ЭКСПЛИЦИТНАЯ ТЕОРИЯ

*

ЭКСПЛИЦИТНАЯ ТЕОРИЯ

С. Н. Зенкин. Теория литературы: проблемы и результаты. М., «Новое литературное обозрение», 2018, 368 стр.

В последние годы гуманитарные науки уделяют все больше внимания теоретическим проблемам — иногда явно, а иногда подспудно происходит ревизия основных моделей и ключевых понятий научного поля. Обновляющийся научный язык закрепляется в научно-популярных публикациях, обращенных к широкому кругу читателей. Вспомним и серию Европейского университета «Азбука понятий», и книги издательства «НЛО», объединенные в серию «Что такое Россия», и недавний учебник, выпущенный командой журнала «Ab Imperio», — «Новая имперская история Северной Евразии». Еще более популярны лекции известных филологов на порталах «Arzamas» или «ПостНаука», однако они знакомят аудиторию скорее с историей литературы, а не с теорией.

С выходом книги известного филолога, теоретика литературы и переводчика С. Н. Зенкина «Теория литературы: проблемы и результаты» это досадное упущение наконец исправлено. В книге Зенкин взвешенно, спокойно и точно рассматривает основные подходы к литературному тексту, сталкивает полярные взгляды исследователей и, двигаясь от проблемы к проблеме, формирует и представление о том, чем занимаются теоретики литературы и что именно можно изучать в литературных текстах.

Книга Зенкина при этом не относится к числу научно-популярных изданий, которые объясняют ту или иную науку с нуля: хотя в ней ясно объясняются основные термины и понятия, ее сложно читать без высшего гуманитарного образования (хотя бы одного-двух курсов). Целевая аудитория книги честно обозначена в подзаголовке: «Учебное пособие для магистратуры и аспирантуры». Впрочем, именно студенты являются основными адресатами научно-популярных проектов, поэтому аудитория у книги все же широкая.

Для студентов-филологов книга Зенкина важна особо. Теория литературы долгое время существовала в зоне своеобразного парадокса. Для многих талантливых студентов, которые выбирали своей специализацией литературоведение, а не лингвистику, теория казалась ненужной. Заданный еще в позднесоветское и продолженный в постсоветское время тренд заниматься классической историей литературы и текстологией казался безальтернативным. Из теоретических подходов сейчас общепризнанно классическим считается интертекстуальный, который как бы слился с традиционной историей литературы. Поэтому для многих студентов, решивших стать литературоведами, репертуар научных подходов к тексту был во многом предопределен: настоящая наука — это история литературы и немного интертекстуальности.

Это положение дел во многом подкреплялось и учебной литературой. Студенты, которые считали, что им не повезло с лектором по теории, обращались к тому или иному учебнику, но и здесь их часто ждало разочарование. Во многих учебниках теория литературы сводилась к «литературному произведению как художественному целому», к проблеме разграничения «эпоса, лирики и драмы», к истории эстетических учений (с акцентом на Гегеле и Чернышевском). И хотя эти проблемы на самом деле важны для теории литературы и истории науки, и хотя, с другой стороны, в пособиях обсуждались и формалисты, и структуралисты, в целом учебники по теории не способствовали расширению теоретических интересов. Конечно, не хочется обобщать — всегда были преподаватели, относившиеся к теории особо, были и удачные учебники (например, учебник В. Е. Хализева). Но в целом, за редким исключением, учебная литература оставляла впечатление выключенной из современной науки.

Выход книги Зенкина эксплицировал длящийся уже несколько лет процесс переосмысления филологического инструментария и языка. В новой «Теории литературы» подробно рассматриваются основные подходы к литературе. Представляется, что автору важно увидеть теорию как единое, общее интеллектуальное поле, в котором все проблемы и сложности так или иначе взаимосвязаны. На страницах книги теоретики исторической поэтики, формализма, структурализма, постструктурализма, рецептивной эстетики, лингвопоэтики, нарратологии, социологии литературы вступают в диалог друг с другом — Зенкин предпочел не хронологическое, а проблемное изложение теоретических концепций. В каждой главе «Теории литературы» рассматривается одна из ключевых литературоведческих проблем: что такое литература, текст, жанр, как можно изучать повествование, автора, в чем заключается проблема читателя и проблема истории литературы.

