В ЗОНЕ МОЛЧАНИЯ

В ЗОНЕ МОЛЧАНИЯ

Анна Старобинец. Посмотри на него. М., «АСТ», «CORPUS», 2017, 288 стр.

Никто заранее не планирует сделаться героем книги ужасов. Никто, даже те, кто, как Анна Старобинец, пишет книги в основном в жанре хоррора.

Просто плохие вещи происходят иногда с хорошими людьми. Не обязательно с писателями или журналистами. Отличие писателя или журналиста здесь в том, что он на все, хорошее ли, плохое, реагирует большей частью одинаково: садится и начинает писать. Таким образом он и сам справляется с происходящим, и дает нам, читателям, возможность понять механизм происходящего с ним (а иногда и с нами). Так написать, как может только он и никто другой. Это его, писателя, богоданный способ изменить мир. Сделать его хоть немножечко, на самую капельку, лучше.

Книга Анны Старобинец «Посмотри на него» — произведение документальное. Все, о чем мы читаем, произошло с героиней на самом деле. Повествование в книге ведется от первого лица, так что у читателя не возникает сомнений, что автор и героиня — один и тот же человек.

Однако на деле это не совсем так. Благодаря писательскому таланту, героиня и автор на первых же страницах романа раздваиваются. Автор — холодноватый, немного отстраненный наблюдатель, журналист, производящий расследование. Героиня — несчастная, загнанная жизнью в ловушку женщина. Ей сказали, что ее нерожденный еще ребенок неизлечимо болен. Она мечется, впадает в отчаяние, совершает ошибки, берет себя в руки, храбро вступает в борьбу с системой и, казалось бы, побеждает.

Но, пробив социально-общественную стену, героиня неожиданно оказывается в новой ловушке. Ловушке собственной личностной ограниченности, неспособности принять до конца происходящее, «посмотреть на него».

Между героиней и автором временной разрыв. Героиня все еще там, бьется в паутине неизвестности, бросается от отчаяния к безумной надежде, ищет выход…

Автор — здесь. Он уже знает, чем все закончится.

«Допустим, ты пробил головою стену. А что ты будешь делать в соседней камере?» — спрашивал язвительно Ежи Лец.

Довольно быстро читатель убеждается, что цель автора вовсе не поведать нам о своем личном горе. Это у героини горе. Автор ей, безусловно, сопереживает, но задачи у него, безусловно, совершенно иные, нежели просто пробить читателя на жалость и вызвать потоки слез.

«Посмотри на него» — первая на моей памяти попытка на основе художественного текста дать людям представление о глобальных различиях в отношении к пациенту современной российской медицины и ее западной сестры.

И дело тут вовсе не в квалификации врачей или уровне научно-технического прогресса.

Героиня, обеспокоенная состоянием будущего ребенка, обращается в высокоспециализированное медицинское учреждение к известному в своей области светилу. С просьбой принять ее вне очереди.

Светило, представьте себе, вовсе не отказывает, наоборот, милостиво соглашается. Не грубит, не орет. Ему, светилу, самому, может, интересно, что там у нее в животе. А вдруг повезет? Вдруг там что-то редкое, этакое?

Да!!!

И светило зовет в кабинет студентов, чтобы немедленно поделиться радостью: смотрите, ребята, что я нашел! Нам повезло, такое не каждый день увидишь!

И все стоят, глядя на обнаженную ниже пояса женщину с датчиком, засунутым в причинное место, сходящую с ума от стыда и тревоги. Смотрят на нее так, словно перед ними не человек, а учебное пособие, манекен. Смотрят, толкают друг друга локтями, обсуждают, никого не стесняясь, различные детали увиденного. Рука врача, увлекшись, давит все сильнее на рукоятку датчика, забывая, что там, на другом конце, живая человеческая плоть.

Разумеется, светило ничего не объясняет пациентке — зачем? Она для него сейчас не более чем учебное пособие. Это он студентам говорит: «С такими пороками дети не выживают». А не обезумевшей от горя матери. С нею он вообще не разговаривает. Просто сует ей направление на прерывание беременности в женскую консультацию.

