ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА СПАСТИСЬ

Нефедов Сергей Александрович — доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института истории и археологии Уральского отделения РАН, профессор Уральского федерального университета, Екатеринбург.

Сергей Нефедов

_*

ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА СПАСТИСЬ

Все тайное, рано или поздно, становится явным.

^Сократ 

Есть события, о которых историки предпочитают не вспоминать. Одним они кажутся предательством, другие воспринимают их как позор, третьим они представляются глупостью, повлекшей за собой катастрофу. Об этих событиях не надо вспоминать и не надо говорить. Не надо знать и не надо мудрствовать. «Ибо от многой мудрости многие печали, и тот, кто умножает знания, умножает печаль».

Но тайна рано или поздно выходит наружу. Ее пытаются спрятать, но она всплывает вновь и вновь, негромко и непритязательно заявляя о том, что она и есть — явь. Она и есть та настоящая история, которую не хотят знать, о которой не хотят слышать, от которой отворачивают лицо.

Тайна, о которой идет речь, касается обстоятельств крушения Российской империи и тех событий, которые предшествовали Февральской революции. Об этих обстоятельствах распространялось много слухов и домыслов. Говорили о попытках неких «темных сил» заключить сепаратный мир с Германией, о заговоре, который готовила либеральная оппозиция, и о том, что вдохновителем этого заговора был британский посол Бьюкенен. Это были всего лишь слухи, но в опровержение их писали статьи и книги, доказывавшие, что слухи — это всего лишь слухи, что нет документов, которые подтвердили бы порочащие всех «фантастические домыслы».

Но документы были — просто их не замечали и не хотели замечать. Один из этих документов был опубликован 28 февраля 1919 года в будапештской газете «Пештер Ллойд»¹. В обстановке разразившейся в Австро-Венгрии катастрофы кто-то из информированных чиновников развалившегося правительства стал доказывать, что спасение было возможно — если бы германский генштаб прислушался к русским предложениям о мире. Ведь принятие этих предложений «закончило бы войну таким образом, что Центральные державы были бы полностью удовлетворены»². Это не были «фантастические домыслы». Немецкий консул в Будапеште Фюрстенберг отослал статью в германский МИД, и там официально подтвердили, что все это — правда.

Опубликованные «Пештер Ллойд» документы передавали драматическую атмосферу последних дней Российской империи. Сквозь сухие строки слышался крик утопающего, хватающегося за соломинку.

«Тот, у кого перед глазами то, что уже произошло и что еще может произойти, если он мыслит без предрассудков, не без глубочайшего содрогания прочтет текст этих выдвигаемых русской стороной мирных предложений и предостережение царя Николая…

В последнем предложении от 6 марта³ 1917 г. говорится:

„Очевидно, оба кайзера… не хотят мира. Причина этой позиции непонятна, хотя имеются указания на то, что тут замешана личная неприязнь к царю и к Виктору Эммануилу⁴.

Поскольку все народы желают мира, переход на личности в политике может дорого обойтись властителям. Снизу все сильнее будет раздаваться призыв к миру, из-за чего позиция правительств будет подвергаться все большей опасности. Особенно серьезное положение в Петербурге. Нас чрезвычайно беспокоят тайные интриги англичан и французов. Имеются доказательства, что Англия стремится подчинить все российское государство, включая армию и флот, — посредством образованных классов и генералов, которых ей удалось привлечь на свою сторону. Многие из них уже обработаны настолько, что посол Бьюкенен теперь открыто добивается смены монарха — после того как проведал о твердом намерении императора Николая установить мир…

Сегодня позиция правящих династий нигде не является благоприятной…

По всем этим причинам царь советует монархам Германии и Австро-Венгрии прислушаться к голосу разума и договориться с его правительством о мире, причем сделать это без проволочек, прежде чем подрывная деятельность Англии сделает это невозможным…”»⁵

Далее следовали конкретные мирные предложения, содержащие большие уступки со стороны России — в том числе признание независимости Польши.

За внешне сдержанными строками послания проглядывает вся глубина отчаяния. Николай II обращается к своему бывшему другу, императору Вильгельму, — к другу, которого он предал, жалуясь на «личное отношение», на то, что предательство не забыли. Как когда-то в старые времена он доверительно описывает «другу Вилли» свое тяжелое положение — пропасть, в которую его толкает судьба. С одной стороны, народ, который изнемогает от войны и требует мира. Народ, готовый восстать — и, как мы знаем, действительно восставший несколько дней спустя. Мир необходим, словно глоток воздуха. С другой стороны — Британская империя, обвившая его страну, как удав, сжимающая свои кольца и не позволяющая вздохнуть. Еще немного — и она раздавит императора, лишит его власти — поэтому надо действовать «без проволочек», сейчас, в эти последние несколько дней.

Но было уже слишком поздно. Это послание — крик о помощи — было датировано 6 марта нового стиля — 21 февраля по старому календарю. В Петрограде уже начинались беспорядки; поначалу это был голодный бунт, но он спровоцировал мятеж солдат, которые не хотели стрелять в рабочих, — и главное — они не хотели идти на фронт умирать непонятно за что. Это было то самое требование мира низами, о котором писал царь.

2 марта «обработанные» оппозицией генералы заставили Николая II отречься от престола, а затем сформированное либералами Временное правительство заявило о намерении продолжать войну.

Британский удав мог праздновать победу: он достиг всех своих целей.

Статья в «Пештер Ллойд» была далеко не единственным документом, приоткрывшим завесу тайны. В 1965 году немецкий историк Георг фон Раух сумел получить доступ к архиву МИД ФРГ в Бонне и дополнил информацию венгерской газеты сообщениями немецких агентов из разных стран⁶. Эти сообщения позволяли восстановить в деталях картину тайных контактов между представителями русских властей и Центральных держав. Оказалось, что эти контакты начались задолго до предостережения 6 марта, практически сразу же после начала войны.

Какова была причина того, что царское правительство стремилось заключить мир?

Причина была в том, что Россия была вовлечена в ненужную ей войну путем обмана, путем хитрых интриг и провокаций, главную роль в которых играл министр иностранных дел Англии Эдуард Грей.

