ФИГУРНЫЕ СКОБКИ. Часть II

СЕРГЕЙ НОСОВ

*

ФИГУРНЫЕ СКОБКИ

Роман

Окончание. Начало см.: «Новый мир», 2015, № 1

{{{ Сегодня мне приснился мерзопакостный сон, касающийся больше не меня, а Мухина. Это очень неприятно — видеть сны, по существу, не твои, тем более когда они перекликаются не с твоим личным прошлым.

Я не расположен пересказывать этот сон. Лишь отмечу его характер — —: если можно так выразиться, жанр. Мне приснилась как бы гипотеза одной жизненной коллизии Мухина. Там — —: во сне — —: гипотеза мне казалась предельно убедительной, с чем я уже не мог согласиться, когда проснулся, а я ведь, к счастью, все же проснулся. Так или иначе, придя утром в Бюст, я, взыскующий определенных доказательств, скоро и был со стороны судьбы ими облагодетельствован — —: вопрос, чьей судьбы — —: моей или Мухина?

Дело обстояло так. В обеденный перерыв, когда все наши отправились по обычаю в ближайшую фаст-фудницу, я обошел рабочий стол Алины и сделал небольшой досмотр на ее полках в шкафу, что стоит у окна. Папки, которыми пользовалась Алина, были надписаны примерно так — —: «Рецидивисты», «Сексуальные преступления», «Изощренный ум», «Отцеубийцы» и т. п. Классификация, мягко сказать, меня удивила — —: одно и то же лицо с одинаковым успехом могло попасть сразу в несколько папок. Я знал, что надписывала папки не Алина и что они уже в таком виде пришли в наш Бюст от диссертантствующего клиента, тем сложнее мне было понять природу этой явной любительщины по части классификации достаточно тривиальных объектов. Ну да ладно. Меня интересовала папка «Неуловимые». Я быстро открыл ее и стал, перебирая всех тех, искать того самого. Того самого фотографию. Который похож на меня. На меня — —: в юности.

Он мне и приснился этой ночью, иначе бы я туда не полез.

Алина, измеряя параметры лица и, в частности, расстояния, пользовалась циркулем, поэтому в характерных точках на лицах были заметны надколы, а о глазах можно смело сказать, что они были выколоты. Мне было это неприятно.

Я быстро нашел его фотографию.

Тоже с выколотыми глазами.

Неприятно было думать о нем как о похожем в юности на меня с выколотыми глазами.

Но был ли он похож на меня, это еще вопрос. На него и хотелось ответить. Вот что главное было.

А что до надколов и выколотостей, это в конце концов технический вопрос, это следствие простых измерений, это я понимал.

Я смотрел на него и видел — —: вроде бы, но не я. Я был не таким. Но было и общее что-то.

Посмотрел на оборот (на обороте о каждом сообщалось кратко, кто он и что) — —: карандашом — —: «Игорь Алексеевич Жилин», год рождения, место рождения и — —: «зверски убил отчима. В розыске».

Я долго смотрел на эту запись, мысли мои, как могу судить я сейчас, несколько путались; надпись дрожала в такт дрожанию пальцев.

Я подошел к ксероксу и снял копию с обеих сторон.

Фотографию убрал в папку. Папку поставил на место. Сел за стол — —: за свой рабочий. Он у меня накрыт стеклом, под которым есть разные фото, не имеющие отношения к тому, чем я теперь озабочен, и это при том что я вполне осведомлен о вредности, с точки зрения охраны труда, стекла на рабочем столе — —: чревато оно ревматизмом.

Я, конечно, не убрал под стекло. Я о стекле сам не знаю, зачем. Я убрал в ящик — —: в ящик стола — —: своего.

Но прежде я долго рассматривал.

Похож — —: не похож?

Ведь сходилось, сходилось! — —:

Прежде всего — —: дата рождения и место.

А фамилию я не помнил. Но помнил, что была она редкая.

Мне казалось, что я помнил во сне (что я что-то вспомнил во сне), но сейчас я не помнил. Или просто вспомнить боялся.

Было вот как — —: я вынимал фотографию из ящика стола и рассматривал, а потом ее опять убирал. А потом опять доставал и опять рассматривал. А потом опять убирал.

Наконец я подумал — —: стоп! Это все имеет отношение к Мухину! Я — не Мухин! Не стоит нервничать из-за него. Мухин, насколько я знаю, сам не вспоминал тех обстоятельств, а следовательно, не исключено, что он их позабыл — —: почему же я должен помнить больше, чем Мухин?

И в самом деле, даже когда несколько дней назад Алина показала ему фотографию и сказала, что вот, дескать, сходство здесь налицо (ха-ха: на лице?..), даже тогда ему

03.30

и в голову не пришло то, что мне приходит сейчас — —: ну а то, что предчувствия там или вроде того, так ведь мало ли что? — —: он тогда ж и исчез, и я появился!.. мне ль его проблемы решать?

Я не Мухин, и это меня успокоило, но ненадолго.

Скоро наши пришли. Сев напротив меня, Алина спросила — —:

«Вы здоровы? Ничего не случилось?»

«Абсолютно здоров. Ничего не случилось. Что за вопросы, Алина?»

Она сказала, что бледен.

Я сказал, что не ел. }}}

{{{ Зарегистрированы две попытки разблокировать фигурные скобки. Источник атаки пока не ясен. Ложусь на дно до среды. Возможно, в среду выступлю на отвлеченную тему. }}}

{{{ Трудно ли быть укротителем несоответствий, спросите вы. Как вам сказать. Отчасти да, но отчасти и нет; если же брать совокупность вещей, то в конечном счете непременно получится целое. Многое зависит от помощников; еще более — —: от их жен, и от жен вообще, чьих бы то ни было, потому что женщинам дано гораздо больше, чем не дано мужчинам; впрочем, это деликатный и весьма спорный момент. Трудно объяснить на пальцах, но еще труднее быть предметом чужой мысли. Тем более что не всякая мысль достойна опредмечивания. Далеко не всякая мысль!

Вчера я подписал протокол об усилении вероятности невероятных событий. Регистрация уже началась, но пока еще в неофициальном порядке. Пожинать плоды будем, когда созреют. Плод плоду рознь, а то бывает и вовсе чего быть не может. }}}

03.32

Конец рукописи. Капитонов закрыл тетрадь.

Снаружи грохочет лед, низвергающийся по водосточной трубе. Похоже на оттепель. Это и есть Петербург: днем мороз минус одиннадцать, ночью — оттепель, плюс. Поутру опять подморозит, и будет каток.

Глухо капли бьют по карнизу.

В самой гостинице все уже давно угомонились. Умолкли шулеры-виртуозы и гипернаперсточники. Затих Пожиратель Времени за стеной. Время остановилось?

03.34

Положив тетрадь на тумбочку рядом с пустой кружкой, Капитонов вытягивается на постели и выключает над головой лампу.

03.35

А дальше? — хочет спросить себя (а на самом деле спрашивает себя Капитонов).

Но зачем интересоваться продолжением, когда куда важнее вопрос: что это вообще было?

Капитонов глядит в потолок.

Во-первых, стиль. У Мухина, сколько помнит Капитонов, была обычная человеческая речь, человеческая по-настоящему и ничуть не человекоподобная. Капитонов наверняка читал какие-нибудь тексты, авторство которых принадлежало Мухину, да вот, например, Мухин, как все, светился в социальных сетях Интернета, но если Капитонов не помнит тех текстов, так это об одном свидетельствует: в них не было никакой чрезмерности.