Читатель — в том числе и среднестатистический россиянин, — разумеется, прочитав эту сцену, возмутится: «Как такое вообще возможно?! Разве героиня не человек?! Разве она не заслуживает сочувствия, уважения?! Да хоть бы и обычной вежливости — спросить, можно ли пригласить студентов на оплаченную ею из собственного кармана консультацию, прикрыть ей низ живота пеленкой?»

Жалость к героине? Мастерски вызванная писателем Старобинец неприязнь к светилу? Но в том и суть, что случай-то не уникален. Это происходит сегодня и ежедневно во множестве кабинетов, сейчас, сию минуту, и ни у кого особого возмущения не вызывает. Это ведь норма жизни. Врачи делают свою работу. Студентам нужно учиться.

Впоследствии, когда автор сведет нас с чуткими, вежливыми, человечными врачами, причем не только немецкими, но и российскими — их немного на страницах книги, но они есть, — мы поймем, что дело тут не в личных качествах каждого, отдельного, мало на что способного повлиять человека.

Просто общая система другая, подход к человеку другой, и даже деньги мало что могут здесь изменить. «Мы такими вещами не занимаемся», — отказывают героине одна за другой платные акушерско-гинекологические клиники Москвы.

Героиня узнает, что прервать беременность на позднем сроке «в нормальных условиях», то есть элементарно, с обезболиванием и чтобы муж был рядом, в России невозможно ни за какие деньги.

Интернет обрушивает на нее кучу жутких подробностей — в большую часть из них автор нас не посвящает, отводя этой теме всего пару страниц, хотя вполне мог бы, и наверняка мы бы так же жадно, как героиня, — часами, не в силах оторваться, читали бы «про всякие ужасы».

Автор, однако, поступает иначе, акцентируя наше внимание на отношении общества к людям, у которых нет, подобно героине, возможности зайти на англоязычные форумы или съездить за границу и там своими глазами посмотреть и сравнить.

В целом российское общество относится к позднему прерыванию беременности негативно. Платная медицина не желает заниматься «такими вещами», простые люди либо осуждают, либо молчат, считая неприличным «говорить о таком». (Я еще помню, как неприличным считалось говорить в обществе о беременности и родах.)

То есть норма для человека — пройти через это жизненное испытание быстро и молча, с тем чтобы как можно скорее выбросить все это из головы. В глазах общества это не несчастье (ребенка ведь еще не было) и не болезнь (ведь жизни самой героини ничто непосредственно не угрожает). Просто неудачное стечение обстоятельств. Нечто, что не подлежит вербализации. Проблема, которую надо решить и жить дальше, по возможности не особо на ней акцентируясь.

Для журналиста и писателя этот подход, как мы понимаем, неприемлем.

И вот на страницах книги раздаются голоса с иностранных форумов. Голоса тех, кто прошел через это все в совсем других условиях и теперь готов протянуть руку помощи, поддержать, утешить. Героиня наконец узнает, что возможен и другой взгляд, иной подход. Она, впрочем, и раньше в этом не сомневалась. Другое дело читатель. Ну что ж, теперь и он тоже в курсе.

Героиня с мужем и старшим ребенком отправляются в Германию. Там, в прекрасно оборудованной, гуманной клинике Шарите состоится встреча героини с ребенком. Ей предстоит родить его, «посмотреть на него» и отпустить.

С этого момента рассказ о борьбе с системой на какое-то время отступает на второй план. Ведь в Германии с героиней никто не борется. Наоборот, ей все — и врачи, и сотрудники, и муж, и подруга — сочувствуют, все готовы ее поддержать, предоставить максимальный уход и комфорт. Готовы ответить на любые вопросы, выполнить любое ее разумное желание.

И возникает парадокс. Героиня, которой больше не надо бороться ни с системой, ни с миром, оказывается наедине с собой. Ей нужно решать простые, но на самом деле абсолютно невозможные, нерешаемые вопросы: прерывать все-таки беременность или нет? Если прерывать, то что лучше — умертвить дитя еще до начала родов или дать ему погибнуть сразу после (у ребенка тяжелая, несовместимая с жизнью патология почек)? А главное — почему-то это становится главным — смотреть на него после родов или нет? В России все — и врачи, и женщины-роженицы — считают, что смотреть на «это» нельзя, не нужно, кошмары потом сниться будут. А здесь все почему-то настаивают, что посмотреть очень важно, просто необходимо. Для того, чтобы осознать, отпустить, проститься.