Основным конфликтом, угрожавшим миру, было торговое соперничество между Англией и Германией. Конкуренция была жестокой, потому что обе великие державы жили торговлей, обменом своих промышленных товаров на продовольствие и сырье. Это была в основном морская торговля, и для ее защиты требовался военный флот. Британская империя обладала могущественным флотом, который в случае войны мог установить морскую блокаду Германии и обречь ее на голод — как это и случилось в реальности. Германское руководство предвидело такой исход и пыталось создать свой флот, который мог бы противостоять британскому. Но «владычица морей» не желала лишиться своей короны, поэтому «Гранд-Флит» должен был нанести удар, не дожидаясь, пока его противник наберется сил.

Однако атаки с моря было недостаточно, нужно было заблокировать Германию с суши, навязать ей войну с Россией и Францией. У России не было причин воевать с Германией, более того, император Николай II и кайзер Вильгельм II поддерживали дружеские отношения; в приватной переписке они называли друг друга «Вилли» и «Ники». В 1905 году Вилли и Ники подписали в Бьерке договор о военном союзе, очевидно, направленном против Англии. Министры убедили Николая II дезавуировать это соглашение, но сам по себе этот эпизод показал, что политика России может быть непоследовательной, что царь подвержен внешним влияниям. «Он слишком бесхребетен», — констатировал Вильгельм II⁷.

В России было много сторонников союза с Германией; многие понимали внутреннюю связь двух монархий, ведь со времен Петра I Россия развивалась под влиянием немецкой культуры и многие окружавшие императора сановники были по происхождению немцами. И почти все понимали, что едва оправившаяся от революции 1905 — 1907 годов страна не готова к войне, что военные поражения повлекут за собой революционный взрыв — как это случилось в 1905 году. В феврале 1914 года член Государственного Совета П. Н. Дурново направил Николаю II «Записку», в которой детально обрисовал механизм будущей революции. Такого же мнения придерживался и патриарх российских сановников С. Ю. Витте; он говорил, что «нынешняя война — это единоборство Великобритании и Германии за мировую гегемонию… Остальным державам суждено играть роль статистов в этой схватке, но к сожалению, не просто очевидцев, а втянутых в бойню „ad majorem Dei glorian”⁸… Всем державам, вовлеченным в эту трагедию, грозят неисчислимые бедствия, для России же она обернется катастрофой, и война, которая начата правительствами, будет закончена народами»⁹.

Однако Англия сумела втянуть Россию в ненужную ей войну. Эдуард Грей использовал конфликт между союзницей Германии Австро-Венгрией и Сербией, которую традиционно поддерживала Россия. Он втайне уверял Германию, что Англия останется нейтральной, и в то же время обещал свою поддержку России и Франции. Он подстрекал Россию заранее объявить мобилизацию, с тем чтобы упредить быстрое развертывание австрийских и германских армий, — хотя Германия предупреждала, что мобилизация означает войну. В окружении превосходящих численностью противников Германия могла рассчитывать лишь на быструю мобилизацию своих армий. Для сосредоточения германских армий требовалось 14 дней, а для сосредоточения русских армий — 40 дней. В случае войны германское командование надеялось за 40 дней разгромить Францию, а затем перебросить основные силы против России. Заблаговременная мобилизация русских армий отнимала у Германии эти 40 дней — и вместе с тем отнимала шансы на победу. Поэтому Германия была вынуждена объявить России и Франции войну сразу же после начала русской мобилизации. Эти установки не были секретом для политиков; германский канцлер Т. Бетман-Гольвиг неоднократно «дружески предупреждал» об этом русского министра иностранных дел С. Д. Сазонова.

Основная проблема германской дипломатии заключалась в том, что С. Д. Сазонов был «русским британцем», вся карьера которого была связана с Лондоном. По отзывам одного из высших русских сановников, Сазонов был «англофил, благоговеющий перед английскими порядками… Германию он определенно не любил»¹⁰. Об услугах, оказанных Сазоновым Англии, говорит то, что в 1916 году британское правительство решительно сопротивлялось его отставке, а король Георг наградил русского министра Большим рыцарским крестом ордена Бани.

Что за услугу оказал Сазонов Англии? Здесь мы соприкасаемся с еще одной тайной — тайной начала Первой мировой войны. После сараевского инцидента Сазонов каждый день совещался с английским и французским послами, вырабатывая план действий. Вместе с начальником Генштаба Янушкевичем он добивался от Николая II согласия на мобилизацию, и 19 июля сторонники войны, казалось, достигли успеха. Однако в этот же день царь получил телеграмму от Распутина: «Верю, надеюсь на мирный покой, большое злодеяние затевают, не мы участники...»¹¹ «Ники» отправил срочное послание «другу Вилли», и выяснилось, что тот вовсе не желает войны, что конфликт можно урегулировать мирным путем. Утром 30 июля в разговоре с министром двора Фредерихсом Николай II сказал, что крайне недоволен Сазоновым и Янушкевичем, что он твердо решил избежать войны.

Однако Сазонов нашел путь к войне. Днем 30 июля из русского посольства в Берлине была получена телеграмма о том, что в одной немецкой газете появилось сообщение о начале мобилизации в Германии. Это была газетная утка, буквально через пять минут в посольстве разобрались и отправили опровергающую телеграмму. Однако, как впоследствии объяснял Сазонов, эта вторая телеграмма «почему-то запоздала». Он взял телеграмму с газетной уткой и отправился к царю.

Витте впоследствии возмущался этим поступком Сазонова: по установленному порядку вопрос должен был обсуждаться в Совете министров¹² — и, разумеется, информация должна быть предварительно проверена. В реальности же получилось так, что Сазонов — скорее всего, умышленно — обманул императора. Мало того, вынудив Николая II отдать приказ о мобилизации, министр позвонил Янушкевичу и предложил тому сломать телефон — дабы, разобравшись в ситуации, царь не отменил свой приказ. Теперь уже ничто не могло остановить мировую войну.

Таким образом, Сазонов оказал большую услугу Англии, он сделал то, о чем мечтал Эдуард Грей: Германия была вынуждена вступить в войну с мощной коалицией держав, которая к тому же господствовала на море.