Такое изложение материала очищает теоретический нарратив от ореола «историчности». Русская филология подчас слишком сосредотачивалась на собственной истории. Если в советское время это было необходимо для сохранения и продолжения научной традиции, то сейчас, когда исторические сведения легко доступны, целесообразнее представлять мир науки не столько как мир людей, сколько как мир постоянно конкурирующих за решение той или иной проблемы идей.

Конечно, по книге Зенкина сложно восстановить историю филологии. Возможно, в некоторых фрагментах историзм можно усилить — в книге не всегда понятно, в чем структурализм не сходился с формализмом, а постструктурализм — со структурализмом. Точнее, на уровне столкновения точек зрения отдельных ученых все понятно, но не всегда ясно на уровне исследовательских установок конкретного направления.

Среди подходов, учтенных Зенкиным, выделяются как вполне традиционные для русской науки (формализм, структурализм, Бахтин), так и не до конца прижившиеся или, во всяком случае, не ставшие такими же очевидными. Поэтому кажется очень важным, что Зенкин подробно излагает теоретические положения школы рецептивной эстетики (В. Изер, Х. Р. Яусс, С. Фиш) и социологическую теорию литературного поля П. Бурдье (впрочем, изложение теории литературного поля можно было бы, пожалуй, заострить: например, акцентировать важную для социолога идею о неизбежном дрейфе писателя, наделенного символическим капиталом, в сторону сегмента поля популярной литературы). Не менее важно, что Зенкин в разных главах «Теории литературы» обращается к Лотману, причем не только к его структуралистским исследованиям текста, но и к поздним культурологическим концепциям. Тот факт, что Лотман был большим теоретиком, конечно, — трюизм, однако в последние годы в русском литературоведении не так часто обращаются к его теоретическим построениям, предпочитая видеть в нем в большей степени историка литературы. Есть у Зенкина и свои «любимчики» — французские структуралисты и постструктуралисты: в книге очень много внимания уделяется идеям Р. Барта и Ж. Женетта (разделы, связанные с Женеттом, читаются сложнее, что объясняется сложностью мысли исследователя).

Хотя в книге Зенкина создается единый континуум теоретической мысли ХХ века, многие подходы он почти не рассматривает. Так, скорее на периферии остаются и исследования литературы и идеологии (особенно в неомарксистском изводе), и цифровые гуманитарные науки — Т. Иглтон, Ф. Джеймисон, Ф. Моретти честно упоминаются в книге, но их взгляды пристально не проанализированы. Зенкин практически не обращается и к современным популярным подходам, будь то гендерная проблематика, теория травмы или когнитивные исследования. Отношение к этому может быть разное: тем, кто ждет от теории литературы радикальной смены парадигм, новых популярных подходов будет не хватать, сторонники же чистой поэтики, наоборот, оценят строгость в отборе материала. В любом случае выбранные Зенкиным подходы и теоретические аспекты расширяют традиционные рамки учебника по теории литературы.

Неоспоримое достоинство книги — ее язык. В «Теории литературы» Зенкин выступает не только в роли теоретика, но и в другой важной роли — в роли переводчика: мысль того или иного теоретика формулируется в книге на языке той научной парадигмы, к которой принадлежит исследователь, но ко всем формулировкам автор делает пояснения более понятным и универсальным языком. Установка на здравый смысл, на изложение концепции популярным, но не популистским языком очень важна для учебника. Она создает особое ощущение связанности теории с литературой и литературным процессом (такое впечатление редко возникает именно от учебников). Не бросающаяся в глаза ревизия научного языка — а здравый смысл настолько хорош, что его как будто не замечаешь, — делает книгу Зенкина очень современной и своевременной.

Нет сомнений, что книга будет переиздана, и при переиздании, пожалуй, стоило бы увеличить количество примеров из литературных текстов, иллюстрирующих то или иное теоретическое положение, — пока что в книге их не так много, особенно в нарратологической части. Было бы замечательно, если бы книга была переиздана и другим тиражом: 1500 экземпляров — большой тираж по нынешним временам, но хотелось бы, чтобы книга действительно стала учебником по теории для всех студентов филологических факультетов.

На последней странице учебника Зенкин рассуждает о конце литературной теории. Хочется надеяться, что это рассуждение — своего рода индикатор готовящихся теоретических открытий: ощущение законченности в науке часто коррелирует с неожиданным появлением новых теорий.