КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ

КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ

Удивительная история!

100-летие Великой Октябрьской Социалистической революции — замотали. Обычный рабочий день. Ни тебе торжественных заседаний, ни салюта, ни демонстраций. По телевизору, правда, показали два сериала про то, что революцию делают амбициозные демоны на деньги иностранных правительств^[1], а в кино... Кино отозвалось на великое 100-летие разве что парой лирических эпитафий дому Романовых: злополучная «Матильда» Алексея Учителя и «Мешок без дна» Рустама Хамдамова.

«Мешок без дна» — первый дошедший до сколько-нибудь широкого зрителя полнометражный фильм 73-летнего режиссера, который был безоговорочно признан гением еще в 60-е годы, во ВГИКе. Но ему не везло. Его дебютную картину «В горах мое сердце» (1967) — запретили, вторую, «Нечаянные радости» (1974), — смыли, третью, «Анна Карамазофф» (1991), — спрятал в сейф французский продюсер... Дальше Хамдамов девять лет снимал на «Казахфильме» оперный концерт «Вокальные параллели» (2005), и его — о, чудо! — показали на нескольких фестивалях. Еще через пять лет режиссер выпустил короткометражку «Бриллианты. Воровство», которая замышлялась как первая часть трилогии «Драгоценности». Вторая должна была называться «Яхонты. Убийство», но вместо нее получился «Мешок без дна» — фильм про кончину Российской империи, мистическим образом подоспевший аккурат к юбилею.

Мне странно, что никто из рецензентов не интерпретировал картину подобным образом. Да, конечно, «Мешок без дна», как и прочие ленты Хамдамова, — стопроцентный арт-хаус, затейливое сцепление самодостаточных и до боли прекрасных образов, иллюстрирующих грезы художника-визионера. Но при этом все его картины (за вычетом, может быть, юношеской «иностранной» новеллы «В горах мое сердце» по мотивам рассказа Уильяма Сарояна) имеют самое непосредственное отношение к печальной красоте обрушившейся Империи.

С годами отношение это менялось.

Если говорить о сюжете (если вообще можно говорить о сюжете в фильмах Хамдамова), то «Нечаянные радости» — кино про трогательно безуспешную попытку спасти эту красоту^[2]. «Анна Карамазофф», сколько можно судить по редким рецензиям и описаниям, — фильм о мести за то, что не получилось^[3]. «Вокальные параллели» — своего рода реквием, сюрреалистически-прекрасная картина выветривания имперских пород, когда циклопическая сила «собирания земель» уже иссякла, а занесенная ею нездешняя красота сохранилась, — и мы видим, как великая казахская певица Бибигуль Тулигенова исполняет арию «Чио-чио-сан» в юрте, напергидроленная Рената Литвинова в валенках ведет конферанс под сенью гигантской гипсовой чайки, а Лиза и Полина (Роза Джамалова и Араксия Давтян) из оперы Чайковского в костюмах отважных советских летчиц поют свой сладкий дуэт в фанерном самолетике, уносящемся в нарисованное небо, в театральные облака, в смерть...

«Мешок без дна» в этом ряду напоминает уже скорее не реквием, а спиритический сеанс, визит в царство мертвых. Ч/б. Место действия — «дворец без царя». Время действия — вечность. В первых кадрах старая Фрейлина (Светлана Немоляева) в черном гипюровом платье с турнюром по моде 1870-х годов, с орденской лентой через плечо, — чтица, гадалка, медиум, придворная Шахерезада — восседает невозмутимо, с идеальной спиной на одном из покрытых чехлами кресел на фоне барочного интерьера, ждет, когда ее пригласят к опухшему, полуспившемуся Великому князю (Сергей Колтаков) рассказывать сказки, скрашивать как-то эту самую вечность.

Первым делом, попав в великокняжеские апартаменты, Фрейлина через стенку точно называет, сколько и каких бутылок спрятано у Князя в соседней комнате, в книжном шкафу за энциклопедией. То есть нам намекают, что ей можно верить. Ну и дальше, то ли пророчествуя, то ли воскрешая былые события (временные пласты тут намеренно перемешаны), она рассказывает сказку об убийстве Царевича (Андрей Кузичев), то бишь царя.

Сюжет издевательски замствован Хамдамовым из новеллы «В чаще» Акутагавы Рюноскэ, по которой Акира Куросава снял знаменитый фильм «Расемон» (несколько не совпадающих версий одного и того же события). Только действие у Хамдамова перенесено в «тридевятое царство» из русских сказок, а вместо разбойника, самурая и его жены фигурируют Разбойник же (Кирилл Плетнев) и Царевич с Царевной (Елена Морозова). Их тяжелые, расшитые жемчугами одежды заставляют вспомнить не только живопись Васнецова и иллюстрации Билибина к русским сказкам, но и прежде всего — костюмы для знаменитого «Русского бала», устроенного в 1903 году в Зимнем дворце в честь 290-летия дома Романовых: сарафаны, усыпанные бриллиантами кафтаны, кокошники, меха, кружева, бесценные перстни, жемчуга до пола... Немыслимое богатство! Незыблемая власть, уходящая корнями в седую древность... Им казалось тогда, что они будут править вечно. Но что-то случилось...