Витте в это время находился в Биаррице во Франции и не мог помешать интригам Грея и Сазонова. Вернувшись 28 августа в Петербург, отставной премьер начал агитировать в правительственных кругах в пользу скорейшего прекращения ненужной России войны. Витте сохранял обширные связи, его дом посещали видные сановники и министры, в том числе и глава правительства И. Л. Горемыкин. «Великобритания, конечно, не прочь биться до последней капли крови русского солдата, — говорил Витте министру финансов П. Л. Барку. — Но едва ли нам приличествует идти у нее на поводу; мы обязаны вовремя остановиться, чтобы не подвергать гибели все благосостояние и бытие нашей родины»¹³.

По Петрограду в списках распространяли письмо Витте, адресованное великому князю Константину Константиновичу. «Не ведет ли Англия нас на поводе и не приведет ли в такое положение, которое затем потребует от нашего потомства массы жертв, чтобы избавиться от нового друга?» — вопрошал опальный сановник¹⁴.

Витте считали главой «германофильской» партии, к которой причисляли также императрицу Александру Федоровну, Распутина, Фредерихса и некоторых сановников высокого ранга. Впрочем, в отличие от Витте эти люди не выступали открыто: патриотический угар на время заглушил голос разума и прослыть германофилом было опасно. Тем не менее по столице ходили слухи, что вскоре будет заключен мир; говорили также о том, что Витте будет представителем России на мирных переговорах. Витте и сам писал о своем будущем назначении немецкому банкиру Р. Мендельсону, предлагая пути к установлению прямых контактов между царем и кайзером. Эта переписка контролировалась непосредственно статс-секретарем германского МИДа фон Яговым.

И в этот момент, когда казалось, что германофильская партия одерживает успехи в тайном сражении с Антантой, Витте внезапно скончался. Французский президент Пуанкаре записал в своем дневнике: «Узнали о смерти графа Витте. Эта смерть чуть ли не имеет для Антанты значение выигранного сражения…»¹⁵

Это не было преувеличением: на похоронах Витте 2 марта 1915 года собралось все высшее чиновничество России, присутствовали все члены Совета министров и Государственного совета, весь дипломатический корпус. Витте обладал огромным авторитетом, и вполне вероятно, что он смог бы остановить войну.

Со смертью Витте германофильская партия, действительно, потерпела тяжелое поражение, но у нее оставались сильные сторонники при дворе. Одним из них был Григорий Распутин. Витте хорошо знал людей и ценил природную интуицию Распутина. «Вы не знаете, какого большого ума этот замечательный человек… — говорил о нем Витте. — Он лучше, нежели кто, знает Россию, ее дух, настроение и исторические стремления. Он знает все каким-то чутьем…»¹⁶

В июле 1914 года Распутин пытался предотвратить войну, но после ее начала предпочитал не афишировать свои взгляды. Такой же позиции придерживалась императрица Александра, на словах она высказывалась патриотически, но втайне переписывалась со своими немецкими родственниками — в марте 1917 года она сожгла эти письма. Образ мыслей актеров на исторической сцене проглядывал из их действий. В начале 1916 года, когда патриотический пыл «общественности» заметно охладел, Александра и Распутин настояли на назначении председателем Совета министров Б. В. Штюрмера. Штюрмер был ничем не примечательным чиновником, и секрет его назначения состоял в том, что он был другом Распутина и обещал аккуратно исполнять все его пожелания.

По-видимому, выполняя эти пожелания, Штюрмер приблизил к себе друзей и помощников покойного Витте. Одним из них был известный в политических кругах журналист Иосиф Колышко. Штюрмер отправил его в Стокгольм с задачей прозондировать возможные условия сепаратного мира. Колышко вышел на связь с германским промышленным магнатом Гуго Стиннесом-младшим, представителем канцлера Бетман-Гольвига. Переговоры, происходившие в мае 1916 года, касались конкретных условий мира и, в частности, судьбы Польши. Однако Колышко предупреждал Стиннеса, что, по словам Штюрмера, главным препятствием к миру в данный момент является позиция самого царя, что сторонники мира выжидают удобный момент, чтобы ее изменить¹⁷.

Бетман-Гольвиг просил, чтобы Штюрмер прислал для дальнейших переговоров своего уполномоченного представителя. Была достигнута договоренность о приезде в Стокгольм И. Ф. Манасевича-Мануйлова. Это был еще один член «команды Витте», опытный разведчик, который считался «правой рукой» Штюрмера и человеком, близким к Распутину. Однако направленное германским МИДом через посредников приглашение для Мануйлова было перехвачено русской охранкой. Полиция не решилась предъявить прямое обвинение в антигосударственной деятельности; вместо этого она устроила провокацию с получением взятки и арестовала Мануйлова. Дело приняло настолько серьезный оборот, что Штюрмер срочно отправился к царю в Ставку и добился отстранения министра внутренних дел А. А. Хвостова. Скандал удалось замять, но переговоры в Стокгольме были на время прерваны¹⁸.

Между тем какие-то сведения о переговорах стали известны британской разведке — и инициативу их сразу приписали Распутину. Британский военный министр лорд Китченер предупреждал кабинет министров о могущественных «темных силах» — именно англичане ввели в употребление этот термин, обозначавший Распутина, императрицу и их единомышленников. Китченер считал ситуацию настолько серьезной, что решил сам отправиться в Россию, чтобы расстроить коварные замыслы¹⁹. 5 июня министр с группой сопровождающих лиц отплыл в Архангельск, но в тот же вечер его корабль подорвался на мине и затонул. «Для нас хорошо, что Китченер погиб, так как позже он мог бы причинить вред России», — сказал Распутин, и Александра Федоровна сочла необходимым передать эти слова своему царственному супругу²⁰.

Опасения английского кабинета относительно политики России еще более усилились с отставкой Сазонова. Императрица считала министра иностранных дел «винтиком британской машины»²¹; он ежедневно встречался с Бьюкененом и французским послом Палеологом и, запершись в кабинете, решал с ними все вопросы. Чтобы вести тайные переговоры с Германией, нужно было первым делом убрать Сазонова, и 7 июля он был отправлен в отставку. Бьюкенен в нарушение дипломатического этикета попытался воспрепятствовать этому решению — но безуспешно. Премьер Штюрмер стал также и министром иностранных дел; он прекратил ежедневные совещания с послами — в ответ британский МИД перестал делиться с Россией секретной информацией. Посол в Лондоне Бенкендорф сообщал, что англичане «припрятывают в стол бумаги, чтобы не показывать», говоря: «Знаете, мы не уверены теперь, что самые большие секреты не попадут к нашим врагам»²².

