ВЕРЛИБР ПРИКОВАННЫЙ

Бак Дмитрий Петрович родился в 1961 году в городе Елизово Камчатской области. Окончил филологический факультет Черновицкого университета, кандидат филологических наук. Преподавал в Кемеровском университете. С 1991 года в Москве, профессор Российского государственного гуманитарного университета. Специалист в области истории русской классической литературы и литературной критики, современной русской поэзии и прозы, истории отечественного образования. Занимается изучением творческого наследия поэта Арсения Тарковского (подготовка полного научного издания оригинальных стихотворений). Автор поэтической книги «Улики» (М., 2011), многих научных и литературно-критических публикаций, «пособия по современной русской поэзии» «Сто поэтов начала столетия» (М., 2015). С февраля 2013 года является директором Государственного литературного музея. Живет в Москве.

Дмитрий Бак

*

ВЕРЛИБР ПРИКОВАННЫЙ

Уж сколько раз твердили миру: верлибр лишь с большою долей условности можно назвать свободным стихом. Он (особенно в последние десятилетия) свободен только от чрезмерной инерции традиционной силлаботоники, от регулярности и предсказуемости ритма.

Между тем, именно преувеличенная угроза инерции ритма и рифмы вызывает к жизни все новые волны авангардного отрицания традиции, фигурные и картинные отказы от привычного и банального в стихе. Сколь бы ни были радикальны (и — порою — совершенны) подобные попытки — они обречены на то, чтобы стать легко повторимыми, «технически воспроизводимыми», если перефразировать заглавие известной статьи Вальтера Беньямина. Переимчивость новаций обрекает их на старение и дряхлость в момент появления на свет. Тесными кругами расходятся эффектные открытия по темной воде стихотворной речи, стремительно и стандартно подправляя коллективное безличное мастерство говорить и думать поэзию.

Всякий слышащий слово и время (даже те, кто тиражирует тексты на известных народных поэтических порталах) немедленно принимает во внимание любую заметную находку интонации, ритма и тембра. Общая (внешне — в достаточной мере мастеровитая) манера говорить стихами немедленно начинает раздражать, в чужом узнается свое, а собственноручно придуманное оказывается заёмным. Условная «Тойота» после неоднократных сбоев тут же «отзывает» условный механизм подачи топлива в цилиндр. Пробуксовывающий механизм регулярной метрики вот уже более столетия лечится одним и тем же снадобьем — вольными ритмами верлибра.

В условиях тотальной прозрачности общих версификационных усилий можно теперь уже говорить сразу о двух разновидностях дряхлости и изношенности: усталости металла старой доброй силлаботоники сопутствует однобразное брожение суспензии свободного стиха.

Не знаю, что со всем этим делать, совсем не знаю, да и не по чину одному человеку обрести лекарство от всеобщей усталости. Впрочем, один робкий вариант понимания подлинной природы верлибра сам собою появился несколько лет назад. Это была настоящая разведка боем — так хотелось нащупать в свободном стихе правила, подвергнутые отрицанию, но остающиеся в силе, упругими ребрами скрытых рифм и стоп распирающие марево верлибра. Делалось все просто. Сначала были правильные силлабо-тонические строфы. Потом слова переставлялись так, чтобы свести на нет все инверсии, спрятать рифмы, максимально приблизиться к новому воспроизведению того, что уже было произнесено. Только знаки препинания (если они вообще имели место) можно было чуть упростить, а все слова оставались незыблемы — до последнего предлога.

В результате каждый стихотворный текст обретал две формы, два взаимно дополнительных облика. Сначала следовала ритмически упорядоченная версия, потом — верлибр, естественно остававшийся прикованным, подобно известному титану, самонадеянно решившему приблизить смертных к олимпийцам. Что получилось, не мне судить. Хочется, однако, верить, что все это не просто очередной формальный эксперимент: тут не одно воспоминанье, тут жизнь заговорила вновь…

Остается добавить, что в одном из случаев рождение прикованного верлибра сопровождается еще и переводом с украинского на русский.