Конечно, она — героиня — сейчас «здесь». Но ведь она «оттуда». Как ей понять, что для нее правильней? А вдруг у нее просто духу не хватит «посмотреть на него»?

Парадокс в том, что как правильно для тебя — и в этом случае, и в любом другом — никто не знает и не подскажет. Героине предстоит самой ответить на этот вопрос, пройти путь от неприятия, нежелания «посмотреть на него» до сознательного прощания с ребенком в специально оборудованной для этого в клинике комнате и, впоследствии, посещения кладбища, где он похоронен, и покупки ему последнего подарка, игрушки.

Читателю предстоит пройти вместе с героиней весь этот процесс эволюции сознания, весь, от начала до конца, до полного приятия ею ситуации. Для нее это еще и процесс вербализации — не только посмотреть, но и назвать, но и обозначить словами каждое душевное движение, каждый болезненный поворот. Задача, решить которую способен только настоящий художник.

В книге есть страницы, которые невозможно читать без слез. Но, повторюсь, книга вовсе не написана для того, чтобы бить на жалость. Не то чтобы я была против жалости. Просто автор ставит перед собой иные, более сложные цели и задачи и успешно с ними справляется.

Потеряв ребенка, героиня возвращается на Родину, где, как легко догадаться, ничто особо не изменилось. У героини горе. Но большинство родных и друзей не готовы ни разделить его с ней, ни даже признать за героиней само право на горевание. Забыть, поскорей обо всем забыть и не вспоминать больше никогда кажется им наиболее правильным и естественным в данном случае способом поведения.

Героиня, хотя она с ними абсолютно не согласна, честно пытается загнать свою боль внутрь. Как результат, у нее начинается депрессия. Верная себе, российская медицина готова прийти на помощь. Решить проблему с помощью антидепрессантов и госпитализации в отделение душевнобольных. Что у вас болит? Душа? Стало быть, будем лечить душу. Причины, да, собственно, и личность ваша нас при этом не особо интересуют.

Вообще, пора бы уже привыкнуть, что в России, обращаясь за медицинской помощью, вы сперва должны надеть на ноги бахилы, а личность, вместе с верхней одеждой, сдать нянечке в гардероб. Выздоровеете — заберете обратно. «Мы же с вами взрослые люди».

Будучи сильным, а главное — пишущим человеком, журналистом, героиня не сдается. Она справляется с депрессией. Без госпитализации и антидепрессантов. С помощью хорошего, явно не типичного по своему подходу, здравомыслящего психолога. («Нужно, чтобы вы гуляли на свежем воздухе... — Но я не могу отойти от дома. <...> у меня начинается паническая атака. — Разве я сказал, что вы должны удаляться от дома? Гуляйте вокруг дома».) Заводит собаку. Работает, путешествует. Решается даже родить нового ребенка. Решается на него посмотреть.

Пишет книгу и в процессе этого действа окончательно восстанавливается.

Вторая часть книги, скажу сразу, кажется мне менее значимой, что ли. Тексты, собранные в ней, не сколько художественные, сколько журналистские. Анна не скрывает, что изначально и не собиралась ее писать. С ее точки зрения, книга кончилась на главе «Послесловие».

На написании второй части настояло издательство. Им казалось, что картина, которая сложится у читателя на основании всего лишь одной личной истории, может оказаться неполной. Иногда издатели не берут в расчет художественные достоинства документальных книг.

Хотя утверждать, что художественных достоинств у второй части книги нет вообще, значило бы покривить душой. Они в строении фраз, связующих реплики между собой, в описании людей и окружающей обстановки, в способе расположения материала. Практически нет голой статистики. Люди в основном повествуют о своих чувствах. С помощью правильно поставленных вопросов Анна заставляет их раскрываться, делиться с читателем деталями пройденного каждым из них пути.