Еще в апреле 1916 года из России в страны-союзники была отправлена думская делегация с целью установления контактов на парламентском уровне. Руководителем делегации был заместитель («товарищ») председателя Государственной думы А. Д. Протопопов. Неплохой оратор, владевший несколькими языками, Протопопов произвел благоприятное впечатление на английского короля, который отозвался о нем как о «выдающемся человеке». Протопопов ни с кем не спорил и всем улыбался, но при всем том он был другом Распутина, и Распутин еще в феврале предлагал назначить его министром финансов. На обратном пути в Россию, в Стокгольме, Протопопов встретился с Колышко, который безуспешно ждал приезда Мануйлова, — и Колышко предложил ему организовать свидание с секретарем германского посольства Ф. Варбургом.

Эта, казалось бы, с виду случайная встреча позволила Штюрмеру донести немецкие предложения непосредственно до царя. 19 июля Протоповов был принят Николаем II.

— Да, я вижу, враг силен, — сказал император. — Я согласен, при нынешнем положении те условия, которые вы передали, для России были бы идеальными условиями. Но разве может Россия заключить сепаратный мир? А как отнеслась бы к этому армия? А Государственная дума?²³

В итоге Протопопов получил от царя поручение переговорить с лидерами Государственной думы и выяснить их отношение к германским предложениям. Очень скоро выяснилось, что это отношение было резко отрицательным. Тем не менее 16 сентября по настоятельным просьбам Распутина и императрицы Протопопов был назначен управляющим Министерством внутренних дел. Разумеется, в своих делах новый управляющий следовал «советам» Распутина. К этому времени Распутин стал фактическим правителем огромной страны. Императрица считала его чуть ли не святым: ведь только он своей чудодейственной силой мог избавлять от страданий ее неизлечимо больного сына. Что касается царя, то, по словам официального историографа Ставки генерала Д. Н. Дубенского, он был в полном подчинении у императрицы. «Достаточно было их видеть четверть часа, чтобы сказать, что самодержцем была она, а не он»²⁴. «Император царствует, но правит императрица, инспирируемая Распутиным», — говорил Сазонов французскому послу²⁵. В письмах Александры к мужу Распутин фигурировал как «наш Друг» или просто «Он» — с большой буквы. Достаточно прочесть несколько отрывков из этих писем, чтобы почувствовать атмосферу, царившую в коронованной семье.

«Александра — Николаю. 7 сентября 1916 г. Слушай Его — Он желает тебе лишь добра, и Бог дал Ему больше предвиденья, мудрости и проницательности, нежели всем военным вместе. <...> Бог послал Его тебе в помощники и в руководители…

Николай — Александре. 9 сентября 1916 г. ...Сердечно благодарю тебя за твое дорогое длинное письмо, в котором ты мне передаешь поручения от нашего Друга.

Александра — Николаю. 27 сентября 1916 г. Держи мою записку перед собой. Наш Друг просил тебя переговорить по поводу всех этих вопросов с Протопоповым. <...> Вели ему слушаться советов нашего Друга, это принесет ему счастье, поможет ему в его трудах и в твоих. <...> Держи эту бумагу перед собой.

Николай — Александре. 28 сентября 1916 г. Нежно благодарю за милое письмо и точные инструкции для разговора моего с Протопоповым.

Николай — Александре. 29 сент. 1916 г. …Вчера с 6.15 до 8.15 вечера я разговаривал с Протопоповым. <...> Твой маленький листок с вопросами был передо мной...»²⁶

Все это кажется похожим на театр марионеток, но историки не сомневаются в подлинности переписки. Они подсчитали, что таким вот образом Распутин в 1915 — 1916 годах передал императору около 150 «советов». И пожалуй, самое удивительное, что в подавляющем большинстве это были разумные, дельные советы. Были случаи, когда Николай принимал их не сразу, но Александра настаивала — и обычно убеждала мужа.

Таким образом, Протопопов — через императора, или императрицу, или непосредственно — исполнял «советы» Распутина. Заняв пост управляющего министерством, он первым делом постарался ответить на предложения, полученные от Варбурга. «Пештер Ллойд» сообщает, что 3 октября 1916 года «русский двор через нейтральное посредничество в Вене и Берлине известил, что Россия, после того как она и так уже сделала больше, чем была обязана, оговаривает за собой в дальнейшем свободу действий. Таким образом, было обозначено, что мир мог бы быть заключен немедленно»²⁷.

Это было чрезвычайно важное сообщение, и, как бы ни хранили секрет договаривающиеся стороны, оно вызвало быстро распространившиеся слухи. «Вот уже несколько дней в Петрограде циркулирует странный слух, — записал в своем дневнике Морис Палеолог, — уверяют, что Штюрмер доказал наконец императору необходимость кончить войну, заключив, в случае надобности, сепаратный мир. Более двадцати лиц пришли ко мне с расспросами. <...> Сегодня по повелению императора телеграфное агентство публикует официальную ноту, категорически опровергающую слух, распространяемый некоторыми газетами о сепаратном мире между Россией и Германией»²⁸.

Слухи, действительно, были преждевременными. «Пештер Ллойд» поясняет, что «все зависело исключительно от того, уступит ли Германия в вопросе Константинополя…»²⁹ Россия требовала интернационализации черноморских проливов, но это требование не устраивало германский Генштаб, которым руководили генералы Гинденбург и Людендорф. Поэтому переговоры на время прервались.