Что же?

Первая версия — сказочный боевик. Местные простолюдины-грибы находят в лесу тело привязанного к дереву и пронзенного стрелою царевича. Подобрав разбросанные повсюду жемчуга и перчатки, они тащат это добро домой на потеху детям-грибочкам. Но привлекают тем самым внимание стражников, один из которых (Евгений Ткачук), выпытав у грибов подноготную, смекает, что дело тут не обошлось без Разбойника, коего он некогда упустил. Разбойника Страж находит стоящим по горло в озере, и на голове у него, прямо на меховой шапке плашмя лежит драгоценный меч. Извлеченный из вод Разбойник сознается, что да, убил... Увидел богатую парочку на коне, захотел женщину, заманил Царевича в чащу, привязал к дереву... Тетка просто так не далась, мужниным мечом начала размахивать, но он ее скрутил, изнасиловал... А она тут и говорит: «Один из вас должен теперь умереть», — ну и, пока он с мужем-то разбирался, — баба исчезла... Дерутся тут много, но не смотря на обилие поединков, зритель поглощен не столько тем, кто кого, — сколько смешными широкими шляпами грибов, игрой света на листьях, рассыпанными в траве жемчугами и тем, как ребенок-грибок тянет изо рта бесконечное ожерелье... В памяти остается мертвый Царевич в позе св. Себастьяна, Царевна-валькирия с мечом и расплетенной светлой косой до пят… Исход же истории и судьба Царевны так и остаются за кадром.

Вторая версия — покаянная — излагается от ее лица.

Золотое поле, дремлющее под полуденным солнцем. Двое слуг несут разодетую Царевну в портшезе. Ставят на землю, помогают сойти, обматывают бесконечным тюлем поверх проволочных крыльев, привязанных у нее на спине. Костюм отсылает к знаменитой «Царевне-Лебедь» Врубеля и при этом в точности повторяет костюмы боярышень в лодках из «хлебной», т. е. коммерческой фильмы, которую режиссер Осип Прокудин-Горский ваял в «Нечаянных радостях». Пошлость. Но при этом возвышенная, обреченная пошлость, восходящая к великим образцам и осиянная мученической кончиной режиссера — ее создателя (Хамдамов виртуозно играет во всех регистрах плохого/хорошего вкуса). Дальше обмотанная километрами тюля Царевна приходит в избушку к святому старцу-отшельнику (Феликс Антипов) и рассказывает... Ну, то есть как рассказывает... Половину сцены мы видим артикуляцию, а текст читает закадровый голос, но потом голос прорезывается уже у самой Царевны. Немое кино вдруг становится звуковым, что отдельно подчеркивает «киношность» происходящего. Царевна рассказывает, что, изнасилованная, сама, де, зарезала привязанного к дереву мужа, не в силах снести презрение и ненависть в его взгляде. Отшельник утешает: ничего, день скоро кончится, наступит ночь и покроет все. Царевна удаляется, то есть хвост ее воздушного покрывала исчезает в дверном проеме.

«Утопилась!» — решает Князь. «Вознеслась!» — парирует Фрейлина. Чтобы разрешить спор, они играют в «мешок без дна». В сказках «1001 ночь» была история про украденный мешок, когда вор и хозяин мешка состязались в суде, рассказывая, что там внутри. Фрейлина и Князь соревнуются: кто больше слов засунет в мешок, тот и выиграл. В итоге мешок разбухает, вмещая в себя Вселенную. Фрейлина вроде побеждает, но участь Царевны все равно неясна: мы видим, как она стоит в почти затонувшей, до краев наполненной водой лодке — ни туда, ни сюда.

