Рахматуллин Рустам Эврикович — писатель, эссеист. Родился в 1966 году в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова. Лауреат премии «Большая книга» за книгу «Две Москвы, или Метафизика столицы» (М., 2008). Лауреат Премии правительства России в области культуры (2010) за книгу «Облюбование Москвы. Топография, социология и метафизика любовного мифа» (М., 2009). Лауреат премии им. Д. С. Лихачева за вклад в сохранение культурного наследия России (2010). Со-основатель и координатор Общественного движения «Архнадзор», преподаватель Московского архитектурного института. Живет в Москве.
Рустам Рахматуллин
*
СТРАННОВЕДЕНИЕ
Это записи по старым следам. По следам экспедиции 2009 года, состоявшейся благодаря Институту наследия (руководитель Института — Юрий Веденин, руководитель экспедиции — Дмитрий Замятин), и частной экспедиции 2006 года. В общем, снова начал записывать. До сих пор не знаю, в какую книгу, не знаю, в одну или в разные. Не уверен, что «Странноведение» — заглавие книги. В общем, снова у начала.
I
БАБОЧКА УРАЛА
Метафизика пермской столичности
Кама
Чердынь город камский, хотя не Кама протекает городом, а Колва. Но Колва держится меридиана Камы, на который сама Кама выходит ниже Чердыни.
Сход Камы, Колвы и стекающей с Урала Вишеры есть, вероятно, древний центр Перми Великой. Чердынь — ближайший к точкам схода город.
Чердынь еще и волжский город. Из школьной географии известно, что подлинная Волга — Кама, потому что Кама больше Волги при слиянии. Во всяком случае, меридиан, который открывает Чердынь, есть волжский. Он же крайний европейский. Он же третий русский, после Днепра и Дона. Все три великие реки текут на юг, к старшему миру Рима, Греции и Персии.
Камское серебро, мечта Москвы и Новгорода со времен Ивана Калиты, — не ископаемое, а прикопанное пермяками серебро персидских Сасанидов, оставленное некогда за мех и прочие таежные дары.
Вот важное отличие России европейской — от сибирской, где меридианы рек нацелены на полюс. На арктическую пустоту, без Рима, Иерусалима и Константинополя.
Волга, Кама и Колва волоками на Печору соединяют Каспий с Ледовитым океаном. Старая научная ошибка, отождествляющая Пермь с Биармией северных саг, приобретает смысл, если меридиан Печоры был крайним из варяжских, третьим после Волхова и Северной Двины. Сегодня этот путь — Печорский тракт, лежащий через Чердынь, — вполне доступен только до села Ныроб. Где замыкается или, скорее, отворяется прекрасной церковью, построенной московским царским домом над гробом одного из своих предков, Михаила Никитича Романова.
Чердынь
Пермь Великая не была русской до XV века. Русь заканчивалась смежной Вяткой — загадочной республикой. Русь вышла на третий меридиан в поисках широты, не долготы: сибирского пути. Ведать его хотели равно москвичи и новгородцы. Шли чем севернее, тем увереннее, обходя стороной Вятку и Волжскую Булгарию, или ее преемницу Казань, предпочитая путь по землям безгосударственных племен. К Перми Великой вышли волоками через Старую Пермь Вычегодскую, зырянскую.
Так продолжался путь Стефана Пермского — крестителя зырян. А путь Стефана с его азбукой, с епископством на Вычегде есть продолжение пути Кирилла и Мефодия. Стратегия Константинополя, являвшая народам слово Божие на языках самих народов; освящавшая языки Словом.
В середине XV века преемники Стефана святители Герасим, Питирим, Иона просветили край. Епископ Питирим, крестивший самого наследника московского престола — будущего Ивана III, погиб в нашествие вогуличей из-за Урала. Заметим же: не пермский ново-просвещенный мир убил его, но следующий, зауральский.
Который прозревался с чердынских холмов, смотрящих на восток. Гора Полюд, одна над бесконечным лесом, представительствует за Урал, выслана им на аванпост. Сигнальные костры на высоте Полюда жег легендарный великан того же имени. За этой стражей открывались горные ворота — Вишерский проход в Сибирь.