Между тем еще до появления этих слухов встреча Протопопова и Варбурга (которую приписывали инициативе Штюрмера) пробудила новые подозрения у британского кабинета. В конце августа король Георг V направил Николаю II телеграмму, в которой призвал царя «не допустить, чтобы русский народ ввели в заблуждение злостные махинации германских агентов»³⁰. Англичане решили устранить Штюрмера, используя либеральную оппозицию в Думе. Под предлогом чтения лекций в Оксфорде в Англию был приглашен лидер кадетов П. Н. Милюков; он удостоился встречи с ключевыми фигурами кабинета — Г. Асквитом, Д. Ллойд-Джорджем и Э. Греем. По возвращении в Россию 31 сентября Милюков созвал срочное заседание ЦК кадетов. Он рассказывал, что в Англии следят за политикой Штюрмера «с чувством ужаса», что «в руки английского дипломатического шпионажа попал ряд нитей», компрометирующих Штюрмера и «подтверждающих его <...> стремление приблизить конец войны хотя бы и ценой компромисса»³¹. Милюков особо отметил готовность союзников «поддержать борьбу русских либералов с бюрократией и темными силами»³². Речь шла о свержении стремящегося закончить войну правительства «темных сил» и образовании «ответственного министерства», то есть о лишении царя реальной власти.

Между тем положение в стране становилось все более угрожающим. «Потери, понесенные Россией, столь колоссальны, что вся страна охвачена печалью… — признавал Бьюкенен, — создается впечатление, что продолжение войны бесполезно и что Россия, в противоположность Великобритании, ничего не выиграет от продолжения войны»³³. Начался продовольственный кризис; в октябре в Петрограде вспыхнула грандиозная стихийная стачка, причем толпы рабочих требовали не только хлеба, но и мира. К демонстрантам примкнули солдаты некоторых полков; по заключению историков это была «репетиция февральских дней 1917 года»³⁴.

Милюков объяснил эти волнения провокацией Протопопова. Согласно версии либералов, полиция распускала возбуждавшие рабочих слухи с тем, чтобы использовать массовые беспорядки как предлог для выхода из войны. Стремясь ниспровергнуть «темные силы», кадеты закрывали глаза на опасность революции. Бьюкенен призывал их к «штурму власти». «Окончательная победа должна быть также одержана над еще более коварным врагом в нашем собственном доме», — заявил он на заседании «англо-российского клуба»³⁵.

1 ноября Милюков с думской трибуны громогласно выступил против «коварного врага». Перечисляя отдельные решения Штюрмера на посту премьера, он риторически спрашивал: «Что это: глупость или измена?» — и большинство депутатов кричало: «Измена!» Милюков рискнул сбросить маску с «темных сил». «Я вам назову этих людей! — патетически восклицал Милюков. — Манасевич-Мануйлов, Штюрмер, Распутин, Питирим³⁶, Протопопов. Это та самая придворная партия, победой которой, по словам „Нойе Фрейе Прессе”, было назначение Штюрмера — победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой царицы»³⁷.

Цитата из «Нойе Фрейе Прессе» была произнесена Милюковым по-немецки, но те, кто ее понял, затаили дыхание: это было обвинение против императрицы Александры. Хотя Милюков не привел никаких доказательств измены Штюрмера, его речь имела оглушительный эффект. Запрещенная к печати цензурой, она перепечатывалась в тысячах экземпляров и распространялась даже в императорской Ставке. Генералы верноподданнически просили убрать Штюрмера. К этим просьбам присоединились настоятельные просьбы великих князей, членов императорского дома, ненавидевших не столько Штюрмера, сколько узурпировавших власть Распутина и императрицу. «Великокняжескую фронду» возглавил англоман и лучший друг Бьюкенена великий князь Николай Михайлович. Со своей стороны, Бьюкенен на аудиенции у царя предупреждал о возможных «серьезных волнениях» в случае, если премьер останется. В конечном счете, несмотря на сопротивление Распутина и императрицы, Николай II отправил Штюрмера в отставку; его преемником был назначен англофил А. Ф. Трепов.

Это была впечатляющая победа Бьюкенена, показавшая эффективность его методов использования внутренней оппозиции для свержения неугодного правительства. Однако для пресечения всех поползновений к сепаратному миру необходимо было передать власть этой англофильской оппозиции. Бьюкенен, либералы из «Прогрессивного блока» и фрондирующие великие князья вели «штурм власти» под лозунгом создания министерства, ответственного перед Думой. Они желали отнять власть у Распутина, императрицы и у Николая II.

Но для начала нужно было убрать Протопопова. После отставки Штюрмера он был ключевой фигурой в контактах с Германией, которые велись через наместника на Кавказе великого князя Николая Николаевича и его жену, черногорскую княжну Стану («Анастасию»). Николай Николаевич был в неприязненных отношениях с императрицей Александрой, но черногорское королевское семейство имело свой интерес в этих контактах, суливших ему надежду с германской помощью получить корону Сербии. Доверенными лицами великой княгини Анастасии были ее секретарь Перрин и голландский авантюрист барон Круифф. Перрин был хиромантом, когда-то предсказавшим Протопопову ослепительную карьеру; теперь же он был известен английской разведке как немецкий агент, состоящий в переписке с Протопоповым³⁸.

Воодушевленная успехом и вдохновляемая Бьюкененом либеральная оппозиция требовала отставки Протопопова. Но за спиной Протопопова стоял Распутин. В то время как целью Бьюкенена было продолжение войны — «до последнего русского солдата» — целью Протопопова и Распутина было спасение России от революции путем заключения сепаратного мира и организации продовольственного снабжения. В городах уже начались голодные бунты, и волна возмущения неминуемо должна была докатиться до Петрограда.

«Прости меня, дорогой мой, верь мне, я тебя умоляю, не сменяй Протопопова теперь <...> — писала императрица мужу. — Продовольствие должно быть в руках Протопопова. <...> Протопопов чтит нашего Друга, и потому Бог будет с ним»³⁹.

Николай II отказался уволить Протопопова — тогда либеральная «общественность» начала яростную пропагандистскую компанию, обвиняя Распутина и Протопопова в подготовке сепаратного мира. Помимо прочего, в ходивших по столице листках Протопопов изображался как душевнобольной сифилитик, а Распутин — как сожитель императрицы, заодно развративший ее дочерей.

