Гоголев
Андрей Павлович родился в 1989 году в
городе Уральске (Казахстан). Поэт,
прозаик, редактор, сценарист. По
специальности электрик, изучал экономику
в Ижевском государственном техническом
университете, учился на философском и
юридическом факультетах Удмуртского
государственного университета. Выпускник
Литературного института им. А. М. Горького.
С 2009 по 2014 годы был автором и организатором
чтений «Брезентовая Цапля», ныне —
куратор лектория «Настоящее время». С
1996 года проживает в городе Можге
(Удмуртия). В «Новом мире» публикуется
впервые. В подборке сохранена авторская
пунктуация и орфография.
Андрей
Гоголев
*
ЧАЛИТ ЛУНА
Фонари
Во всей Можге меняют фонари
на новые, квадратные, а эти
сложили островами на сугроб.
Они светили нам, когда мы шли
к примеру пить, влюбляться или драться
но так же, за бухло и за любовь.
Стоял под фонарем и я;
и ждал; дождался нет.
Не будем вместе. Лена.
Так звали автора вот этой фразы: нет!
Не гасли, суки.
Было так же это.
Товарищ по фамилии Кумар
решил стрелять в товарища Артура.
Кумар был при стволе, но я не знал
насколько боевом и встал под дуло,
не чая, думая, что такова игра.
«Сначала мне!» сказал я пьяным басом,
не зная, что Артур с Кумаром делят
прекрасную победу в виде девы.
Кумар отвел волыну и пальнул
наверх, фонарь погас, я вижу:
вот след от выстрела.
Сменили тот фонарь.
Еще мы шли на стрелку за районы.
Мы взяли клюшки, цепи и кастеты.
От фонарей хоккейная команда
отбрасывала грозно ряд теней.
Мы шли, гремя железом, грея матом
пространство ночи.
Выйди, выйди враг!
Но враг ушел, предвидя, очевидно,
что бог Победы ставит не на них.
Со смехом мы уселись в том районе,
где нас бивали, но отдельных нас.
Мы выпивали там бутылку Зайки,
просунутую дамой из киоска,
просунутую нам совсем бесплатно.
Таков был кубок.
Дело было так.
Со Славиком. Нам было по пятнадцать.
Ходили на окраину Можги
снимать любовь, за сто рублей одну.
Мы нарядились в валенки и шляпы,
но было лето, от чего-то так
мы представляли съём себе любови.
Увидев на окраине Можги
пустую остановку мы решили,
что нам солгали, те, кто нам божился,
в неоднократной близости. Тогда
мы вышли чефирять и чефирили.
На крыше дачи мы петра курили
глядели в звезды. Фонари погасли.
В чефире темноты весы стояли
и взвешивали небо. Метеоры
дарили нам желания. Желали.
хочу мопед, хочу косуху, бабу,
бензин по пять рублей, чтоб на дорогах
поменьше мусоров,
узнать своё, среди всего чужого,
не знать мольбы от человека, к человеку,
не знать стрельбы, познать себя, достойно
встречать последний час и вдох последний.
Электрик поднимается в корзине
на высоту фонарную и ставит
совсем другие. Ночью было ярче,
белее как-то, ясно и подробно,
но как-то не уютно, незнакомо
и слишком тихо.
Собор
Купол собора не отражает людей,
но однажды я видел
женщин на длинных веревках.
1
Женщины мыли купол собора.
Женщины были и купол собора их отражал.
По золотой поверхности мыльный поток бежал.
Крест шевелился слегка;
веревки крепились к нему.
К руке отражённой настоящая шла рука.
На асфальте внизу скапливалась река.
Иорданилась голубем, частым около храма.
Мне вспомнилась мама, которая мыла раму.
2
Мне вспомнилась рама, окно делившая на четыре.
Вспомнил, что мир в окне становился светлее и шире,
веселее глядеть в проем.
3
Женщины мыли его втроем.
К комарам
Качают нефть. Как стая комаров
влепилась в землю стая установок.
Тогда я ехал. Поезд из Москвы
синхронно тряс уснувших пассажиров.
Там проводница толстая Надюха
сидела и вязала внуку шапку
чтоб у него не стыла голова.
Техостановка. Дядька машинист
велел открыть все двери из вагона,
чтоб в тамбур прилетели комары.
Чтоб самки комаров удмуртских, наших
проделали ещё обратный путь
в Москву. В Москву
там с кровью пассажирской
отложат самки в Чистые Пруды
удмуртских комаров личинки. Там они
впитают, вырастут и, крылья обретая,
они увидят улицу Покровка
и полетят на красный светофор,
на Маросейку, переход, Ильинка,
а там увидят площадь, всю в крови,
и Место Лобное и Спасские Ворота,
Георгия в окладе кирпичей
и мавзолей, где красный вождь хранится.
Они вопьются в каждый светофор,
припомнив нефтяных своих собратьев,
втаранятся в брусчатку до Неглинки,
упрятанной под землю, хоботками.
Они напьются всей московской крови,
затем на Патриаршие Пруды,
там поколенье новое отложат,
припомнив нефть. На купола церквей
они прикрепятся и золотом напьются,
рубины звёзд кремлёвских побелеют.
Да, обескровленной Москве не сладко будет.
Там будет дым. (Дым против комаров.)
А звёзды, светофоры, всё без крови,
наполнит нефтью чёрная Москва
и лишь тогда подохнут комары,
такого не стерпев кровосмешенья.
Там, верно, будет внук Надюхи бегать
и думать неостывшей головой
свои мятежные под тёплой шапкой мысли.
Вакуум
Чалит луна. Черные мысли. Фонарные осы.
Разметка дороги стёрта. Едем по звёздам.
Звёзды хвостами цепляются нам на оси.
Растаявший снег на плоскости блещет лаком.
Минувшее в прошлом, грядущее в будущем,
здесь же вакуум.
Если мысль — материя, прахом была,
отойдёт туда же.
У меня ничего не осталось, светлее даже.
Хоть и ночь и безвидность, начало времён,
светлее.
Что до мира, до Бога всё было злее,
раз пришлось затемнить, затемнить, затемнить,
потопить светила.
Если чалит куда-то луна у неё есть сила.
Значит будет неделя, земля, небеса и твари.
Значит рай где-то здесь, под слоем дорожной гари,
значит нужно увидеть, как Бог увидел, что всё неплохо.
И признаться в любви земле, пока не оглохла.