Можно было бы предположить, что Мухин замыслил что-нибудь художественно-фантастическое — от первого лица, почему бы и нет? — но тогда зачем все это перегружать автобиографическими реалиями, сообщать истинные имена? Зачем свою частную жизнь подавать в таком странном и неестественном ракурсе? Какого лешего он приплел сюда Капитонова, да еще в таком нелепом контексте? Что ему Капитонов нехорошего сделал?

И главное «зачем»: зачем он писал в тетради — рукой? Права Марина — было бы гораздо проще то же самое настрочить на компьютере!

Не говоря уже о почерке. Он что, уроки чистописания брал?

И кстати, написано без единой помарки.

И кстати, зачем это все написано? Какого лешего Мухин все это излагал на бумаге? Для чего? Для кого? Для себя?

Капитонову приходят в голову лишь два варианта ответа:

— или Мухин слетел с катушек;

— или… его действительно подменили.

Если бы его подменили, все сразу бы встало на место: это писал Мухин, совсем не тот, которого знал Капитонов.

Но тогда бы и форма отвечала содержанию. Другой человек — и нечего с него спрашивать.

Капитонов отправляется в туалет, принимает душ, чистит зубы и бреется (утро скоро уже — почему б не сейчас?). Совершая эти поступки, ни на одну минуту Капитонов не перестает думать о Мухине.

Он думает, что между двумя вариантами ответа нет большого противоречия. Мухин, безусловно, с катушек слетел. А слетевший с катушек Мухин — это, конечно, Мухин другой. Другая, можно сказать, личность.

Капитонов надеется, что уснет. При хронической бессоннице даже трехчасовой сон был бы подарком. Однако он и не думает просыпать завтрак. Он ставит будильник мобильного телефона на 7.30.

А сколько сейчас?

4.07

Ложится. Закрывает глаза и сразу видит, как мелькают фигурные скобки.

И снова уставился на потолок — на тускло различимую проекцию окна, освещенного со стороны улицы. Или это проекция окна, освещенного со стороны улицы, уставилась на Капитонова?

Оконная занавеска, хотя и гасит потолочный прямоугольник, не мешает в нем отражаться еще и снегу, падающему за настоящим окном. Он скользит разреженным роем пятен от одной стороны прямоугольника к другой — от стены с окном к стене с дверью. Капитонов не отводит глаз. Прямоугольник на потолке напоминает технологический люк в другое пространство, где слева направо движутся тени. Вдруг показалось, что это не тени движутся, а сам люк-проем относительно их — вместе с комнатой — справа налево. А те неподвижны. И лежащий на спине Капитонов тоже, показалось ему, движется справа налево вместе с комнатой и кроватью, а тени, неподвижные пятна, проносятся, как неподвижные камушки на песке — в открытом люке взлетающего самолета. Жутко представить, как падаешь вниз лицом в этот открытый люк и остаешься там, среди неподвижных теней в неподвижном пространстве, зная, что люк за спиной уже промчался куда-то влево вместе с опустевшей комнатой и всем тобой обихоженным миром, которому комната по-прежнему принадлежит, а ты уже нет. Захотелось даже взяться за край кровати, чтобы не отсоединиться от нее и не рухнуть в тускнеющий проем потолка, вдруг проявятся силы обратного притяжения. Но он не делает этого, а просто закрывает глаза.

И опять поползли фигурные скобки. И тогда он пытается себя успокоить тем, что это не его персональные, а из безумного текста Мухина. Так и есть — скобки имеют чуть заметный наклон, что характерно для письма от руки. Он решает отнестись к ним потребительски и начинает считать, как слонов. Раз скобка, два скобка, три скобка… одиннадцать скобка… Натуральный ряд — слишком простой для математика счет, не лучше ли их распределять в ряд Фибоначчи? Проблема в том, что фигурные скобки отнюдь не слоны, и являются они непредсказуемо то по одной, то парами, да и поди разберись, которая смотрит куда. Чтобы отделаться от их несанкционированных появлений, он придумывает использовать их как расходный материал и затевает строительство математической формулы. Но для этого приходится актуализировать сначала круглые, потом квадратные. К тому, что получилось в квадратных, он прибавляет для простоты единицу и решает все это возвести в степень… да все в тот же квадрат — вот и потрачена первая пара фигурных скобок. Он снова прибавил единицу и, потратив другую пару фигурных скобок, возводит все это хозяйство в третью степень. Затем, прибавив единицу и потратив очередную пару фигурных скобок, возводит все это в четвертую степень. Фигурные скобки нагромождаются в его голове по мере использования степеней. Он теперь считает, как слонов, степени, в которые возводится зажимаемое фигурными скобками. А сна так и нет. И тогда он снова вспоминает, что это не его, а чужие скобки, и продолжает думать о Мухине. А чтобы не думать о Мухине, он поворачивается на левый бок.

Он слышит, как тикает подобно часам

05.15

в левом виске, прижатом к подушке, кровь.

Кровь. Кровь. Кровь. Кровь.

Кровь — это группа крови и резус.

Он тогда не знал ее группу крови.

Мухин чушь написал. Никто не тонул ни в реке, ни в море, все было не так. Было все по-другому.

Было разбитое стекло, была платформа и кровь из шестилетней Анюты. И были врачи. И надо было назвать группу крови. А времени не было, даже минуты. Был телефон, был номер племянника без последних двух цифр. Он набрал — и две цифры последние он набрал наугад. И чудо — сразу попал. Хотя нет: он хотел одно сначала набрать, потом другое, но набрал третье — и верно. «Ваня, позови тетю Нину, она рядом? Скорее». (Нина потеряла тогда свой телефон.) «Нина, не спрашивай ничего, назови группу крови Анюты и резус». Она четко и быстро сказала: «Вторая, плюс».

Капитонов почти не помнит, что было после, и плохо помнит, что было до. Но тот звонок он не просто помнит, он им обладает, словно чем-то предметным — как вещь осязаемым — вроде двойного крюка с той пляжной скелетообразной конструкции, на ветру поднимающей и опускающей крылья.

Капитонов помнит это число, но умеет о нем не думать. Это одно из трех двузначных чисел, которые никто не загадывает.

Он знает, что об этом думать нельзя.

Он умеет об этом не думать.

О чем угодно, но о другом (ни о чем в идеале), и другое ему себя предлагает в лице или качестве — то грызуна, то Николь Мэри Кидман, то горельефа на фасаде какого-то дома, то теории катастроф.

Он уверен, что думает о другом и что бодрствует и не спит и только хочет уснуть. Но какое-то подобие сна ему все же дается — под самое утро. Он все равно понимает, что это не сон, потому что не спит, и, когда звонить начинает мобильник-будильник,

07.30

открывает, разбитый, глаза с досадой на то, что провалялся напрасно в постели. Но тот как бы сон не забылся, как с ними, снами (с ними и с нами), бывает, а наоборот, вспоминается. И вспоминается именно стороной содержательной. А раз есть таковая, то и тот как бы сон — все-таки сон. Кратковременный, может быть, сон, но все-таки сон.

Погасив будильник, Капитонов остается в постели — восстанавливать содержание все-таки сна.

07.31

Хомячок. Из детства Капитонова. Клетка, в ней древесная стружка, поилка, кормушка и маленький домик.

Главное — не о крови, не о разбитом стекле...