В таком прекрасном преддверии дальнейшего Иона основал на крайнем чердынском холме миссионерский монастырь во имя Иоанна Богослова. Основал вне града, что подобно Киевским пещерам.
Под теми же годами летопись находит пермскую династию князей — неясного происхождения, но христиан по именам. В 1472 году Иван Великий низложил их силой и прислал наместника. Так Пермь Великая вошла в Россию.
В XVI столетии Чердынь — наместнический, воеводский город с деревянной крепостью и деревянными церквями. Проекция Москвы, но не похожа на Москву. Однобережный город на высоком и холмистом правом берегу большой реки; сама река, стремящаяся к югу; пустынный низкий берег, откуда набегают племена востока; явление неведомых князей; их перемена; история крещения; миссионерский монастырь вне града — все напоминает Киев. Но это Киев на пути «из варяг в персы».
Соликамск
Москва на Каме состоялась позже, после Ермака. Завоевание Сибири шло не Вишерой, а Чусовой, то есть существенно южнее. Дорога Ермака легла по частным землям Строгановых. Царь Федор и правительство Бориса Годунова объявили конкурс на разведку и строительство иной дороги. Выиграл подряд крестьянин Артемий Бабинов, примечавший тропы туземных набегов. Его дорога начиналась в Соли Камской — младшем городе Чердынского воеводства. Бабиновская дорога стала царской, Вишерскую запретили, а после Смуты на новую дорогу, в Соликамск, спустилось воеводство.
…В Соликамске нам показывали частный ботанический сад, разбитый в память Демидовского сада XVIII века. «У нас это расти не будет», — повторял хозяин сада, водя нас от цветка к цветку. Как некогда Григорий Демидов, хозяин сада искал широтную границу юга. С каждым ботаническим успехом город делался южнее, с каждой неудачей — севернее. Это импульс царского пути, поиска лучшей широты. Собственно, импульс Соликамска. Царский меридиан Сасанидов перекрещен в нем с московской царской параллелью.
Ну и, конечно, соль. Путь власти из Чердыни лежал не просто вниз по Каме и по карте. Столица края опустилась с высоты над Колвой на горизонт чуть выше Камы. Здесь близки к поверхности насыщенные солью грунтовые воды.
Соль — геологическая тема Камы. Соль Строгановых обеспечила победу Ермака. Впрочем, о Строгановых — ниже, еще ниже по течению реки. А здесь соль превратила воеводский город в торговый и промышленный. На соли, а не на субсидиях Москвы взошла его архитектура.
Москва на Каме, Соликамск — один из заповедников узорочья, большого стиля первых Романовых. Собрание шедевров над невидной речкой Усолкой.
В Чердыни природа образует содержание, не раму городского вида; удивительное помещение природы, в котором помещается архитектура, не дерзающая удивлять. А в Соликамске не дерзающая удивлять природа отступает перед зрелищем архитектуры.
Вопрос «Чем будем удивлять?» поставлен мастерами Соликамска не менее десятка раз. Все удивление московского и ярославского узорочья не может уценить узорочья на Соли Камской. Троицкий собор и колокольня на палатах, церковь Богоявления и воеводский дом, несколько монастырских храмов — все это малая Москва. Не царское, но царственное зодчество.
Пермь губернская
Теперь легко найти прикамский Петербург.
Дорога за Урал искала ход еще южнее и короче. В послепетровскую эпоху она легла на широту нового горнозаводского центра — Екатеринбурга. Камская столичность скользнула следом, ненадолго выбрав для себя Кунгур. Но в этом выборе спуск по меридиану осложнился дрейфом вдоль нового пути, по широте к востоку. Чертежный взгляд Екатерины нашел, что это слишком, и назначил для столицы место на меридиане большой реки, у перевоза южного сибирского пути. Здесь были частные заводы в землях Строгановых. Неслучайно открывать губернию был послан Александр Сергеевич Строганов. Возникла Пермь губернская.
