятых или в начале девяностых (к сожалению, я не знаю точной даты ее смерти)». Непросто было в 2002 году узнать «точную дату смерти», до которой оставалось семь лет^[1].

И вот теперь я читаю ее стихи и не понимаю, что мне делать? Да, я напишу о ее стихах. Я уже о них пишу. Но мне этого мало. Я хочу ее увидеть — и не могу. И никогда не смогу. Я опоздал. И Ольга Рожанская об этом написала:

Воистину, в стране моей

Есть, где двум птахам разминуться,

Из с лишним двадцати морей

Напиться, козликом проснуться,

И можно с ближним не столкнуться,

Идя по жердочке своей...^[2]

Ну вот я и есть этот самый козлик. Тем более что:

Изучай геометрию, мальчик!

Слышишь, как поют, вращаясь, сферы?

(Холодно козлику в тумане!

Страшно молодому под звездами!)

Да, я изучаю, я слушаю. И мне холодно: «Так начнём — с коридора мехмата...» Начнем. Я хорошо помню эти коридоры.

₂

Ольга Рожанская получила математическое образование. Ну мало ли кто такое образование получил. И чаще всего это образование никак не влияет на то, какие человек этот пишет стихи или романы. Владимир Маканин окончил мехмат. Никаких следов математического образования в его сочинениях я не вижу.

Однажды мне довелось участвовать в профессиональных, так сказать, чтениях. Читали пять поэтов. Четверо окончили — мехмат, один — физтех. И тоже вроде бы ничего не выдавало. Уж слишком разные это языки. Где математика, а где литература.

А вот у Рожанской что-то случилось и математика стала одной из образующих ее поэтической работы. Это такая редкость, которая мне не встречалась. Попробую показать в чем, собственно, дело.

Есть такой математический метод — доказательство от противного. Ему учат в школе, но мало кто понимает в чем, собственно, соль этого «противного».

Вот возьмем для примера доказательство иррациональности корня из 2. Оно именно «от противного».  Я его приведу — оно короткое.

Допустим, корень из 2 — рациональное число.

Тогда оно представимо несократимой дробью p/q.   

Если √2 = p/q, то 2 = р^[2]/q^[2].

Тогда 2q² = р^[2].

Значит, р² — четное число, что возможно только в том случае, когда p — четное.

Пусть тогда p = 2n.

Тогда 2q² = 4n^[2].

Значит: q² = 2n^[2].

Значит q² — четное число, что возможно только в том случае, когда q — четное.

Пусть тогда q = 2m.

Поскольку p = 2n и q = 2m, то дробь можно сократить на 2.

Мы пришли к противоречию с нашим предположением, что дробь несократима.

На этом мы ставим точку в доказательстве и заявляем: значит, корень из 2 — не является рациональным числом. Тогда назовем весь класс подобных чисел «иррациональными».

То есть мы доказали существование (бытие) объекта (иррациональных чисел), исходя из противоречия в свойствах (атрибутах), причем свойствах довольно случайным образом выбранных («несократимость» — это ведь не объект, а именно свойство или атрибут). И что действительно несколько странно: оперировали атрибутами, а доказали — бытие. Это сразу напоминает философский спор, который актуален как минимум со времени онтологического доказательства бытия Бога, приведенного еще Ансельмом Кентерберийским, — доказательству этому скоро тыща лет: является ли бытие объекта атрибутом объекта? Или, говоря нормальным языком: быть существующим — это свойство или что-то другое? Вот Кант был убежден, что бытие не есть атрибут.

Чтобы «от противного» доказать бытие объекта, нужно как минимум сказать, что наш объект полностью исчерпывается всеми его свойствами. Или, как говорил Лейбниц, не существует двух различных объектов, чьи свойства (атрибуты) полностью совпадают (принцип неразличимости).

В математике принцип неразличимости работает. Да, если есть объект А со свойством P и есть объект В со свойством неР (то есть В свойством Р не обладает), то мы имеем два разных объекта, а Р — их различительный признак. Причем различительным признаком будет любое такое Р.

А вот в нашей обыденной жизни принцип неразличимости не работает.

Мы хорошо понимаем, что такое ложка, то есть мы знаем, что значит атрибут «ложечность». Но вот что такое «неложечность»? Что значит «не быть ложкой»? Непонятно. И мы очень веселимся, когда видим в старой комедии, что отец не узнал дочь (объект), потому что она надела новые перчатки (атрибут). А ведь с формальной точки зрения отец прав. Объект с атрибутом красные перчатки не равен объекту с атрибутом черные перчатки, хоть все остальное и совпадает.

Трудность, которая возникает при работе с атрибутами как таковыми, замечательно показана Платоном в «Гиппии Большем». Там Сократ просит Гиппия объяснить ему, что такое «прекрасное» (атрибут). А Гиппий все время приводит ему примеры прекрасных объектов: прекрасная лошадь, прекрасная женщина, прекрасная богиня… И Сократ его все время ловит на том, что «прекрасная женщина», она, конечно, «прекрасна», но он не об этом спрашивает, ему хочется узнать, что такое «прекрасное» само по себе — без объекта. Гиппий так и не смог Сократу ответить.