Домик — это пластмассовый куб, меньше банки для соли. Отверстие, круглое — вход и выход. По размеру — проходит крупная слива, а яйцо куриное — вряд ли. Хомячок предпочитает жить в тесноте — перетаскивает в домик стружку извне, забивает ею все помещение. Вход стружкой забит. Собственно, это не сон еще, а экспозиция сна. Что предъявлено данностью. Сон же вот. Если сон.

Капитонов пальцем выковыривает стружку из домика. А хомяк не дает, но как он не даст? Капитонов пальцем стружку достал. Глядь, она уже снова натаскана. Он опять ее пальцем. Глядь, опять. Он опять ее пальцем. Глядь, опять.

Это могло бы и не сном быть, а просто воспоминанием (было в детстве дело такое: он выковыривал стружку из домика хомяка), только вот сейчас выковыривал стружку не ребенок, а взрослый — в уме.

Доктор Фрейд был бы последним лохом, если бы вслед за хомяком не пришел тут на ум Капитонову. Вспоминая о хомяке, спрашивает себя Капитонов: а нет ли в этом латентного гомосексуализма? Сам себе отвечает, что нет. Он, вообще говоря, полагает, что латентный гомосексуализм изобретен настоящими, не латентными, но нет ли и в этом суждении латентного гомосексуализма? Послушать некоторых, он везде, особенно много его в Дон Жуане… А нет ли латентного гомосексуализма в том, что Мухин в этой тетради зациклился на Капитонове? А нет ли латентного гомосексуализма в том, что Водоемов пригласил на конгресс Капитонова? И вообще, почему на конгрессе так мало женщин?

Восстал и оделся. Утренние процедуры, как в учебном тексте на тему «My morning». Хочет побриться, но с удивлением замечает, что, кажется, брит, — тут и вспомнил, что брился часа три-четыре назад.

А нет ли ла…

Но мысль пресекает, плеснув на лицо холодную воду. Увы, это не придает ему бодрости.

Чувствуя себя разбитым (побритым), не выспавшийся (но побрившийся) Капитонов покидает свое жилище и отправляется завтракать.

08.06

Мысли его о тетради — когда он спускается в лифте. Самый трудный вопрос: для чего она ему дадена? С целью какой?

Девушка-стражница перед входом в кафе отмечает в таблице реально пришедших.

— Будьте добры — номер вашего номера.

«32», — машинально думает Капитонов, продолжая размышлять о своем.

— Простите, вы не назвали ваш номер.

— 32, — опомнился Капитонов.

08.11

Капитонов с тарелкой в руках изучает предложения шведского стола. Выбрав стратегию «всего понемножку», он, однако, игнорирует блинчики с творогом, а жареным колбаскам предпочитает капустную котлетку.

Сев за стол у незажженного камина, неторопливо приступает к трапезе.

Желающими позавтракать наполняется зал. Капитонов пытается угадать, кто из пришедших участники конференции, — не вся же гостиница принадлежит им.

Двое с тарелками просят разрешить подсесть (свободных столиков больше не видно). Судя по бейджикам, один значится микромагом Александром Цезарем, другой — манипулятор Сергей Воробьев. За столом они продолжают свой разговор.

— Нет, мне кажется это не реально, — говорит Цезарь. — Для аттестации надо выбирать другие критерии. Нет методики подсчета КПД.

— Тем более когда КПД более ста процентов, — соглашается с ним Воробьев. — Я вот скажу, что у меня двести. И докажите, что сто пятьдесят.

— Двести — это не много. Я настаиваю, что у меня двести двадцать — двести сорок, не менее.

— Простите, вы о коэффициенте полезного действия? — встревает Капитонов, изумленный услышанным.

— Ну да, о КПД.

— КПД по определению не может быть более ста процентов.

— Почему?

— Как почему? Потому что КПД — это процентное отношение полезной работы к затраченной. А полезная работа всегда меньше затраченной.

— В обычной физике — оно конечно, — отвечает Цезарь, пытаясь надколоть вилкой ускользающую маслину. — Но когда речь идет о физической магии… Вот возьмите такое понятие — чудо. Если бы наблюдатель владел методикой подсчета КПД наблюдаемого чуда, он бы не сомневался — КПД чуда больше ста процентов. Полезная работа существенно превышает затраченную.

— Сто пудов, — соглашается с ним Воробьев. — Затраченная, может быть, всего-то и есть работа по произнесению заклинания, по творению ворожбы, плюс подготовительные мероприятия. Помните Емелю? Ему ведь тоже надо было «по щучьему велению» произносить, тратить калории, и потом не будем забывать, что на ловлю щуки он силы какие-то затрачивал. Так что затраченная работа — это по-любому работа, даже в таких предельных ситуациях, но зато полезная ее существенно превышает.

— Логика понятна, — говорит Капитонов, просияв улыбкой. — Но если так, это не совсем чудо, это другое. Для чуда вообще не надо затрачиваться, оно дается извне, вне связи с вашими трудовыми затратами. — Он разрезал булочку, чтобы намазать маслом. — Вы говорите о том, что принято называть… собственно, как называть?.. волшебством, а не чудом. Волшебства не бывает без ворожбы, это верно, то есть нет волшебства без работы затраченной. А чудо является, когда затраченной работы ноль. Я не прав?

— Вы хотите сказать, для вычисления КПД чуда надо полезную работу разделить на ноль? — спрашивает Воробьев и разбивает скорлупу на остром конце яйца точным ударом ножа.

— Вообще-то деление на ноль запрещено. Но если вместо нуля в знаменателе будете иметь в виду сколь угодно малую величину, стремящуюся к нулю, то и в результате вам надо ждать результата, стремящегося к бесконечности.

— КПД чуда — бесконечное число процентов?

— Ну, может быть, бессмысленно выражать бесконечность в процентах.

— А что касается волшебства, его КПД в процентах выражать, это, по-вашему, корректно? — спрашивает Цезарь, косясь на одноименный салат, который проносит мимо него Пожиратель Времени.

Капитонов резко отводит взгляд от проходящего мимо соседа.

— Это не я сказал. Это вы так выражаетесь, — отвечает Цезарю Капитонов.

— А вы, извините, кто?

— Евгений Капитонов. Менталист, если угодно.

— А если нет? Если нет никакого чуда? Если вообще ничего нет — ну, вот как сейчас, то каков КПД нашего бездействия? — спрашивает Воробьев.

— Это про что?

— Про то, что затраченной работы ноль и полезной ноль. КПД — ноль поделить на ноль?

— КПД чего?

— А ничего. Того, что ничего не происходит.

— Как можно вычислить коэффициент полезного действия, если полезного действия нет? — не понимает Капитонов.

— Да вот так — ноль на ноль. Представим себе машину, которая создана исключительно для принципиального бездействия.

Капитонов отвечает:

— Ноль на ноль получится неопределенность.

— Неопределенность-то с чего взялась? — беспокоится Цезарь. — Не от того ль, что отсутствует чудо?

— Нет, оттого, что в знаменателе отсутствует затраченная работа.

— Но при нулевой затраченной работе в знаменателе — в случае чуда, как вы только что сами заметили, мы в числителе должны иметь эффект, чудесный эффект, одним словом, не ноль. И тогда наш КПД — бесконечность.

— Да, но это не наш КПД.

— КПД чуда.