Однако формула камской столичности сложнее, чем триада Чердынь — Соликамск — Пермь-город. На Каме есть получше Петербург, чем скучноватая региональная столица.
Усолье
Земли Строгановых начинались южнее Соликамска. Земли, выпрошенные у царя как полость, неосвоенная пустота между Великой Пермью и только что поверженным Казанским царством. Просьба Строгановых следует за взятием Казани, когда земля южнее Соли Камской стала русской.
Столицей Строгановых к XVIII веку сделалось Усолье — городок на Каме. На большой воде, и даже ниже ее уреза. Кама подтоплена в XX веке, но и прежнее Усолье строилось на островах между протоками и мокрыми лугами.
Стиль Усолья — строгановское барокко. Замысел города принадлежит, как полагают, отцу стиля — Григорию Дмитриевичу Строганову, сподвижнику Петра. Строительство — барону Сергею Григорьевичу и отчасти его братьям. В пору классицизма здесь работал местный уроженец архитектор Воронихин — автор Казанского собора в Петербурге, вероятный сын Александра Сергеевича Строганова. Выделение долей домена в приданое и на продажу привели сюда Голицыных и Всеволожских, Шаховских и Лазаревых. Город стал собранием усадеб знати. Планировка стягивалась к старым палатам Строгановых; к пристани, которая служила продолжением крыльца палат; к соборной церкви с колокольней.
Эта колокольня — фигура узнаваемая. Петербургский шпиль на ней соперничал с главою соликамской соборной колокольни. Так невский шпиль, шпиль Петропавловки соперничал с главой Ивана Великого. Так и в самой Москве соперничал с Иваном шпиль Меншиковой башни — манифест новой столичности, петровской Яузы и будущего Петербурга. Так же «шпилястая» базилика Петра и Павла Ярославской Большой мануфактуры делила Ярославль на два — «Москву» и «Петербург».
Старые панорамы Усолья являют малый Петербург на Каме: корабли на скользком зеркале большой воды, фронтальная застройка с дворцом в общей строке и шпиль соборной церкви.
Соперничество с Соликамском было, видимо, осознано обоими участниками спора: спустя сто лет башня на бывшем воеводстве получила шпиль, а колокольня Строгановых — главку. Предшествовал обмену пожар усольской колокольни, напоминающий пожар московской Меншиковой башни. Соликамск восстановил господство в воздухе. Правда, не по-московски: не удовлетворившись молнией на шпиль, взял шпиль себе.
Усолье, частный город, стало лучшим Петербургом, чем губернская столица, потому что обладает его знаками.
Триада
Итак, триада Чердынь — Соликамск — Усолье воплощает русскую столичную триаду.
Просятся вопросы.
Первый: насколько это уникально? И если уникально, то почему здесь.
Вывести формулу легче, чем объяснить ее. Так математика расчислила законы мира, не объясняя их. Времена года, суток, жизни человека равно поддаются счету на четыре, но знать бы, почему. Что-то от хода солнца.
Второй вопрос: знак Киева возник в московскую эпоху. Нет ли натяжки в построении?
По-видимому, Киев здесь — идея Киева; архетипическая первая столица. Место становления, прихода власти; просвещения туземцев светом веры; сопротивления врагам непросвещенным.
Этническая Пермь
Новая сложность: столичная триада обнаруживается на Каме еще по крайней мере дважды, на другом масштабе. Первый раз — в круге этнической Перми. Второй — в домене Строгановых.
Путешествие этнической столичности реконструируется приблизительно, как всякая вне-летописная история. Предшественницу Чердыни видят то в Пянтеге на Каме, западнее города, в селе с древнейшим деревянным храмом края; то севернее, выше по реке, в селе Покча, где ищут княжескую резиденцию — фокус борьбы местной династии с посланцами Ивана III.
Так Чердынь, первая в большой триаде, делается третьей в малой, этнической. Но как этническая пермская столичность не обязательно воспроизводит архетипы русской. Ее история темна и автономна, совпадая с русским счетом лишь в конце.