Обыденное, конкретное сознание в такие сальто мортале — объект-атрибут-объект — верить отказывается.

Но не сознание поэтическое. Вот оно-то в некоторых случаях именно из атрибутов и рождает бытие, и не просто из каких угодно атрибутов, а именно из противоречивых, как в доказательстве от противного.

₃

У Рожанской есть такое стихотворение:

_{Петербург}

Здесь черт проезжал на чиновнике. Клодтовы звери

Следили, как им отворились присутствия двери

И снова сомкнулись. Там души стяжают прощенье,

Акцизному ангелу в срок представляя прошенье.

А третьего дня на Разъезжей поймали злодея,

Что души губил, о корысти своей не радея.

Поедем к Катишь! — или выберем нынче Жаннету?

Нас нету. Мы дырки. Нам больно. Нас нету. Нас нету.

Первые семь строк — это контаминация сюжетов и мотивов русской классической литературы. Например: «Поедем к Катишь! — или выберем нынче Жаннету?» — отсылает к пушкинскому стихотворению «Сводня грустно за столом…»: «...Что за шляпка! что за шаль, / Подойди, Жанета. / А, Луиза, — поцелуй, / Выбрать, так обидишь…» Катя (Катишь) — тоже у Пушкина упомянута. В блоковских «Двенадцати» девушку легкого поведения тоже зовут Катя. Отсылка и в архаизированной лексике: «присутствие», «стяжают прощенье», «души губил, о корысти своей не радея». Картинка — от Гоголя до ахматовской «Поэмы без героя». Гофманиана. Русская литература — это наша опора. Это наполнение языка содержанием. Это — «наше все».

Но в последней строчке голос срывается. Культура, которая поднимала нас над плоским бытием, падает в провал: «Нас нету. Мы дырки. Нам больно. Нас нету. Нас нету». Пушкин не может помочь. Это — отчаяние.

Рожанская: «И вот она — бездна. И вот они мы на краю. / Я вижу, здесь тесно. И все же я тут постою». Не снаружи бездна, бездна внутри — дырка.

Автор предисловия к книге Рожанской «Избранные стихи» Бахыт Кенжеев пишет: «Критики уже отмечали, что стихи Рожанской — в значительной мере суть реализация мандельштамовской „тоски по мировой культуре”». Культуры — и русской: Лев Толстой, Блок, Ахматова, Чехов, и мировой: Рим, Катулл, Дант, Мария Стюарт — полным-полно в стихах Рожанской. Вот только эта мировая культура мало что дает «нам дыркам». Мировая культура — это шелуха атрибутов, а нам, которых «нету», не до атрибутов, нам нужно быть. Мы задеваем краями за чужое бытие, и края болят. А внутри — пустота, бездна. Вот проблема, которую надо решать.

Путь к элементарному бытию, который нащупывает Рожанская, идет через математику, через атрибуты, порождающие бытие. Но он идет дальше. «Я жить хочу», как просто и прямо сказал Пушкин. И Рожанская тоже хочет жить.

₄

Ничего, кроме атрибутов (мировой культуры), у Рожанской нет, а добиться надо рождения (проявления) бытия. Работа начинается с классификации и прощупывания пустоты, с разных типов и видов описания этой пустоты.

И тело то, что руль держало

И утверждало: будет порт!,

И тело, что дитя рожало,

И то, что делало аборт.

И то, что с Эйфелевой башни

При ускореньи равном g

Летело, виды повидавши,

И после не было уже.

Тело овеществляет себя, опираясь о воздух, переживая ускоренье свободного паденья. Хорошее начало, вот только конец предсказуемо плохой.

Тени тают, кружатся.

— Что мы знаем о них?

Можем только прижаться

В темноте на двоих.

Соответствие впадин —

Это тот феномен,

Что природой нам даден

Вечной жизни взамен.

«Совпадение впадин» — это сложение двух дуг окружности в одну. Вложение двух дырок друг в друга. Такое «совпадение» не может наполнить, но помогает разделить пустоту одиночества. Оно не перестанет быть одиночеством. Но двум дыркам не так больно, как одной.

Или другой тип пустоты: слова, которые ничего не означают. Картонные, жестяные, кумачовые слова-лозунги, никому ничего не говорящие. «Лозунг» — это от слова лузга — шелуха от семечек.

Ай, Москва ты, Москва!

Ты без ног голова,

А по стогнам — плакаты.

Такова селява,

Волком воют слова,

Потеряв денотаты.

Тяжко им без денотатов. Тяжко от пустоты, которая выдувает содержание.

И тогда вступает в дело «дух противоречия», дух возражения, который, отталкиваясь «от противного», опираясь на исключенное третье, начинает дело реализации и восстановления смыслов и тел.