* *

*

дай дыхание полное выто-

лкну из губ онемевших в тогда-

шнее шёлком и жёлтым прошито-

крыто бывшее прошлое, да-

вешнее, отзвеневшее отле-

тевшее и полегче крыла-

того сна из-под яблони, согре-

той тарусским осколком тепла

*

дай дыхание полное вытолкну

из губ онемевших

в тогдашнее шёлком и жёлтым

прошито-крыто бывшее прошлое,

давешнее, отзвеневшее, отлетевшее

и полегче крылатого сна

из-под яблони,

согретой тарусским осколком тепла

31 января 2009

* *

*

мама мамочка здесь и не здесь

порождающей сонмы грамматик

Cилы зиждущий знак не ломать их

но достроить и присно и днесь

эта давняя тёмная резь

воспалённых ресниц твоё платье

сорок тысяч заботливых братьев

так не видели б ясно как весь

силуэт твой прозрачный и русый

вижу я на просвет белой блузы

сквозь усмешку застывшую там

где не ходят стопами по тверди

аки посуху жизни и смерти

по водам всем сестрам по серьгам

*

Мама, мамочка — здесь и не здесь…

зиждущий знак Силы,

порождающей сонмы грамматик, —

не ломать их, но достроить

и днесь и присно.

Эта давняя тёмная резь

воспалённых ресниц:

сорок тысяч заботливых братьев

не видели б твоё платье так ясно,

как весь твой прозрачный и русый силуэт

вижу я на просвет белой блузы,

сквозь усмешку, застывшую там,

где не ходят по тверди стопами —

по водам, аки посуху:

всем сестрам по серьгам жизни и смерти.

16 октября 2010

Пост в ЖЖ

эта мантра чужая, засевшая крепко в уме

еще после того, как однажды увидел в излобье

нисходящую твердость прощальную, встречную — кроме

шуток, — жуток бывал иногда в кутерьме

раздававшийся шепот, подсмотренный ближе к зиме:

«медитирую молча на два иероглифа»; глохли,

застревая в гортани, слова и подумать я мог ли

про того, кто шептал, — не иначе как голос, в кроме-

шную полночь японскую слышащий полную Лу-

ну продливший в округлую плоскость и злу

не дающий собой овладеть, переменную область

черно-белых ночей, невозвратных мечей отразить

все удары судьбы, — ему кажется, — можно; и робость,

и решительность в точку сойдутся вблизи

Пост в ЖЖ

эта засевшая крепко в уме чужая мантра,

еще после того,

как увидел однажды в излобье

нисходящую твердость —

прощальную, встречную;

кроме шуток, —

жуток бывал иногда

раздававшийся в кутерьме шепот,

подсмотренный ближе к зиме:

«медитирую молча на два иероглифа»;

глохли, застревая в гортани, слова,

и мог ли я подумать про того, кто шептал:

не иначе как голос,

продливший полную Луну

в округлую плоскость,

в кромешную японскую полночь,

переменную область черно-белых ночей,

слышащий и не дающий злу овладеть собой;

отразить все удары невозвратных мечей судьбы, —

ему кажется, — можно;

и робость, и решительность сойдутся в точку вблизи

22 марта 2011

* *

*

жаль умерших погибшее зренье

меркнет зрение сила моя

незабытое стихотворенье

и всезнающее как змея

как увидеть дневные обновы

без оков чужеродных зениц

смотришь в стороны разные кто вы

тени гибкие павшие вниз

мимо взгляда мгновенного пулей

нарезную поверхность ствола

охвативший дымящийся улей

по дуге от угла до угла

и какая расплата за это

не своё но прицельное со-

поставимое с верным ответом

прозорливое солнца кольцо

предназначена мутной зимою

по диаметру от солнцесто-

яния расположенной мглою

кроет буря полнеба крестом

полон воздух июльской денницы

ключевыми лучами зарниц

это взоры ушедших сторицей

возвращают бозоны от лиц

просветлевших от этих же красок

от таких же горевших тогда

обжигающим иконостасом

горе нет не беда не беда

*

«Меркнет зрение сила моя…» —

стихотворенье незабытое

«и всезнающее как змея…»

Жаль погибшее зренье умерших!

Как без оков чужеродных зениц

увидеть дневные обновы?

В разные стороны смотришь:

кто вы, гибкие тени,

пулей павшие вниз,

мимо мгновенного взгляда?

Дымящийся улей,

охвативший по дуге от угла до угла

ствола нарезную поверхность…

И какая

предназначена расплата

за это, прицельное, но не своё,

сопоставимое с верным ответом

прозорливое кольцо солнца, —

мутной зимою,

мглою,

расположенной по диаметру

от солнцестояния?