— Стоп,— говорит Воробьев. — Где оно, чудо? Получается, мы все время живем в состоянии неопределенности. В состоянии ожидания и ожидания именно чуда? Я вот в данный момент не затратил работы, и что получил? Ноль на ноль — неопределенность. Не понимаю. Я хочу знать КПД моего бездействия. Почему он не равен нулю? Если он — неопределенность, значит, я вправе рассчитывать на определенность? То есть на то, что будет чудо.

Помолчали. Подумали. Капитонову кажется, что его заболтали.

— При чем тут вообще КПД? — спрашивает Капитонов. — КПД — это просто процентное отношение одного к другому. КПД — это не Бог, не демиург, не светлая или темная сила. Это просто КПД.

— Но от нас его требуют при аттестации.

— И чтобы он был больше ста процентов. Это влияет на заработок, на категорию.

— Интересно, — говорит Капитонов.

— А вы разве не так зарабатываете? — спрашивает Воробьев.

— Я другим зарабатываю, — говорит Капитонов.

— Вам повезло.

— Подождите, но у вас есть права, — говорит Капитонов. — Кто-то должен вас защитить. У вас есть профсоюз?

— Скажите, Капитонов, а вы бы смогли пятью хлебами накормить пять тысяч человек? — спрашивает Цезарь.

— Что за вопрос? Нет, конечно.

— И я тоже.

Встает и уходит. Воробьев говорит:

— Совершенно не умеет спорить. Догматичен. Особенно, когда касается принципиальных вопросов. А у меня котлетка была, она где?

— И у меня была — вот тут, на тарелке.

— Я не ел.

— И я не ел, — недоумевает Капитонов. — Куда-то исчезла.

— Ладно, хрен с ними, с котлетками, — говорит Воробьев и, ошеломляя Капитонова легкостью примирения с нестандартными обстоятельствами, как ни в чем не бывало приступает к инжиру.

— Это как же? — задается Капитонов неопределенным вопросом.

Удручен Капитонов. Когда что-нибудь невероятное его настигает, он пытается первым делом разобраться в себе: так ли воспринял?

— Может быть… мы забыли, — и, сам усомнившись в правомочности этого допущения, оборачивается посмотреть на других, а те сидят за своими столиками и непринужденно потребляют яства со шведского стола — кто омлет, кто отварные сосиски, кто салаты и сельдь под шубой, кто выпечку. И лишь Пожиратель Времени, убрав руки под стол, мрачно глядит в тарелку, на салат «Цезарь». Мрачно глядит и плоховато выглядит: цвету лица Пожирателя Времени, равно как лица выражению, подошел бы эпитет «салатный». Зеленоват и помят.

— Простите. Забыли — что? — (Воробьев не понял — что сказал Капитонов.)

Капитонов возвращается к недодуманному:

— Ну, что съели их, забыли… котлетки.

— Мы забыли? Что съели? Нет, я не забыл. Я не ел.

Пожиратель Времени замечает, что они оба глядят на него, и еще сильней зеленеет. У него на лице — словно он подавился. Он встает, закрывает рот ладонью и направляется к выходу, так и не вкусив ничего.

— Зачем приходил? — спрашивает Воробьев Капитонова. — Наша пища ему не подходит.

08.49

Капитонов покидает каминный зал. В лифте он поднимается с одной из горничных. Она глядит мимо него на кнопку «вызов помощи», но улыбка ее адресована, он видит, ему. Он читает в этой улыбке ее знание о том, что он фокусник, и готовность с благодарностью воспринять все, что он захочет продемонстрировать. Однако ей надо на этаж выше.

У себя в номере (есть время)

08.55

он включает телевизор и переодевается.

Он открывает подаренный чемоданчик и думает, брать ли на конференцию рабочие документы и «волшебную палочку». Решает ничего из чемоданчика не вытряхивать и присовокупляет к содержимому тетрадь Мухина — чтобы как-нибудь вернуть Марине.

Тут как раз Марина звонит. Рано. Он думал, разговор состоится попозже. Он не очень готов к разговору. Поэтому не сразу соединяется.

— Прочитал?

— Прочитал.

— Что скажешь?

— Что скажу… А что ты хочешь услышать?

— Поправитель, он кто?

— Мариночка, я не знаю. Ты, судя по тексту, знаешь лучше меня.

— Я не знаю, кто такой Поправитель, — отвечает Марина. — Но это было чудовищно. Я действительно хотела взломать дверь. Скажи, я правильно поступила? Меня таскали, допрашивали… это уже после опознания. Меня подозревали, ты представляешь? И я не показала тетрадь. А надо было показать? Я правильно не показала?

— Марин, если б ты им показала, лучше бы не стало. Ты бы только все запутала, там очень много темных, не поддающихся объяснению мест. Ты все правильно сделала.

— Так все-таки что ты думаешь, для чего он это писал?

— Мариночка, я не знаю.

— Он сошел с ума? Он не был сумасшедшим. Или был?

— Если ты считаешь, что не был, значит, не был. На этот вопрос никто, кроме тебя, сейчас не ответит. Как ты считаешь, так и есть. Как ты скажешь, так и будет.

— А разве тетрадь не свидетельство?

— Тетрадь — это тетрадь. — Он хочет еще сказать, что плохой из него Шерлок Холмс, но Марина прерывает разговор:

— Потом позвоню. Счастливо.

Муж, вероятно, пришел. Капитонов слышит гудки.

Он закрывает чемоданчик с тетрадью.

Глаза у Капитонова красные (он смотрит в зеркало). Была бы у другого такая рожа, Капитонов бы решил, что человек едва преодолел запой. Плохо дело. Не будет же он всем объяснять, что не преодолел бессонницу.

Сообщают о пожаре в отеле — не то в Индии, не то в Бангладеш. Погибло 17 человек. Так в Бангладеш или в Индии?

А вот мальчик и девочка, девятиклассники, взявшись за руки, выбросились из окна с одиннадцатого этажа.

За стеной Пожиратель Времени (это ж он сосед Капитонова) рычит и давится, давится — он пытается вызвать рвоту.

09.12

Капитонов спустился в холл. Участники конференции с черными чемоданчиками начинают уже собираться — человек пока подошло десять-двенадцать: сидят на диване и в креслах, иные маются на ногах. Он сразу узнает Господина Некроманта по фотографии из брошюры, узнает Юпитерского, различает среди других Водоемова… Из-за вчерашнего инцидента администрация гостиницы закрыла конференц-зал для собраний и акций, так что заседать будут сегодня в другом здании, отсюда недалеко. Соберутся, и всех туда поведут. На Капитонове пальто и шапка.

К нему приближается Водоемов, демонстрируя готовность к рукопожатию, — в момент оного красноглазый Капитонов, глядя в глаза здоровающемуся, замечает во встречном взгляде вспых безотчетного интереса и немедленно отвечает на незаданный вопрос:

— Бессонница.

— Да вы что! И здесь? Что ж вам здесь не дает отдохнуть? — сокрушается Водоемов. — А вот, кстати. — Он подводит Капитонова к человеку, скучающему подле витрины с матрешками. — Познакомьтесь — вы у нас единственные менталисты.

Второго менталиста зовут Михаил Шрам, его специализация — обнаружение спрятанных предметов. А кроме того он владеет техникой гипноза, и Водоемов хочет, чтобы Шрам помог Капитонову если не выспаться, то хотя бы вздремнуть, когда будет минутка-другая.

Обоих похлопал по плечу запанибрата.