Строгановская столичность
Другое дело строгановская столичность. Ее движение есть опыт русский. Опыт освоения владельческого, квази-государственного мира. Баронства и графства.
Как и региональная столичность, строгановская пришла на Каму через Вычегду, из Старой зырянской Перми. Из Соли Вычегодской — первого владельческого замка Строгановых.
На Каме хозяин Вычегды Аника Федорович Строганов сперва поставил ногу в устье речки Пыскорки, в 1558 году. Городок назвали пермским словом Камкор, но утвердилось имя Пыскор, тоже пермское. Спустя двенадцать лет владетели отдали Камкор своему семейному монастырю, занявшему городовое место на горе. Преображенский монастырь в домене Строгановых оказался тем, чем был в Перми Великой чердынский миссионерский монастырь во имя Иоанна Богослова. Он проповедовал в новой, прибавленной земле. Доныне сохранилось городище с монастырским храмом XVII века.
В Пыскоре подвизался святой, слывущий Вятским, но, в сущности, Вятский и Пермский — преподобный Трифон, современник Ермака и Аникеевичей Строгановых. Житие передает истории его конфликтов с поселенцами, с пыскорской братией и с братьями-владетелями. Трифон ушел от них на Вятку, связав два смежных края.
Уступка Пыскора монастырю значила переход частной столицы. Аникеевичи перешли в Орел, на левый берег Камы с правого. Орел стал отправным для Ермака, упором для его толчковой. Со временем Орел будет подтоплен поменявшей русло Камой и перейдет на правый берег, где сохранился как село. В село из городка перенесут несколько алтарей и освятят их в общей церкви 1735 года. Сложное внутреннее устроение и притязательный барочный интерьер которой суть сжатое воспоминание былой столичности Орла. При этом статус соборной церкви строгановских земель перейдет к усольскому собору.
Усолье в строгановском круге есть новый Орел, а тот, конечно, — строгановская Москва. В малой доменной триаде Усолье остается Петербургом, как и в большой триаде пермской. И значит, Пыскор — строгановский малый Киев, город первой власти, город-миссионер. И как Чердынь в большой триаде, строгановский Киев возведен в московскую эпоху.
Бабочка Урала
Теперь можно искать столичные триады по другую сторону Уральских гор. Это как поиск антиподов. Отражений камских городов за зеркалом Урала, на засечках широтных дорог. Почти чертежный метод.
Отражение Чердыни — несохранившийся Лозьвинский городок, первая крепость царства за Уралом, на другом плече Вишерской дороги.
Отражение Соликамска — Верхотурье, воеводство на плече Бабиновской дороги, город с каменным кремлем на каменной скале. Соликамскому узорочью ответило барокко Верхотурья. Троицкое посвящение его собора повторяет соликамское.
Отражение Перми губернской — Екатеринбург, хоть он и старше; столица горнозаводского округа на нижнем тракте.
Между Верхотурьем и Екатеринбургом, как на Каме между Соликамском и губернской Пермью, помещается частный домен. Земля Демидовых — железных антиподов Строгановых. (Широтная ось обоих доменов — путь Ермака с Чусовой на Тагил.) Невьянск с его наклонной башней, барочной причудой петровского манера, кланяется Усолью, как барочный человек Акинфий Демидов — барочным братьям Строгановым. Невьянск есть лучший образ Петербурга, чем Екатеринбург, подобно как Усолье образней Перми.
В круге демидовских заводов, как в круге строгановских варниц, бродит и ведет свой счет приватная столичность. Чудак Прокофий, старший сын Акинфия, продал Невьянск; новой столицей сделался Нижний Тагил младшего сына, Никиты. Однако приключения демидовской столицы целиком помещены в эпоху Петербурга. Правосторонний Урал все-таки исторически и культурно моложе левостороннего.
И еще. Чердынскому Ныробу — селу над ямой Михаила Никитича Романова, сосланного Годуновым на смерть, — отвечают Алапаевск и другие шахты последних Романовых. Их гибель освящает шахты, преодолевая горное язычество, известное благодаря Бажову. Язычество «хождения в гору» как нисхождения.