Должно быть, эти листки произвели впечатление на представителей британской разведки («Ми-6»), которые исправно доносили в Лондон о всех слухах. Работавший в архивах Ми-6 британский историк Майкл Смит описывает ситуацию следующим образом: «В 1916 году резидент британской разведки в Петрограде майор Торнхилл отправил своему шефу Мэнсфилду Каммингу шифровку, в которой извещал, что в российской столице ходят упорные слухи о… сепаратных переговорах между Россией и Германией и что в них замешана супруга Николая II Александра Федоровна, немка по происхождению. Одним из главных сторонников выхода России из войны, говорилось в шифровке, был Григорий Распутин, оказывающий огромное влияние на царицу и ее мужа… Мэнсфилд Камминг доложил об этом правительству, которое было крайне обеспокоенно и обязало его сделать все возможное для предотвращения сепаратного мира. Камминг решил устранить Распутина, считая его идеологом заговорщиков…»⁴⁰

«Это был, без сомнения, один из самых жестоких и безжалостных эпизодов во всей истории британской секретной службы», — пишет Майкл Смит⁴¹. Провести операцию по «устранению Распутина» было поручено капитану Джону Скейлу и лейтенантам Стивену Элли и Освальду Рейнеру. Рейнер был близким другом князя Феликса Юсупова, они были знакомы со времен совместной учебы в Оксфорде. Он привлек к заговору Юсупова и двух его приятелей, думского деятеля Пуришкевича и великого князя Дмитрия Павловича. Это делалось для отвода глаз, с тем чтобы подозрение не пало на британскую разведку. 17 декабря заговорщики заманили Распутина во дворец Юсупова, где он был схвачен и подвергнут пыткам с целью выяснить подробности о попытках заключения сепаратного мира. «Пытка была выполнена с удивительным уровнем насилия… — пишет Майкл Смит, — его яички были раздавлены… Независимо от того, что Распутин на самом деле сказал заговорщикам <...> у них не было выбора, кроме как убить его и избавиться от тела… Рейнер сделал контрольный выстрел, используя личный револьвер системы Уэбли»⁴². Эти револьверы были запрещены Гаагской конвенцией, но использовались британскими офицерами; они стреляли безоболочными пулями, которые деформировались при ударе и оставляли рваную рану. Впоследствии, много лет спустя, Рейнер показывал эту пулю своим близким: он подобрал ее, чтобы не оставлять улик⁴³.

Что узнали заговорщики, подвергнув Распутина жестокой пытке? Разумеется, они не стали рассказывать об этом в своих мемуарах: мемуарам Юсупова не стоит верить уже потому, что они написаны совместно с Рейнером. Однако Юсупов должен был как-то аргументировать свое участие в заговоре, ведь он собирался устранить главу «темных сил», пытавшегося совершить предательство, заключить сепаратный мир с врагами. И Юсупов приводит слова Распутина: «довольно воевать, довольно крови пролито; пора всю эту канитель кончать. <...> Сам-то все артачится, да и Сама тоже уперлась; должно опять там кто-нибудь их худому научает, а они слушают... Ну, да что там говорить! Коли прикажу хорошенько — по-моему сделают, да только у нас не все еще готово»⁴⁴.

Отсюда, по-видимому, следует, что император и императрица не были инициаторами контактов с германской стороной. Штюрмер в свое время предупреждал, что главное препятствие к заключению сепаратного мира — это позиция императора. К началу декабря 1916 года эта позиция, очевидно, не изменилась. Таким образом, октябрьские предложения «русского двора» исходили не от императора — насколько можно судить, они исходили от великого князя Николая Николаевича, княгини Анастасии и Протопопова, за спиной которого стоял Распутин.

После убийства Распутина Бьюкенен в первую очередь попытался спасти от правосудия арестованных «подставных» убийц — великого князя Дмитрия, Юсупова и Пуришкевича. Вместе с Николаем Михайловичем он организовал подписание петиции великих князей, и все трое отделались высылкой из столицы. Император знал, кто является действительным организатором убийства. Лейтенант Рейнер подобрал роковую пулю, но улики остались. Русская полиция вышла на след, и Бьюкенену пришлось оправдываться. В своих мемуарах посол отмечает: «...так как я слышал, что его величество подозревает молодого англичанина, школьного товарища князя Феликса Юсупова, в соучастии в убийстве Распутина, я воспользовался случаем заверить его, что подозрение это совершенно неосновательно»⁴⁵. Царь понимающе промолчал.

«Убийство Распутина <...> было фатальной ошибкой, — признает Бьюкенен. — Оно заставило императрицу решиться быть более твердой, чем когда-либо…»⁴⁶ Оказалось, что императрица может проводить более решительную «германофильскую» политику, чем Распутин. Англофил премьер Трепов был отправлен в отставку; его место занял во всем покорный воле императрицы Н. Д. Голицын. Протопопов был утвержден на посту министра внутренних дел. В конце декабря он представил императору план заключения сепаратного мира. Предполагалось, что Россия за несколько месяцев до выхода из войны известит об этом союзников, а затем, независимо от их ответа, начнет переговоры с Германией. Император согласился на этот план, то есть было принято окончательное решение о сепаратном мире⁴⁷. Таким образом, убийство Распутина c участием «молодого англичанина» изменило позицию императора: теперь он был согласен на переговоры с Германией — правда, с предварительным уведомлением союзников.

Бьюкенен понимал, что означают произошедшие в правительстве перемены, что он не добился своей цели. Получалось, что теперь, когда были устранены Штюрмер и Распутин, нужно было устранить еще и императрицу Александру. Николай Михайлович, игравший роль связного между послом и фрондирующими князьями, записал в своем дневнике 23 декабря: «Все, что они (убийцы Распутина — С. Н.) совершили — ...полумера, так как надо обязательно покончить и с Александрой Федоровной, и с Протоповым»⁴⁸. Великокняжеская «золотая молодежь» на своих пирушках говорила о том, что надо освободить Дмитрия, поднять гвардейские полки, идти на Царское Село, заставить императора отречься, а императрицу заточить в монастырь. Уже перечисляли эти готовые к выходу на Сенатскую площадь гвардейские полки⁴⁹. В салонах говорили, что надо продолжить начатое, что оппозиция не ограничится убийством Распутина и совершит переворот. «Многие… были совершенно искренно убеждены, что я подготовляю переворот, — писал председатель Думы М. В. Родзянко, — и что мне в этом помогают многие из гвардейских офицеров и английский посол Бьюкенен»⁵⁰. Палеолог записал в своем дневнике: «Вот уже несколько раз меня расспрашивают о сношениях Бьюкенена с либеральными партиями и даже серьезнейшим тоном спрашивают меня, не работает ли он тайно в пользу революции»⁵¹. Бьюкенен естественным образом фигурировал в этих слухах как лидер русской либеральной оппозиции.