— Надеюсь, найдете общий язык, — говорит и отходит, приветливо подавая знаки рукой явившимся с улицы телевизионщикам.

Шрам спрашивает Капитонова:

— По числам, стало быть, по двузначным? Так что, я загадываю?

— Если желаете, — говорит Капитонов.

Просит прибавить, отнять, называет задуманное.

— Ясно, — не удивляется Шрам. — Гипноз мой на вас не подействует.

— Я против гипноза.

— А что так? Боитесь, что украду? Я не мозгарь.

— Не кто?

— Есть форточники, есть карманники, а есть мозгари. Надеюсь, и вы не мозгарь.

— Нет, что вы, я не мозгарь.

— Не продаете? Мы бы купили. Ваш как оценен?

— Номер? Мозг? Вы про что?

— Разумеется, номер.

— Это тайна коммерческая, — уклоняется от ответа Капитонов. — Вы же не скажете, сколько стоит ваш.

— Почему не скажу? Мои расценки известны. Номеров много — какой конкретно? Самый дешевый из выставленных — «Найди бумажку», пять тысяч долларов. «Перепрятанный шарик» — пятьдесят. С полным инструктажем, набором шариков, установочными занятиями. Трех будет достаточно. А все-таки ваш этот сколько? Не надо кокетничать.

— Мой — только с мозгами.

— Покорнейше благодарю. С нагрузкой не приобретаем.

Не все делегаты из числа постояльцев гостиницы знают, что заседание будет где-то не здесь и что придется идти по морозу. Оставив чемоданчики в холле, они возвращаются в свои номера за верхней одеждой. Черные чемоданчики стоят на полу, и на них неодобрительно поглядывают из-за стойки ресепшен.

— В свете вчерашнего выглядит действительно тревожно… не сказать зловеще, — говорит Шрам, стреляя глазами по чемоданчикам.

— Ну, вы бы, если что, отгадали по внешнему виду.

— Не по внешнему виду, а вообще.

— Можно не беспокоиться?

Михаил Шрам держит паузу. Похоже, он собирается ответить на номер Капитонова какой-нибудь своей эффектной эксклюзивностью. Взгляд его останавливается на черном чемоданчике, поставленном у китайской вазы с драконами.

— Это мой, — предупреждает Капитонов, дабы избежать конфуза.

— Там что-то есть постороннее.

— Тетрадь одного человека, — охотно соглашается с ним Капитонов.

На лице Шрама написано «я же не спрашивал»; задетый уступчивостью Капитонова, он отвергает подсказку:

— Нет, там что-то другое.

И отворачивается к витрине с таким важным видом, словно сказал больше, чем имел права.

Капитонов, не в силах сдержать улыбку, тоже отступает к витрине — к другой: тут всякие сувениры с петербургской тематикой. Ему смешно, и он садится в кресло.

Делегатов все больше и больше, и почти у всех черные чемоданчики.

В трех шагах от Капитонова дает телевизионщикам интервью Водоемов.

09.25

— Кто такие нонстейджеры? — слышит Капитонов звонкий голос корреспондентки (девочка хорошо подготовилась, если судить по бойкости выговаривания труднопроизносимых слов).

— Нонстейджеры — это мы, — с гордостью говорит Водоемов. — Иллюзионисты, не привязанные к площадкам, предназначенным для представлений, — будь то цирковая арена, эстрада или сцена во всех пониманиях этого слова. Мы готовы демонстрировать наше искусство в любом месте земного шара и при любых обстоятельствах. Вечеринка в офисе? Пожалуйста. Выездной кооператив? Сколько угодно. Вагон-ресторан? Почему бы и нет. Шлюпка потерпевших кораблекрушение? Мы и здесь вам поможем. Ибо наша задача — повышать настроение людям, радовать их и, что особенно важно, удивлять, удивлять и еще много раз удивлять!

— Чем же можно сегодня так удивить современного человека? Обыкновенными фокусами?

— Мастерством! Нонстейджерство — мастерство высочайшего класса. Оно демонстрируется в непосредственной близости от зрителя, когда расстояние между вами и мною задается лишь формой общения. Недаром в нашей ассоциации самая многочисленная группа — микромаги, это сейчас общепринятое название, но вы, кажется, не слышали о таких?.. Вот вы говорите «обыкновенные фокусы». А микромаг вам такой фокус покажет… со спичечным коробком или обычными очками… вы дара речи лишитесь! Микромаг — это супериллюзионист, чудотворствующий с простыми, для всех привычными предметами. Он способен, скажем, взять ваш микрофон и на ваших глазах превратить в огурец, или вот вижу у вас кольцо…

— Ой, ой, не надо! А вот тут у вас еще наперсточники и шулеры…

— Протестую! Гипернаперсточники и гипершулеры. С банальными наперсточниками и шулерами прошу не путать. Хотя и те и другие работают, соответственно, с наперстками и игральными картами. Но наши, те, которые гипер-, это артисты, к обычным наперсточникам и шулерам они имеют такое же отношение, какое законопослушные австралийцы — к своим предкам, всевозможным преступникам, сосланным на край земли. Для наших мастеров наперстка и карт наперсток и карты — это великолепный материал для зрелищного увлекательного спектакля, в котором активной стороной участвует взыскательный зритель, прекрасно понимающий, что его… как бы это выразиться… обыгрывают. Но так и не понимающий — каким образом.

— Ловкость рук и никакого мошенничества.

— Правильно, никакого мошенничества. А с чего тут мошенничеству быть? Это искусство. Что касается ловкости рук, то куда же без этого, но не только ловкость рук, а еще и знание психологии, аналитический ум. А есть случаи, когда руки вообще не задействованы. Ментальные иллюзионисты, например, обходятся без ловкости рук, но зато они с необыкновенной ловкостью, да простится мне это слово, владеют сознанием. Среди нас присутствует менталист, который может найти любую спрятанную вещь, не задавая никаких вопросов, даже если сам не знает, что за вещь вы запрятали. То есть он-то знает, он в процессе представления все узнает. Вот, кстати, другой. Загадайте число, а он отгадает. Господин Капитонов, можно вас…

Капитонов из глубины своего кресла выражает лицом, что это лишнее, но девочка, даже не посмотрев на него, сама урезонивает Водоемова:

— Не надо! Меня вырежут с вопросами, в кадре только вы будете говорить, один, так что не надо мне ничего загадывать, я потом сама загадаю, давайте продолжим. А экстрасенсы у вас есть?

— Экстрасенсы — это другое. Мы, повторяю, актеры.

— Но у вас есть еще архитекторы событий, пожиратели времени и пространства…

— Нельзя называть их во множественном числе. Каждый из них сам по себе уникум, штучный материал. У нас один Пожиратель Времени, пространством он не питается… один Архитектор Событий… — Он хочет добавить «один Некромант», но, заметив его стоящим у двери, решает не привлекать к нему лишний раз внимание, а то вдруг корреспондентка пойдет брать интервью, и, запнувшись, вновь собирается с мыслями. — Иными словами, — продолжает Водоемов, — мы стремились разнообразить наш состав в жанровом отношении, поэтому пригласили так называемых дистанционистов, представителей нового, опирающегося, однако, на древние традиции направления, к которому и зрители, и эксперты относятся не всегда однозначно, но тем интереснее сотрудничать с этими своеобразными мастерами.

— Некромант из их числа? Он с мертвецами работает?