Эти интермедии во дворце, где помимо Князя и Фрейлины обитают: Женщина в доме Князя (Анна Михалкова) с часами на длинной цепочке, пара адъютантов в золотых эполетах, загадочный кот и раскосая, хитроватая горничная в платье с хвостом (Анастасия Цой), — сняты на грани холодного официоза и клоунады. Пока Фрейлина развлекает сказками Князя, адъютанты, сняв мундиры, под которыми — туго затянутые корсеты, — бренчат на фортепьянах или играют в шахматы; кот вольно бродит среди бутылок, а Горничная валяется с папироской на белой медвежьей шкуре и, будучи вызванной к господам, вставляет дымящую папиросу медведю в пасть. Быт в этой вечности, похожей не на баньку с пауками, но на мраморный дворец, еще сохраняет строгую придворную форму, но уже необратимо расшатан отсутствием смысла. Дух еще сквозит... В натюрмортах из бутылок Чтица видит то «трех сестер», мечтающих уехать в Москву, то «Катерину», готовую броситься в Волгу... Но что за чем? Почему? Непонятно... Ничему нельзя верить. Даже дагерротипам близких: «серебро осыпается». Даже в «борьбу за свободу»: историю со взрывом кареты, в которой погибла супруга Князя, адъютанты иллюстрируют, размахивая венскими стульями, а Фрейлина тут же зачитывает отрывок из упоительной переписки между оправданным присяжными террористом и начальством тюрьмы по поводу пропавших подтяжек.

Вязкий абсурд заполняет пространство, как стылый воздух. Никто тут ничего не поймет. Даже сама прорицательница, несмотря на весь свой апломб, попадает через раз пальцем в небо. В конце концов она достает из саквояжа волшебные фунтики, свернутые из газеты. Конический фунтик, прикрепленный на лоб, превращает Фрейлину в благородного единорога, прицепленный на нос — в любопытного Буратино или врунишку-Пиноккио, надетый на голову — в шута, а если просунуть его сквозь дырку в обоях — можно попробовать разглядеть все-таки: что там с Царевичем?

Там, в ином нарративе, мы видим деревенскую избу и молодку, которая бодро сколачивает гроб. К ней подходит пузатый младенец, и она собирает в серебряный горшочек его мочу. Этой мочой она поит полумертвую бабку (Алла Демидова), та воскресает, отправляется в лес, толкая перед собой убогую тачку, и находит тело царевича, завернутое в ковер (так же в ковре хоронили убиенного режиссера Прокудина-Горского в «Нечаянных радостях»). Старуха на время возвращает в тело Царевича его несчастную душу, и тот рассказывает, что жена сама влюбилась в Разбойника. После томительно долгой эротической сцены, где Царевна и Разбойник, ласкаясь, губами снимают друг у друга колечки с пальцев, — женщина согласна на все: «Веди меня, куда хочешь!» Ну и после такого Царевич, отвязанный от дерева ребенком-грибочком, убивает уже сам себя по причине одиночества и ненужности.

Так что же? Если Царевич — последний царь, Царевна — Россия, а Разбойник — восставшая чернь, в чем причина трагедии? В том, что та власть оказалась слишком слабой? Или слишком надменной? Или стала действительно не нужна? Мы не знаем. И не узнаем. Все попытки чтицы-прорицательницы отыскать истину (она даже на люстру забирается, для чего адъютанты специально приносят стремянку) — тщетны.

Есть идиллическое пространство — лес, поле, озеро, мишки на дереве, безответные люди-грибы, занимающиеся гимнастикой на полянке... И над всем этим, в сияющем небе загадочные черные шары — знак неизбывной вины и греха. Чтобы избыть, надо бы что-то понять. Но не выходит. И, бросив попытки, Фрейлина, рыдая, бросается бежать вдоль анфилады дворцовых залов. А потом, на улице встает на лыжи и удаляется вглубь оснеженного парка. Конец.

Вот такой «Расемон». Трагическая история, как затянутый наглухо «мешок без дна», где таится то ли смысл Мироздания, то ли просто кислый лимон.

Самое занятное, что фильм «Матильда» по части абсурда, а также исторической (не)достоверности ничуть не уступает сказке Хамдамова. Сколько я понимаю, задачей Учителя было снять фильм исключительно «приятный во всех отношениях», никого не задевающий и обходящий все острые углы. Никакой революции, упаси Боже! Николай II даже еще не царь. Двадцатидвухлетний Никки (Ларс Айдингер) и восемнадцатилетняя Маля (Михалина Ольшанска), великая романтическая любовь, от которой наследник престола вынужден отказаться, потому что власть на Руси — всегда тягота, жертва, рабство на галерах…

При этом сама интрижка Наследника с балериной (если судить по историческим документам) на великую жертву совсем не тянет. Там даже непонятно, был секс или нет. Поэтому нафиг историю! Снимаем сказку про Золушку, только с печальным концом. Золушка, безусловно, должна быть сильной — не размазня какая-нибудь (Учитель вообще любит сильных героинь, а Кшесинская и по жизни была не промах), так что Маля на экране — танк. Чего она только ни вытворяет: с голой сиськой танцует, во дворец является как к себе домой; ее гонят в дверь, а она в окно... Наследнику Матильда прямо в лицо говорит: «Любить ты будешь только меня!», — и на меньшее, чем «замуж», — категорически не согласна. Она даже какое-то время всерьез рассчитывает стать русскою царицей, документы изучает, подтверждающие ее якобы права на польский трон. (Господи! Какой польский трон?!) Но, поняв, что кровь у нее все же недостаточно голубая, — согласна и так, на морганатический брак; то есть наследник должен отречься и пусть правит кто-то другой.