На волне этой массовой поддержки салонов Бьюкенен решил действовать. 30 декабря он, заручившись полномочиями от короля Георга, попытался «откровенно» поговорить с Николаем II. Посол начал с указания на продовольственный кризис и неспособность администрации, откуда он сделал вывод о необходимости передачи власти новому правительству. Это должно быть правительство, которое будет пользоваться «доверием народа» (завуалированный вариант «ответственного министерства»). Затем он заговорил о немецких агентах, пробравшихся в окружение императрицы, в результате чего она «обвиняется в том, что работает в интересах Германии»⁵². Он приглашал Александру с дочерьми посетить Англию, чтобы встретиться с английскими родственниками⁵³.

Императрица находилась в соседней комнате и все слышала. Вернее — чувствовала. Чувствовала, как удав слегка сомкнул кольца.

Доподлинно не известно, что ответил Николай II на это любезное приглашение и чем закончилась аудиенция. Но сохранилось свидетельство об инциденте, произошедшем через день, на приеме по случаю Нового года. «Государь, подойдя к английскому послу Бьюкенену… заметил ему, что он, посол английского короля, не оправдал ожиданий Его Величества, что в прошлый раз на аудиенции Государь упрекал его в том, что он посещает врагов монархии. Теперь Государь исправляет свою неточность: Бьюкенен не посещает их, а сам принимает их у себя в посольстве. Бьюкенен был и сконфужен, и обескуражен. Было ясно, что Его Величеству стала известна закулисная игра Бьюкенена и его связи с лидерами оппозиции»⁵⁴.

Однако в тот день императора больше беспокоило другое: нарастающий продовольственный кризис и волнения в городах. Во время аудиенции Бьюкенена он неожиданно заговорил о железных дорогах, о том, что они не справляются с подвозом продовольствия в города. В городах происходили голодные волнения и единственным способом избежать катастрофы было освободить дороги от военных перевозок. На фронте начались бунты солдат, не желавших умирать непонятно за что. Необходимо было заканчивать эту несчастную войну.

Убийство Распутина имело важное следствие: императрица помирилась со своим давним недругом, великим князем Николаем Николаевичем⁵⁵. Это дало возможность использовать для переговоров «черногорский» канал княгини Анастасии. По информации «Пештер Ллойд» 11 января 1917 года из России через черногорских посредников было отправлено сообщение, предлагавшее вернуться к переговорам на основе октябрьских условий. Но на этот раз предложение было сделано с ведома Николая II⁵⁶.

В сообщении 11 января не упоминалось о предварительном оповещении союзников. Натиск Бьюкенена привел к тому, что это галантное условие было отброшено. Речь теперь шла о тайных сепаратных переговорах между Россией и странами Центрального блока. Это решение далось царю нелегко. Бывший министр финансов В. Н. Коковцов вспоминал об аудиенции 19 января: «Внешний вид Государя настолько поразил меня, что я не мог не спросить его о состоянии его здоровья. За целый год, что я не видел его, он стал просто неузнаваем: лицо страшно исхудало, осунулось и было испещрено мелкими морщинами… Выражение лица Государя было какое-то беспомощное. Принужденная, грустная улыбка не сходила с лица…»⁵⁷

Предложения России обсуждались в Берлине, Вене и Софии, причем болгарский король Фердинанд был готов согласиться на русские условия. Вена была за продолжение переговоров, но германский генштаб, возглавляемый генералом Людендорфом, был категорически против⁵⁸.

Переговоры срывались, продовольственный кризис нарастал, волнения в городах усиливались, назревала катастрофа — а в это время Бьюкенен в союзе с либералами вел «штурм власти». Либералы были убеждены в том, что голодные волнения спровоцированы императрицей и Протопоповым, чтобы иметь повод заключить сепаратный мир.

«Упорно говорили о том, что императрица всеми способами желает добиться заключения сепаратного мира, — писал Родзянко, — и что Протопопов, являющийся ее помощником в этом деле, замышляет спровоцировать беспорядки в столицах на почве недостатка продовольствия, чтобы затем эти беспорядки подавить и иметь основание для переговоров о сепаратном мире»⁵⁹.

Основываясь на сообщениях Бьюкенена, Ллойд Джордж утверждал, что «партия <...> царицы стремится спровоцировать „революцию”, чтобы под этим предлогом заключить мир с немцами»⁶⁰.

Они убрали Штюрмера, убили Распутина, но Бьюкенену не удалось отправить в Англию добивавшуюся заключения мира императрицу. Стало быть, нужно было ее устранить. Нужно было готовить переворот, чтобы привести к власти Милюкова и его друзей. Удав сжимал свои кольца. Сохранились многочисленные свидетельства об участии Бьюкенена в подготовке государственного переворота.

«Английское посольство по приказу Ллойд Джорджа сделалось очагом пропаганды, — вспоминала активная участница великокняжеской фронды княгиня Палей. — Либералы, князь Львов, Милюков, Родзянко, Маклаков, Гучков и так далее, находились там постоянно. Именно в английском посольстве и было решено отказаться от легальных путей и вступить на путь революции»⁶¹.

