ВЕЧНО НОВОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ ОТ ЗАКОНЧЕННОЙ МЫСЛИ

*

ВЕЧНО НОВОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ ОТ ЗАКОНЧЕННОЙ МЫСЛИ

Лев Оборин. Смерч позади леса. СПб., «MRP», «Скифия-принт», 2017, 60 стр.

Парадоксальная ситуация — читатель поэзии немногочислен (но кто сказал, что он должен исчисляться миллионами); а вот поэтических сборников, достойных внимания, — очень много. Каждый из них — воплощенный императив, авторская воля, личный взгляд, не ведающий сомнений «царь горы», стремящийся утвердиться в читательском сознании. В крайнем случае — декларация или манифест. Каждый — однороден, закончен, полон стремления к цели или же последовательного сомнения в ее наличии. И если в таких условиях перед читателем стоит проблема выбора — то, возможно, он предпочтет видеть в авторе (в фигуре автора) воплощение своей потребности в просвещенном собеседнике, пробующем и сомневающемся вместе с тобой. Дидактика — но не авторитарная, поэтика — но не имеющая строгих границ, мерцающая, показывающая возможности. Именно об этом — новая книга стихов Льва Оборина, вышедшая в молодом петербургском издательстве «MRP», коллегиально руководимом петербургскими поэтами, переводчиками и критиками Алексеем Порвиным и Иваном Соколовым и воронежским литературоведом и критиком Александром Житеневым. Издательство ориентировано в первую очередь на петербургский неомодернистский поэтический круг. Но выпуск этой книги говорит о более широких его рамках.

Оборин — дидакт-ироник, Паганель-естествоиспытатель, задающий бесконечные вопросы, сравнивающий все со всем и пользующийся детской оптикой и открытыми, внешне — наивно-детскими, а на деле провоцирующими читателя на продолжение исследования концовками («Я не так уж люблю его, хотя он бывает хорош» — о хлебе, как бы иронически отсылающее к «я вкус в нем нахожу»).

Это третья книга Оборина, от нее не стоит ожидать кардинальной смены поэтики, но чего стоит ожидать и что читатель, несомненно, обретет — опыт зрелости. В самом простом виде это — «подсушивание» поэтического текста, меньшее количество стихотворений балладных и нарративных, большее — минималистичных, афористичных, сжатых, снабженных эллипсисами. Еще несколько лет назад, например, трудно было представить в книге стихов Льва Оборина поэтический текст, подобный следующему:

если долго кричать волк появляется волк

если долго кричать Volk

(Такой текст, пожалуй, можно было представить только в экспериментальном музыкальном творчестве Оборина, которому он в ранней юности также отдал дань.)

Однако вернемся к названию и частям книги.

Очень условно можно сказать, что первая ее часть имеет главным предметом слово/текст/книгу/СМИ, вторая — метафизику вещи внутри социума, а в третьей происходит синтез первых двух и их переплетение с лирическим началом, заметно преобладающим в этой, заключительной, части над эпикой. Повторюсь — это очень условное деление, потому что обозначенные темы перетекают из части в часть, из стихотворения в стихотворение. Но это деление композиционно очень, я бы сказал, располагающее к себе и вызывающее уважение из разряда «если бы я мог — сделал бы так же».

Что до названия — оно любопытно тем, что может служить своего рода введением в поэтику Оборина. «Смерч позади леса» — экстремальная, но, в принципе, возможная картина. Так мы думаем до тех пор, пока, читая книгу, не доходим до стихотворения, давшего ей название:

Вдаль уходит лесная дорога, и смерч

неба расталкивает деревья.