— Еще раз повторю, мы артисты, артистам свойственно играть свою роль. И потом, мне бы очень не хотелось находиться в положении булгаковского героя, объясняющего публике, что черной магии не существует.

— А она существует?

— Существует прекрасное направление в современном иллюзионизме, представители которого — это мы, фокусники-нонстейджеры, и прошу нас такими любить и жаловать.

09.31

— Пора, друзья! Труба в поход зовет!

Нет никакой трубы, но и без трубы — по предначертанию оргкомитета конференции — микромаг Рюмин приступил к исполнению обязанностей вожака.

Стоя у двери, объявляет громко:

— Нам необходимо перейти в другое здание, это недалеко, на этой же улице. Но предупреждаю, господа, особенно иногородних: на улице очень скользко!

Иллюзионисты приходят в движение и один за другим покидают отель.

— По одному, по одному! Не забывайте о конспирации!

Шутка всем нравится — с черными чемоданчиками они действительно могут сойти за членов тайной организации, выходящих после неведомых бдений в черную ночь (в этом городе бывают белые ночи, но не в зимний сезон, а зимой тут как черная ночь — даже позднее утро).

Выйдя на улицу, Капитонов делает первое фенологическое наблюдение: подморозило. Он поправляет шарф и, оттолкнувшись левой ногой, проезжает метра полтора на подошвах. Как всегда в этих случаях, он вспоминает, что помнит, что знал в детские годы — чем гололед отличается от гололедицы.

Часть тротуара, свободная от снега и наледи, заканчивается в десяти шагах от входа в гостиницу.

— Предлагаю для устойчивости держаться парами!

Шутит ли сейчас микромаг Рюмин, понять трудно — пожалуй, что да: парами идти весьма затруднительно, только — гуськом, по дорожке шириной в снегоуборочную лопату и с поправкой на доброжелательность встречных пешеходов.

Первым падает сам Рюмин, предводитель, — его поднимают и отряхивают, а он конфузливо оглядывается: грохнулся, что называется, на ровном месте.

Капитонова обгоняет Водоемов, бормоча «спасибо» за то, что Капитонов посторонился. Потом оборачивается и говорит:

— Кстати! Только что мне позвонил Чернолес, будут довыборы в счетную комиссию. Мы — вас.

— Меня?

— Вы математик, и вам доверяем. Больше некому доверять. А то таких в правление насчитают!.. И не спорьте, никаких возражений!

И он дальше пошел обгонять, торопясь придти первым.

— Ничего, ничего, скоро зимнее время отменят, — гундит идущий за Капитоновым, но не хочет Капитонов ни с кем общения и делает вид, что не слышит Пожирателя Времени.

Впереди сбивают сосульки — прохода нет. Все благополучно преодолевают проледеневшие сугробы, чтобы пройти по проезжей части в обход огражденного участка улицы. На той стороне улицы стоят китайцы и глядят, как сосульки сбивают. Капитонов глядит на китайцев, и тут

09.37

наступает его черед — он падает, поскользнувшись.

Плохо упал — назад себя. Затылком ударился о наледь. Охнул. Чемоданчик отлетел в сторону, хорошо, не под машину.

И тут же сам вскочил на ноги, подобно боксеру, посланному в нокдаун и желающему показать, что он в норме.

Выхватывает телефон из кармана пальто, потому что как раз в кармане звонок.

— Да, Марина?

— Ты не занят? Можешь говорить?

Бодро:

— Да, могу говорить! (В это время ему подают чемоданчик.)

— Ничего не случилось?

— О, нет, ничего, просто тут гололед… гололедица… (Благодарно кивает коллегам и растяжкою губ под улыбку выражает ОК.)

— Ну и что ты мне скажешь про это?

— Напомни, про что. (Капитонов дальше идет.)

— Ты думаешь, то, что он там писал, отношения не имеет к тому, что случилось?

— К тому, что случилось?

— К его гибели, — добавляет Марина.

Он опять не готов к разговору. Но когда надо включаться, Капитонов обычно включается.

— Понимаешь, Марин, — смотрит под ноги Капитонов, — я же все-таки не Шерлок Холмс, я не знаю, что думать. Мы тут в клуб «Ц-9» идем, будем там заседать.

— Тогда вот. Тогда главное. Тебе не показалось, что все, о чем он писал, это правда? Что он — это не он? А если так, тогда с кем я жила? И где тот, мой?

Иллюзионисты подходят к дому с двумя эркерами, в далекие времена здание принадлежало обществу попечения о некредитоспособных (почему Капитонову это известно?), а теперь здесь второй этаж занимает клуб «Ц-9», на первом же (Капитонов не знает еще) находится фотогалерея и гардероб.

— Мариночка, я позитивист.

— Какой ты позитивист!

— Какой-никакой, но я полагаю, должна быть во всем логика. И она должна опираться на опыт. Я не понимаю твоих вопросов. Да, несчастный случай, прискорбно. А если бы того не случилось и он бы показал тебе эту тетрадь и сказал, вот, Марина, я нафантазировал, прочитай, это моя проба пера, как ты думаешь, могу ли я это сочинение отправить на конкурс научной фантастики, и что бы ты сказала ему?

Марина говорит:

— Думаю, на конкурс фантастики сочинения пишутся по-другому.

— Я не знаю, как пишутся, — отвечает ей Капитонов, сторонясь толчеи возле входа (только ближе к дверям повышается степень порядка входящих). — А ты знаешь? Он ведь тоже не знал, он ведь все-таки не писатель, не писатель-фантаст, он мог думать, что можно и так, правда, Марина?

Ему кажется, он успокаивает.

Марина спрашивает:

— Что ты скажешь о том малолетнем преступнике? Ну, которому в вашем Бюсте лицо измеряли циркулем?

Вошел. Вестибюль. Капитонов, отойдя в сторону, повернулся спиной к сбору:

— Я не помню такого. Я, наверное, раньше уволился.

— Так вот. Мне приснился сон. Мне приснилось, что мой Мухин… еще в стройотряде… А ты ведь был с ним в стройотряде?.. Ты ведь был?

— Ну, был когда-то и что?

— А что Мухин… ты ведь помнишь, он с кем?.. ты ведь это должен был знать?

— Я не знаю, что тебе снится, — сухо он говорит.

— С кладовщицей. Я даже знаю, как зовут ее. Знаешь, как?

— Нет.

— Ее звали Яна.

— Тебе это все снилось? — Капитонов подходит ближе к стене (за спиной толчея, вытирание ног, раздевалка, с улицы холод).

— Да, это был очень странный сон, без фантастики, тем и странный, что ничего странного не было. Ее звали Яна. Выпивохой была. Не просыхала. Всем давала. Всем. Тебе не давала?

— Марина, я не знал никаких Ян, и если я тебе приснился, то я не тот, кто тебе приснился, ты понимаешь?

— Нет, ты мне не приснился. Мой Мухин трахнул ее по пьяни, когда она была невменяемой. На складе, за четвертым корпусом…

— Про какие ты говоришь корпуса? Не было никаких корпусов…

— На складе, за четвертым корпусом. Это было под занавес, в день отъезда. Пахло газом, она была в стельку пьяная, когда уходил. Утечка газа… Там было очень много ватников, гора ватников… А на вокзале он услышал, как рвануло… Вы все были пьяные, не волнуйся… И потом, она на самом деле ушла, успела уйти… И вот ее сын, его сын вырос… Убил отчима… Узнал про отца… И решил тоже убить… Но он уже попал в ту тему… по части ваших исследований… Его разыскивали… И это ему циркулем…

— Марина, перестань сейчас же! Таких снов не бывает! Что ты несешь! Не было никаких Ян, никаких складов, мы работали на мелиорации… тогда повсеместно мелиорация была!.. Что с тобой? Ты где? Выкинь из головы эту чушь! Тебе надо забыть про тетрадь!