Метод, который позволяет Рожанской перейти от свойств к бытию, прорваться из пространства культуры во время действительности, — это реализация метафоры. Это осязание идеального. Это причастие, в конце концов.  

В истории, но также каждым днём

Мы так живем, что сами не поймём;

О силовые линии её

До нитки истирая бытиё.

Сама возможность «истереть бытие» о силовые линии истории означает существование и истории, и действительности.  

Всё написано о нас,

Но невидимы чернила;

И гляди — неровен час! —

Что пройдет, то будет мило.

Вечность юбку защемила,

В наш протискиваясь лаз.

Пушкинская цитата «Что пройдет, то будет мило» — это ребро жесткости. Если «Вечность юбку защемила», то и у нас есть шанс за нее зацепиться.

Ответил тот. Смотри под ноги, сын!

То пахнет вера, свежая, как сыр.

Если вера пахнет сыром, она уже физически ощутима. Это уже то содержание, тот денотат, который искали. И, кажется, уже нащупали. Пока запах. Дальше — осязание.

Но, словно клавишу, надавишь

Вселенной сладостный сосок.

Или с другой стороны:

Преисподняя вскипает,

Пар доходит до земли;

И народ переступает

С ноги на ногу. — «Пошли?»

Слишком земля горяча, не устоишь. Давай, пляши, как на адской сковородке.

Метафора реализуется, рождается содержание, заполняется невыносимая пустота.

Осёл устал. Присели отдохнуть.

И Богу Сил дала Мария грудь.

Сколько у Бога атрибутов? Бесконечно много. Рожанская выбирает один — Бог Сил. И Богу Сил нужна грудь женщины. Он без нее не выживет. И Он надавит «на сладостный сосок», как на клавишу. И будет первая буква Слова.

₅

«В тебя Я сердце положил

Не как иной, из хризолита,

А — бурой жидкостью налито,

Лозой обвязанное жил.

Поди, пророк, скажи костям

Сухим — в одно собраться место!

Я Непорочную Невесту

Создам не сразу, по частям».

Это вариация на тему книги пророка Иезекииля.

«И сказал мне: сын человеческий! съешь, что перед тобою, съешь этот свиток, и иди, говори дому Израилеву. Тогда я открыл уста мои, и Он дал мне съесть этот свиток; и сказал мне: сын человеческий! напитай чрево твое и наполни внутренность твою этим свитком, который Я даю тебе; и я съел, и было в устах моих сладко, как мед» (Иез. 3: 1-3).

Свиток — мировую культуру — нужно съесть. Это и есть превращение атрибута в бытие. Это и есть полная реализация метафоры.

«Была на мне рука Господа, и Господь вывел меня духом и поставил меня среди поля, и оно было полно костей, и обвел меня кругом около них, и вот весьма много их на поверхности поля, и вот они весьма сухи… Я изрек пророчество, как повелено было мне; и когда я пророчествовал, произошел шум, и вот движение, и стали сближаться кости, кость с костью своею. И видел я: и вот, жилы были на них, и плоть выросла, и кожа покрыла их сверху, а духа не было в них… И я изрек пророчество, как Он повелел мне, и вошел в них дух, и они ожили…» (Иез 37: 1-10)

И они ожили.

С точки зрения современного человека, это ведь дикое зрелище — ползающие по земле кости, собирающиеся «не сразу, по частям». Но они собираются. Рождается бытие. Наполняется тело, и в нем бьется не каменное — «хризолитовое» — сердце, а «сердце плотяное» (Иез 11: 19).

Трансцедентная санкция получена. Можно ожить. И праздновать Пасху.

_{Пасхальное (Последнее)}

Возьми, Господь, поля и реки,

Как пищу, поднеси к устам.

(И дол ревёт, и тают снеги,

И дрожь взбегает по листам).

Возьми, Господь, мечты и цели;

Меж «Ты» и «Я» заполни брешь,

И, как Твое мы Тело ели,

Ты наши устремленья съешь.

Уйми страстей своих бурленье,

Душа! Я посмотреть хочу,

Как выпрямляются растенья

Навстречу первому лучу.

Это евхаристия. Но она обоюдная. «Я» воплотится в духе и станет пищей Господа, как Он стал пищей «Я» («и я съел, и было в устах моих сладко, как мед»). Реализация метафоры становится полновесной, полноцветной, живой. Так действительно можно жить.

Это последнее стихотворение Ольги Рожанской. В 2009 году ее не стало.

Рожанская прошла сквозь культуру, как вихрь, и что-то с земли подняла. Не потому что кого-то к чему-то призывала. А потому что ее стихи задают ориентацию относительно восходящей вертикали (как «дрожь взбегает по листам») — и вертикаль эта не декларируется, а реализуется.

Жаль, что мы не встретились. Хорошо, что я встретился с ее стихами. Они дают ориентацию и опору. С ними легче жить, изучать геометрию и чувствовать, как дух сминает плоть и лепит из нее реальность, реальность сердца и слова.