Здесь — тот же принцип «загадочной картинки», «наоборотного взгляда», который отчасти проявлен уже в названии предыдущей книги «Зеленый гребень». Там подразумевалась полоса листьев над верхней кромкой бетонной ограды, здесь — восприятие воронкообразного просвета лесной просеки, уносящей взгляд идущего по ней вдаль, восприятие неба как воздушного вихря, т. е. переключение взгляда с ближнего на дальний план. В чем-то это похоже на название поэтической книги Алексея Порвина «Солнце подробного ребра» — у Порвина подразумевается кораблестроение, шпангоуты, но он работает, начиная с заглавия, с парадоксальными словосочетаниями, создавая столь же парадоксальные и моментальные картины-вспышки. Оборин же — аналитик, причем анализ (и последующий синтез) у него относится не к способу изображения, а к самой сущности изображаемого: он берет предмет, слово или явление и раскрывает его смысл и назначение, проводя с ним мысленный эксперимент — либо, как в приведенном выше тексте, меняя местами планы; либо мысленно предлагая читателю представить чистое геометрическое земное пространство без рукотворного ландшафта —

Спаси пространство

из-под наноса

улиц, деревьев, домов.

Занимательный физик,

выдерни скатерть,

не тронув ландшафт стола —

бутылки, вилки —

фокус для первоклассников;

выдерни мантию

из-под земли.

либо наделяя объект свойствами субъектности, например — активной волей или способностью влиять на ход событий —

Но с точки зрения смолы,

на свете есть еще углы,

куда она не затекла…

Или:

Не зациклено на себе

чудо зеркала на столбе:

добросовестно отражает выпуклую шеренгу

муравьев: мелкотоварный транспорт, белки-насосы,

обеспечение организма.

<…>

сообщает им в центре максимальный разнос.

Добросовестно искажает их параллельность.

Похоже, это — тот самый взвешенный срединный взгляд, который сумел вобрать в себя и «ученый» извод акмеистической традиции, отраженный в современной поэзии, скажем, стихами (не переводами) Григория Кружкова, и опыты молодых авангардистов различного толка, и социальные манифесты «новых левых», таких как Галина Рымбу, Дарья Серенко или Оксана Васякина. С последними книгу Оборина сближает «удовольствие от законченной мысли», гражданское неравнодушие и ощущение встроенности в историческое время^[1]; отличает же, во-первых, разнообразие форм (в книге присутствуют и строгий метр, и «расшатанные» размеры, и короткие верлибры в строку, напоминающие о европейской поэзии 50-х и 60-х), но что здесь действительно «оборинское» — это не только историзм, энциклопедичность но, я бы сказал, некатастрофичность поэтического сознания. Некая сознательная, не без иронии, впрочем, декларируемая старомодность буквенного и словесного выражения, «старомодность, которая станет свидетельством того, как двигалась мысль». Движение по прямой к конечной цели, не отменяющее ни взгляда по сторонам, ни временных отклонений (завихрений). Об этом — программный текст книги:

Движение по прямой,

движение по прямой

кто шел от себя из дома —

приходит к себе домой.

<…>

во всех пузырьках вселенной, где пение

теснит немоту и теснит терпение

рождает сложность простого движения

движения по прямой.

Новая книга Льва Оборина — своего рода пособие для тех, кто воспитан на классических образцах, но хочет погрузиться в мир современной русской поэзии. Это можно сравнить с первым шагом в холодную воду: возле берега чуть теплее, там в терпко-соленом поэтическом тексте, уже содержащем все притягательные и одновременно пугающие приметы нашего времени, еще содержится пресная вода-речь впадающих в него ручьев, более привычных органам вкуса и коже неофитов.

Дно обнажается как храп на остановке

вы души не готовы к перековке

но вы умеете сквозь тягу повторить:

вам больше не до слез и не до шествий;

и в смертный час как Шварц или Дашевский

о птицах говорить

Смерч позади леса — тот самый, — хотя и неподвижный, все-таки смерч. В условиях вдруг двинувшегося, набирающего скорость, исторического времени поэтика Оборина — это попытка сохранения, фиксации культурных кодов — с предложенными ключами их расшифровки для тех, кому возможно придется в другую эпоху эти ключи подбирать применительно к текстам наших современников. Здесь, пожалуй, надо вспомнить еще, что Оборин активно работает в области поэтического перевода — в частности, польской и англоязычной поэзии, а переводчик по определению — транслятор. В данном случае мы имеем дело с переводом современного культурного и исторического контекста (контекстов) на язык поэзии; вернее, на один из языков поэзии, а то и на несколько языков поэзии — какое утверждение взять за основу, читатель в данном случае решает сам. И это хорошо.