— Нет! Я тебе отдала, и как будто меня часть пропала. Не могу без нее. Я приеду за ней, хорошо? Она у тебя?

— У меня. Но тебе надо отвлечься.

— Клуб «Ц-9»… Я знаю, там выставка масок была… А когда ты читал, тебе не казалось, что Мухин…

Она замолчала. Он снимает пальто, перекладывая телефон из руки в руку.

— Что Мухин?..

— Ну, что Мухин похож на тебя?

— Нет, Марина, ничего близкого.

— Я про настоящего Мухина, а не про того, кто это все написал.

Капитонов замирает, вдохнув.

— Я его очень любила.

Молчит он теперь.

— Я приеду и заберу.

— Хорошо, — говорит Капитонов.

09.49

Он находит себя на втором этаже наливающим кипяток в чашку с растворимым кофе: как можно любить Мухина?.. Ставит чайник на место. Скинув задумчивость, берет ложечкой сахар. Чемоданчик приставлен к ноге, и нога ощущает приставленный к ней чемоданчик с тетрадью. Обычно Капитонов пренебрегает растворимым кофе, обычно он пьет заварной, дома у него медный кофейник — настоящий, Нина еще купила в Стамбуле. Взял печенину, откусил. За столиком у входа продолжается регистрация, Капитонов хочет податься туда, но вовремя соображает, что успел уже машинально отметиться: спрашивали фамилию, когда входил в фойе. Сделав глоток, Капитонов думает: я же не Архитектор Событий (вспомнил того — у стойки в гостинице).

Делегаты общаются во времени

09.53

и почти не перемещаются в пространстве — стоят на месте, по большей части — парами, а где группка образовалась, так там те самые — гипершулеры и гиперкарманники, эти почему-то группками предпочитают держаться.

Уже здесь телевизионщики. Девушка-корреспондент берет интервью у Юпитерского. Сейчас Капитонов видит ее лицо не в профиль, как тогда, а в анфас, и он поражен ее огромными глазищами. Хочется подойти поближе и посмотреть, не обман ли это зрения, не фокус ли с макияжем.

Но к нему подходит Водоемов:

— Вам необходим режиссер номера. У меня есть. Боюсь, опоздает, так что попозже… Очень хочет с вами познакомиться. Кстати, где Господин Некромант? Он выходил из гостиницы?

— Нет, я видел только Пожирателя Времени. Вернее, слышал. Он шел за мной и что-то бормотал про отмену зимнего времени.

— Будем к нему снисходительны, — мягко произносит Водоемов. — Дистанционисты — наши ребята. Одна беда — не любят друг друга. Пожиратель Времени еще куда ни шло, а те двое…

А про Юпитерского Водоемов говорит так:

— Знаете, про что он сейчас рассказывает? Про то, чем петербургские нонстейджеры отличаются от московских. Только бы говорить о различиях! А вы слышали, как я интервью давал? Я обо всех говорил хорошо. Обо всех вместе. Никого не различал, никого не выделял. Теперь видите, какая между нами разница?

Зовут войти в зал.

Сказав Капитонову «сядете на левой стороне», Водоемов в числе первых покидает фойе. Отговорившийся Юпитерский, не желая отставать, спешит за ним, но своих зовет за собой. Капитонов допивает кофе, и тут он встречается глазами с корреспонденткой. Она улыбается ему и что-то говорит оператору.

Подходят.

— А мы вас тоже решили снять. Не возражаете? Вы ведь числа отгадываете, да?

— Да. — Капитонов предельно краток.

— Я буду рядом стоять. Так, Виталик? — спрашивает она оператора.

— Чуть левее… Во, во. Снимаю.

— Итак, мы задумываем и отгадываем числа, — говорит она в камеру нарочито интригующим тоном. — Что-то произойдет невероятное! Сейчас! И на ваших глазах…

Помимо глазищ еще и ресничищи… Где мои двадцать лет? — хочет сказать Капитонов. Она глядит на него. И — чуть-чуть с придыханием:

— Я готова.

— Задумайте двузначное число.

— Двузначное? — И в голосе ее Капитонов улавливает нотку разочарования. — Побольше, да?

— Любое. Только двузначное.

— Задумала!

Он просит прибавить три и отнять два.

Складывая и вычитая, она закатывает глаза к потолку.

— Готово. Сказать?

— Ни в коем случае! Я сам скажу.

И тут он понимает, что сказать ему нечего. Он не знает, что она задумала.

Он смотрит в ее бездонные глазищи и видит, как ей хочется, чтобы у него получилось. Она приподнимает брови, вытягивает свою тонкую и без того длинную шею, приоткрывает рот, делая трубочкой губы, словно помогает ему предпринять последнее и наитруднейшее усилие, и ждет, ждет, а он — не может.

— Нет.

Выдохнул.

Она сочувственно улыбается. Он озадачен. Оператор выключает камеру.

— А вы точно задумали?

— Ну, конечно!

— Именно двузначное число?

— Разумеется. Вы же просили.

— Не получилось. Увы.

— Жаль, — она говорит. — Только не расстраивайтесь, в другой раз повезет. Не всегда ж получается.

— Если не секрет, какое число вы задумали?

— 222.

— Но это же трехзначное!

— Нет, что вы! Трехзначное — 333.

В это время Капитонова просят пойти в зал — он последний, кто не вошел.

— Извините, — говорит Капитонов.

10.05

Зал. Сцена. Стол. Манипулятор Морщин А. В. — председатель собрания.

— Уважаемые коллеги! Позвольте мне, объявляя о начале работы второго дня конференции, обойтись без приветствий. Я бы покривил душой, если бы сказал, что рад вас приветствовать в этом зале. Нет, я, конечно, рад вас приветствовать, но все же радость и моя, и не в меньшей степени ваша, думаю, была бы несравненно полноценнее, если бы мы заседали не здесь, а как вчера — в Большом зале гостиницы, но, к сожалению, после той хулиганской, точнее сказать, преступной выходки не известного нам вредителя, и не будем бояться правильных слов: вредителя! — я еще раз повторю: вредителя! — после всего этого администрация гостиницы, ее можно понять, отказала нам в аренде известного вам помещения, хотя это и не отменяет нашей благодарности арт-клубу «Ц-9», приютившему нас у себя тут. Еще раз искреннее спасибо.

— А банкет? — раздается голос из зала.

— Что банкет? С банкетом у нас пока все в порядке. Каминный зал у нас, надеюсь, не отберут. Но только потому, что это мероприятие неофициальное. Санкции администрации распространяются только на официальные мероприятия. Однако мне очень не хочется поощрять банкетные настроения. У нас еще день работы, а с учетом вчерашнего мы вообще в цейтноте. И еще раз — что касается вчерашнего — чтобы закрыть тему. Была налицо злонамеренная попытка сорвать конференцию. Кому-то мы сильно помешали. Напомню, что анонимный звонок в полицию о бомбе в зале поступил как раз в тот момент, когда разгорелись ожесточенные споры об Уставе нашей гильдии. Мне бы очень хотелось надеяться, что этот враг не из наших с вами рядов, а явление внешнее. В любом случае напоминаю, что такие противоправные нарушения, правильнее сказать, преступления, самым непосредственным образом попадают под закон, и я не знаю, будет ли что-либо предпринимать полиция, но, если вдруг кто-нибудь из нас окажется, да хоть я, да хоть кто угодно из присутствующих здесь, тем негодяем, тем вредителем, и не будем бояться правильных слов: негодяем, вредителем… еще раз: вредителем!.. никакой жалости ему не будет, никаких коллективных писем в поддержку!.. Пусть не ждет он от нас ходатайств о помиловании! За свои поступки надо отвечать! И поставим точку.