Во второй части предполагался как бы диалог между немецкими и российскими врачами. Интервью с российскими врачами и женщинами, пережившими потерю ребенка на позднем сроке беременности, должны были, по замыслу автора, перемежаться с интервью с врачами и акушерками немецкими.

Диалога не получилось, поскольку русские врачи, в отличие от немецких, на контакт не пошли.

Анна со свойственной ей иронией посвятила отдельные главы этим интервью, которые не состоялись. Письма с официальными отказами. Описания попыток дозвониться и достучаться до отдельных представителей российской медицины.

Почему врачи отказались с ней разговаривать? Отчасти из обычного в таких случаях страха: «как бы чего не вышло». Отчасти… Работая акушеркой в израильском, абсолютно не похожем на российские роддоме, я однажды спросила С., милейшего и деликатнейшего человека, акушер-гинеколога, полжизни проработавшую в Украине, как ей теперь, отсюда, видится ее тамошняя практика, что она сегодня думает о том, что ей тогда приходилось делать, в том числе — о прерываниях на поздних сроках и обстановке, в которых они проходили. Решениях, которые приходилось принимать, своих действиях, казавшихся тогда неизбежной и необходимой рутиной.

«Зачем это вспоминать?! — в ужасе спросила она меня. — Это ведь все там осталось! Зачем же об этом вспоминать здесь?!»

Таким образом, с российской (а возможно, и шире — с постсоветской) стороны во второй части слышны лишь голоса женщин, которые, так же, как в свое время Аня, решились пойти наперекор системе.

Вот только у них не было ни денег, ни связей. Им не под силу оказалось выехать за границу. И они пошли на риск, попросту отказавшись от врачебной помощи.

В книге нигде этого прямо не говорится, но впечатление от этих интервью легко выразить словами: «лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Впрочем, некоторая отрадная нотка в этой части все-таки прозвучит: женщины начали говорить о своем горе вслух, объединяться, возникли группы поддержки. Это важно, этого раньше не было. То, что сегодня это есть, что появилась книга, где об этом написано, о многом говорит и внушает надежду.

Ведь и в Германии, даже в Западной, тоже не сразу пришли к такому гуманному подходу. В одной из глав второй части устами немецкой акушерки рассказывается, что тема эта и на Западе еще недавно замалчивалась и ей не придавалось должного значения.

Сегодня в мировой акушерской практике принято уделять внимание подготовке персонала к таким ситуациям, обязательной организации особых условий, социальной и психологической помощи пациенткам. В семидесятые годы прошлого века всего этого не было и в помине. Официальный подход на Западе был, как и у нас сейчас, — замолчать и забыть. И только постепенно начали обращать внимание на то, что забыть просто не удается.

Необычайно трогательным и в то же время важным для воссоздания перед читателем всей картины видится мне рассказ немецкой акушерки о женщине, через двадцать лет пришедшей спросить, где похоронен ее ребенок.

Хотя уважительное отношение к пациентам — не важно каким, пациентам вообще — желание пойти навстречу их нуждам, во всяком случае, там, где это не мешает лечебному процессу, уважение к личности, принятие во внимание стыдливости, вообще сохранение по возможности общепринятых человеческих норм общения в щекотливой ситуации врач — пациент в большинстве западных клиник давно уже стало нормой. Российским же медикам к этому еще предстоит прийти.

Книга Анны Старобинец видится мне одним из первых шагов на этом пути. Хотя, конечно, она далеко не только о проблемах российской медицины и постсоветского общества в целом. Ведь тогда это был бы уже не роман, а журналистское расследование.

На примере реальной человеческой истории книга просто и ненавязчиво, без лишнего пафоса и скорби рассказывает нам о преодолении. О том, как меняется человек, его чувства, взгляды, представления о мире и о себе под влиянием обстоятельств. Как он учится что-то принимать, с чем-то справляться, а что-то отпускать от себя. Так что, если хотите, это роман воспитания и взросления.

Главное же, чему учит нас книга Анны Старобинец, это то, что при любых обстоятельствах можно и нужно уметь оставаться человеком. Не закрывать глаза, подчиняясь обстоятельствам, а найти в себе мужество посмотреть.

Ольга ФИКС

Маале-Адумим