Противостоять такому напору не способен никто: ни сам Никки — безвольная тряпка, ни императрица-мать (Ингеборга Дапкунайте), властная, но слишком воспитанная для таких разборок, ни соперница Аликс (Луиза Вольфрам), белобрысая дылда с немецким акцентом, ни воспитатель наследника Константин Петрович Победоносцев (Константин Желдин)... Поэтому авторы вынуждены придумывать линию «сильного антагониста». Им становится некий влюбленный в Матильду поручик Воронцов (Данила Козловский), который начинает с того, что дает Наследнику в рыло. Потом его вешают (но неудачно), потом планомерно сводят с ума — этим занимается доктор Фишель (Томас Остермайер), явно попавший сюда из фильмов раннего немецкого экспрессионизма, и, когда Никки, уже сдавшийся, надевает кожаную куртку и едет на автомобиле жениться, Воронцов похищает Матильду, а охранка, которая их пасла, взрывает обоих вместе с паромом. Бу-бумс! Тут безутешный Никки легко соглашается сочетаться браком с немецкой принцессой и венчаться на царство. Успенский собор. Придворные в золоте. На шелковой подушке подносят большую корону Российской империи... Но нет! Уцелевшая Маля, прокравшаяся в собор, кричит с хоров: «Никки!» Николай, натурально, — в обморок, корона катится на пол... Это начало фильма. Затем излагается весь роман. А в конце наследник встает, надевает корону и отправляется царствовать. Финал: ночь, Ходынка, вереницы гробов, царь в отчаянии опускается на колени и поджигает праздничный фейерверк — типа прощальный салют. Красота! Полный аллес!

Каким-то удивительным образом два совершенно разных художника с абсолютно разными задачами: один шаманит, вызывает духов Империи, которая жестоко гнобила его и притом была и остается источником вдохновения, а другой пытается «сделать красиво» современному зрителю и «приятно» нынешней власти, — приходят в одну и ту же точку. Временами кажется, что «Матильда» — цветная версия фильма Хамдамова: те же музейные интерьеры, роскошные костюмы, дворцовый быт (при странном отсутствии слуг — у Хамдамова их и то больше), драгоценности, спиритические сеансы, немое кино, балет...^[4] Есть даже человек, переодетый медведем: у Хамдамова мишка в сосновом лесу — статист в костюме, в «Матильде» генерал в медвежьей шкуре, прорвав экран, с помпой выходит со стопкой водки в финале первого придворного киносеанса. В общем, Учитель свой фильм, свой «мешок без дна» заполняет тем же «полным фаршем» империи Романовых и в том же абсурдном порядке. Данила Козловский в аквариуме вполне может соперничать с Разбойником в озере, а финальный фейерверк над Ходынкой, на мой взгляд, покруче будет, чем черные НЛО в небе Хамдамова. И в том, и в другом фильме действительное прошлое мистифицировано, вытеснено, спрятано за ширмой откровенно сказочного сюжета. Оно невидимо, непостижимо, но при этом тревожит и не дает покоя, как мучительная, не зажившая рана, как шило в мешке, как скелет в шкафу.

«Мешок» Учителя оказался в большей степени на виду, и потому «шило» из него выскользнуло. Я имею в виду беспрецедентный скандал, устроенный вокруг фильма «царебожниками» с участием Натальи Поклонской. Накал страстей, готовность жечь и убивать — свидетельство того, что гражданская война в стране не закончилась; достаточно искры, чтобы она из «холодной» превратилась в «горячую». Революция продолжается. В центре ее, как и положено, — вопрос о власти. О нашей любимой Российской, неограниченной, самодержавной власти, которая пережила и 17-й год, и 91-й, однако растеряла по дороге свои идеологические опоры и теперь стоит, качаясь, не зная, чем себя подпереть (если всерьез, а не на словах). Православием? Опасно, как выясняется. Религией коммунизма? Тоже не очень. Народностью в смысле «национальной гордости великороссов»? Снова беда...

100 лет назад в стране произошла революция. Обрушилась гигантская, богатая, стремительно развивавшаяся империя. Она была отстроена заново под лозунгами, диаметрально противоположными прежним. И снова рухнула. Что дальше? Не знает никто. И, в принципе, не желает знать. Страна существует как-то без прошлого, без настоящего и без будущего.

Удивительная история!