Буря полнеба кроет крестом…

…Воздух денницы июльской

полон ключевыми лучами зарниц —

это взоры ушедших

возвращают сторицей бозоны от лиц,

просветлевших от этих же,

от таких же красок, горевших тогда

обжигающим иконостасом.

Нет, горе — не беда, не беда…

10 июля 2011

* *

*

покинуте помешкання цноти

не пам’ятає, якби пiд час зливи

раптовий самогубець, наче риба,

очима клiпає, — не чуючи води

нiчного дотику, нi болю; з середи

аж до вiвторка, поки острах блима

в серединi екрану, нiби рима,

загублена в собi та назавжди

загорнута в колишнi береги

з обох сторiн срiблястої рiки,

що вздовж тече, мов каламутна втеча

вiд себе на довiльну височiнь,

що майорить, як зернятко лелече,

мiж зайвих днин в прозорому плащi

*

пустое жилье не помнит чести

так внезапный самоубийца

во время ливня хлопает глазами

рыба не чувствующая

ночного прикосновения воды

ни боли со вторника и до среды

пока в центре экрана мигает страх

как рифма потерянная в себе

навсегда завернутая в прошлые берега

по обе стороны серебряной реки

текущей вдоль мутным побегом

от самого себя на вольную высоту

где реет аистовым зернышком

в прозрачном плаще

меж бесполезных дней

15 липня — 25 серпня 2011

Смерть Вальтера Б.

в предсонье завтрашнего не могу

полшага в сторону и как ластик

автоматически сквозь строку

пунктиром в паузу смят ужастик

полусомненье от слов до слов

что так и будет да будет так и

иначе снова тугим узлом

завяжет ветер резные знаки

последних сил и смотрящих впрок

за снежный день до конца осады

урок сверкающий за зарок

глаз принимающих зренье рядом

Смерть Вальтера Б.

не могу

полшага в сторону и в предсонье завтрашнего

как ластик сквозь строку

автоматически

пунктиром в паузу

смят ужастик

полусомненье что так и будет

да будет

так и иначе

снова ветер завяжет тугим узлом

резные знаки

от слов до слов

до конца осады

рядом

сверкающий урок последних сил

и глаз смотрящих впрок

за зарок за снежный день

принимающих зренье

22 февраля 2012

* *

*

с этой секунды забыть о себе

с книгой степановой маши в пенале

в этом непале непуганой швали

тонет мой дельный отдельный тибет

видишь картинку румяный запев

первый с наездом из дальнего в зале

где мне еще ничего не сказали

ни через силу и ни по злобе

слышишь пуста перемена времён

в дельфах отчаянно заклеймён

всякий своим отражением занят

кто — и напротив: допущен к судьбе

только не знающий голоса сзади

из-за плеча серафима трубе

*

забыть о себе

с этой секунды

с книгой маши степановой в пенале

дельный мой тибет

отдельный

в непале этом

швали непуганой

тонет

видишь картинку в зале

с наездом из дальнего

первый румяный запев

где мне не сказали еще ничего

ни по злобе и ни через силу

перемена времён пуста

слышишь

всякий кто занят своим отражением

отчаянно заклеймён

в дельфах

и напротив:

допущен к судьбе

серафима трубе

только не знающий голоса сзади

из-за плеча

26 мая 2013

* *

*

помощь что и требовалось оказать

промолчание необходимое для силы

повествование про заглядывание за

про эт контра пульсирующие пружины

из свободы выкованный застал

застывающий в вольный белый

стих кристалл там же сеятель борозда

до звезды пришел и пустынный первый

дай ему в боли дух перевести

дыханье ровнее только ожил

сделал шаг в облаках и пасти

стадо свое окормлять как должно

*

оказать помощь

что и требовалось

необходимое для силы промолчание

повествование про

заглядывание за

пульсирующие пружины

про эт контра

там же борозда

пустынный сеятель

пришел первый

до звезды

застал стих

вольный и белый

выкованный из свободы

застывающий в кристалл

только ожил

дыханье ровнее

сделал шаг в облаках

дай ему перевести дух в боли

и пасти свое стадо

окормлять как должно

17 апреля 2015,

пасхальная неделя