«В последнее время английский посол сэр Бьюкенен принимает активное участие в тактике русских оппозиционных групп… — докладывал представитель правительства в Думе Л. К. Куманин. — Бьюкенена часто посещают: граф Игнатьев, А. И. Гучков, М. В. Родзянко и П. П. Рябушинский…»⁶²

«Его Величеству доносили, — писала фрейлина императрицы баронесса С. К. Буксгевден, — что сэр Джордж постоянно общается с Милюковым, Гучковым и подобными им либеральными деятелями — личными врагами Императора...»⁶³

«Государь заявил мне, — свидетельствует подруга Александры Федоровны А. А. Вырубова, — что знает из верного источника: английский посол сэр Бьюкенен принимает деятельное участие в интригах против их величеств и что у него в посольстве чуть ли не заседания с великими князьями по этому случаю. Государь добавил, что намерен послать телеграмму королю Георгу с просьбой воспретить английскому послу вмешиваться во внутреннюю политику России…»⁶⁴

Среди многочисленных свидетельств особое место занимает цитированное выше сообщение 21 февраля: «Имеются доказательства, что Англия стремится подчинить все российское государство, включая армию и флот, — посредством образованных классов и генералов, которых ей удалось привлечь на свою сторону. Многие из них уже обработаны настолько, что посол Бьюкенен теперь открыто добивается смены монарха — после того как проведал о твердом намерении императора Николая установить мир… Представители Британии сорят несметными деньгами в Петербурге…»⁶⁵

Что значит «смена монарха»? Как далеко простирались замыслы «личных врагов императора», с которыми встречался Бьюкенен? Друг Бьюкенена, великий князь Николай Михайлович, писавший о том, что надо убить императрицу, передает впечатление от разговора с видными оппозиционерами, В. В. Шульгиным и М. И. Терещенко: «Но какая злоба у этих двух людей к режиму, к ней, к нему, и они это вовсе не скрывают, и оба в один голос говорят о возможности цареубийства!»⁶⁶ Бьюкенен и сам пишет о планировавшемся цареубийстве: «Дворцовый переворот обсуждался открыто, и за обедом в посольстве один из моих русских друзей, занимавший высокое положение в правительстве, сообщил мне, что вопрос заключается лишь в том, будут ли убиты и император и императрица или только эта последняя…»⁶⁷

«Здесь общее чувство таково, — докладывал Бьюкенен в МИД 18 января, — что если государь не уступит, то в течение ближайших недель что-нибудь произойдет или в форме дворцового переворота, или в форме убийства»⁶⁸.

Информация о готовящемся цареубийстве имелась и в британском кабинете. «Во время своего пребывания в России наши делегаты слышали громкие разговоры даже в высших кругах петроградского общества о возможности убийства царя и царицы», — вспоминал Ллойд Джордж⁶⁹.

Это были не просто разговоры. «Один мой русский друг, — признавал Бьюкенен, — который был впоследствии членом Временного Правительства, известил меня через полковника Торнхилла, помощника нашего военного атташе, что перед Пасхой должна произойти революция, но что мне нечего беспокоиться, так как она продлится не больше двух недель»⁷⁰.

«Мой русский друг, который был впоследствии членом Временного правительства», — это был «личный враг императора» А. И. Гучков. Слово «революция» тогда употребляли в широком смысле; в лексиконе заговорщиков оно означало «военный переворот». Гучков вместе с мечтавшим убить царя Терещенко готовил военный переворот. Заговорщики планировали напасть на императорский поезд по пути в Ставку и заставить императора отречься от престола. Каким образом они могли заставить императора отречься? Ответ становится понятным в свете участия полковника Торнхилла — а следовательно, и его подчиненных, в том числе и Освальда Рейнера. Император знал о раздавленных яичках и рваной ране на лбу.

Что он мог сделать?

21 февраля он отправил свое последнее послание Центральным державам — просьбу договориться о мире, пока не поздно. Министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Чернин назвал это послание «последней попыткой спастись»⁷¹.

Какова была реакция Центральных держав?

«Король Болгарии лично ходатайствовал перед кайзером и императором (Австро-Венгрии — С. Н.) Карлом, чтобы добиться… благосклонного приема этого русского предложения. Однако Верховное командование германских войск в Спа осталось при мнении, что начало революции в России будет только полезно для Центральных держав, поскольку в таком случае Россия была бы отдана на их милость»⁷².

23 февраля началась революция. Но это была не та «революция», которую планировали Гучков и Бьюкенен. Это была катастрофа, которой пытался избежать император. Сокращение подвоза хлеба вызвало голодный бунт в Петрограде — и этот бунт поддержали солдаты, не желавшие умирать на непонятной войне. Но дальше все шло по плану заговорщиков. «Обработанные» генералы покорнейше просили императора отречься. А потом в Ставку прибыл Гучков, за которым виднелась тень полковника Торнхилла.

Император отрекся — но не просто так. Последним своим приказом он назначил Верховным главнокомандующим великого князя Николая Николаевича. И 13 марта в Берлине и Вене получили еще одно послание.

«Монархию и династию в России еще можно спасти, если Центральные державы будут действовать незамедлительно. Тогда удовлетворительный мир на известной вам основе будет гарантирован. Великие князья и преданные им генералы сегодня еще имеют преобладающее влияние и готовы двинуться на Петербург. После этого царь Николай или, если он пожелает, новый правитель официально предоставит Центральным державам известные мирные договоры… Но абсолютно необходимо действовать немедленно, прежде чем революционное правительство, которое об этом догадывается, осмелится арестовать и, может, даже умертвить царскую семью и кажущихся ему подозрительными генералов… Отряда примерно в 700 тысяч человек на несколько недель было бы, пожалуй, достаточно, чтобы успешно провести данные действия...»⁷³

Сколько скелетов прячется в железном шкафу российской истории? Об этом не надо знать и не надо об этом мудрствовать. «Ибо от многой мудрости многие печали, и тот, кто умножает знания, умножает печаль».

Остается лишь процитировать печальное резюме безымянного автора статьи в «Пештер Ллойд».

«Это последнее предложение русской стороны также не было принято во внимание. Срочные призывы короля Фердинанда… и предоставленное кайзеру и королю Карлу в апреле 1917 года графом Черниным экспозе доказывают, что в Софии и Вене обстановку оценивали верно. Одна лишь Ставка германского командования, то есть Людендорф, упорно придерживалась мнения, что русская революция для Центральных держав будет скорее полезна, чем вредна, и считала недопустимым вмешательство во внутренние дела России. И, таким образом, ничего не было сделано, чтобы добиться всеобщего мира — мира, который был бы для Центральных держав совсем иным, чем тот, который будет предписан им сейчас»⁷⁴.