Урал подобен бабочке с тельцем-хребтом и глазками на крыльях — городами…
II
Я КИТЕЖ ВИДЕЛ
Ехать на Светлояр значит хотеть увидеть Китеж. И неверующий хочет. Увидеть — и, может быть, поверить.
Озеро Светлояр нужно обойти. Можно и оползти. Холмистый берег сменяется болотистым, поверх него настелены мостки. Холмы, или бугры, зовутся именами. Это имена церквей города Китежа.
Узнав про имена, искатели по-новому настраивают оптику. Поскольку спрашивается, куда смотреть. Если холмы — места церквей, то город следует искать на берегу.
Куда бы стал смотреть не знающий про имена? На небо? В воду? Или все-таки на берег? На высокий берег?
Одно понятно: зрение должно стать умным.
Четверти круга по мосткам достаточно для следующей мысли: не напрягать глаза. Если дано увидеть Китеж, то по его, а не по твоему хотению. Да и глаза ли? Неизвестно, собственно, какие напрягать органы чувств. И обращать ли их вовне — или в себя (мысль, приходящая на половине круга).
Пройдя три четверти, находишь еще один, грубый вопрос: кто ты такой? Или: за что тебе такое — видение Китежа? Ступай домой, подумай. Дело к вечеру, закат. Завтра начнешь сначала.
Дом для искателей — село Владимирское, километра полтора от озера, такой посад невидимого града. Здесь есть гостиница, и все про Китеж. А главное, здесь видят Китеж дети. Их видения представлены в художественной школе.
Самый частый вариант: округлая городовая стена служит береговым откосом озера; внутри стоят полузатопленные храмы. Видение воплощено в рисунках, на картинах, на макетах.
Как передается эта интуиция? Предложена учителем? Рождается в беседах? Услышать бы беседу детей о Китеже.
Владимирская школа — школа Китежа. Приготовление за вечер. Ты не выходишь просто на крыльцо, а словно выпускаешься из школы.
К утру необходимо выбрать Китежу существование. Он скрылся от врагов:
— уйдя под воду;
— уйдя в холмы;
— уйдя на небо;
— просто став невидимым.
В последнем случае он может проявляться отраженным, опрокинутым в зеркале Светлояра. Сам он не осязаем, не слышим и не обоняем. Хотя его колокола звонят к вечерне, а в его печах горят с дымком дрова.
Я выбрал эту, прекраснейшую версию, чтобы попробовать еще раз. На восходе, как предписывает местная традиция.
Круг по мосткам был повторен; град не открылся. Первой опять явилась мысль о недостоинстве смотрящего. Но эта мысль уже была легка и не уничижительна.
К концу второго круга прояснилось важное: ты потому не видишь, что смотришь на невидимое. А не потому, что не на что смотреть. Невидимое здесь, оно уже переполняет, переполнило тебя. Ты думаешь и чувствуешь, как никогда и как нигде. Ты преуспел в своем походе.
Круг замыкался на бугре, березовой аллеей связанном с околицей села. В надежде на прощальный дар, на большее, чем получил, тут оставалось только медлить. Длить прощание.
Был ветреный осенний день, семнадцатое октября 2006 года. Важно, что ветреный. Еще важнее, что растаял первый снег, лежавший накануне, а выпавший, конечно, на Покров.
Все это важно. Потому что прямо под ногами, на юру, в траве, прихваченной утренним льдистым инеем, белел пушистый одуванчик. Осенний одуванчик, говорят, возможен. Но вчера его головку должен был сбить снег, сегодня — ветер.
Мы подивились (в экспедиции участвовали трое, так что у меня есть два свидетеля и фото), подивились — и пошли в село.
В березовой аллее подступила мысль. Что одуванчик был подобием свечи. Свечой, горевшей в храме. Или в доме. Или в башне. В защищенном сводом и стенами здании, невидимом, неосязаемом.
Мы в нем стояли, проходили сквозь. Мы были в Китеже.
Я видел Китеж.