Аплодисменты.

— А вот кому надо выразить нашу поддержку, это нашему другу иллюзионисту-манипулятору высшего класса Вадиму Вадимовичу Передашу, мне больно об этом говорить, но он вчера попал в больницу. Если кто не знает, я ставлю в известность: Вадим Передаш вчера вечером поскользнулся на улице и сломал ногу. Если вы помните, оргкомитет конференции предупреждал гостей из других городов, что Санкт-Петербург очень опасное в смысле гололеда место. Летом в Санкт-Петербурге белые ночи, а зимой — гололед, и очень сильный. Не говоря уже о сосульках. Будьте, пожалуйста, осторожны, помните, где вы находитесь… Я прошу редакционную комиссию подготовить от лица конференции письмо Передашу со словами моральной поддержки, мы пошлем приветствие в Мариинскую больницу, где лежит Передаш, ему будет приятно. Пусть Вадим Передаш поскорей выздоравливает. Нет возражений?

Отвечают аплодисментами.

— Спасибо, — говорит председатель. — И все-таки мы вчера кое-чего сумели успеть. У нас есть президиум, секретарь, председатель конференции, это я, в смысле это я председатель, есть своевременно избранные рабочие органы — редакционная комиссия, мандатная комиссия, счетная комиссия, и — я на это надеюсь — у нас есть главное: настрой на плодотворную работу. Нам предстоит сегодня среди прочего утвердить Устав, избрать правление и президента гильдии. А пока… А пока тут есть один рабочий момент… Михаил Витальевич, — обращается он к председателю счетной комиссии, — объясните проблему.

Председатель счетной комиссии подходит к микрофону.

— Проблема все та же. В счетной комиссии по решению конференции должно быть три человека. А Вадим Вадимович Передаш сломал ногу и не может выполнять обязанности члена счетной комиссии. Надо переизбрать.

— Спасибо, — говорит председатель конференции. — Ставлю на голосование предложение о переизбрании члена счетной комиссии Вадима Вадимовича Передаша ввиду его болезни. Кто за? Кто против? Кто воздержался? Принято единогласно. Нет? Извините — при одном воздержавшимся. Спасибо за конструктивный подход. Прошу предлагать ваши кандидатуры.

Встает Водоемов:

— Предлагаю в счетную комиссию Евгения Геннадьевича Капитонова. Он профессиональный математик, и, полагаю, это лучшая рекомендация его кандидатуре.

В лагере Юпитерского реагируют моментально: тут же предлагают кандидатуру тезки Капитонова — иллюзиониста Евгения Аркадьевича Божко. Основание: Божко, так же как и выбывший из счетной комиссии Передаш, слывет мастером фокусов за обеденным столом. В прошлом у них был общий номер с перечницами и солонками.

Председатель предложил было провести голосование по обеим кандидатурам, но конференция (главным образом в части людей Юпитерского) желает предварительного обсуждения. Притом вопросов по кандидатуре Божко нет, а вот кандидатура Капитонова обнаруживает себя спорной.

Слово берет Леонидов-Запольский, микромаг широкого профиля.

— То обстоятельство, что уважаемый господин Капитонов является профессиональным математиком, нельзя рассматривать как достоинство его кандидатуры в члены счетной комиссии. Мы высоко ценим искусство нашего уважаемого коллеги отгадывать двузначные числа, но в данном случае его особое умение манипулировать основополагающими понятиями математики для нас, не математиков, заинтересованных в объективном подсчете чего бы то ни было, может представлять серьезную проблему. При всем моем уважении к господину Капитонову я призываю не голосовать за его кандидатуру.

На это возражает Водоемов:

— С каких это пор, дорогие коллеги, профессиональные качества сделались отягчающим обстоятельством? В кои-то веки в счетную комиссию выдвигается профессионал, специалист по счету, знаток теории чисел, и мы тут же хотим дискриминировать его как раз по признаку профессионализма. Среди нас всего один математик. Кому же, как не ему, быть в счетной комиссии?

Леонидов-Запольский возражает на это:

— Но простите, если бы у нас была конференция не иллюзионистов-нонстейджеров, а, скажем, конференция укротителей диких животных или конференция кого-нибудь еще, да хотя бы тех же математиков, кто бы спорил? Мы бы тогда непременно знатока математики определили в счетную комиссию, но мы не укротители и не кто-нибудь, мы, сами понимаете, иллюзионисты, и зачем же нашего товарища по цеху ставить в ложное положение, когда при всем нашем к нему доверии мы не сумеем, ну никак не сумеем преодолеть нашу к нему недоверчивость? Причем именно профессиональную недоверчивость, прошу это заметить.

Манипулятор Махов:

— Я согласен с предыдущим оратором. Никого не хочу обидеть, но вы все знаете, почему нельзя пускать в огород не скажу кого. Я ничего не имею против данной кандидатуры в составе, скажем, мандатной комиссии. Но только не счетной!

— Это оскорбление! — кричат с места. — Он оскорбил человека! Он оскорбил конференцию!

— Я оскорбил? Где оскорбил?

— Господин Махов, мы не огород! — говорит председатель конференции. — Призываю всех быть корректными. Давайте голосовать наконец. Это не самый важный вопрос. Валентин Львович, ну вы же выступали уже…

— Секундочку, секундочку! — Водоемов сильно взволнован: он должен сказать.

— Валентин Львович, пощадите время!

10.27

— Друзья-иллюзионисты! — не отступает от микрофона Водоемов. — Будем откровенны, мы все тут иллюзионисты, все мы тут манипуляторы, это наше ремесло, и мы блестяще им владеем. Но подумайте сами, ответьте на этот вопрос: чем числа как объект манипуляций качественно отличаются от карт, носовых платков, костяшек домино и прочих нами любимых объектов? Если мы отказываем манипулятору числами в членстве в счетной комиссии, то по той же логике мы должны не допускать в мандатную комиссию ни специалиста по картам, ни микромага-спичечника, ни зарукавника. А вдруг они будут манипулировать нашей легитимностью, фокусничать с мандатами? Если мы не изберем Капитонова в счетную комиссию на том основании, что он математик, мы создадим опасный прецедент, мы сами под себя заложим бомбу замедленного действия, обречем себя на паралич, запустим генератор проблем, которые рано или поздно поставят нашу дееспособность под очень большое сомнение! Да хотя бы только поэтому мы обязаны проголосовать за Капитонова!

Выходит ветеран профессии Мшинский — он спокоен, на лице его — трезвость мысли.

— Вы меня знаете, я старый фокусник. Скажите мне, есть ли среди вас кто не умеет считать до ста? А до ста пятидесяти? Отлично. Умеют все. Я вам честно сознаюсь, я не знаю, что такое интегральное исчисление, но я знаю, что больше — 62 или 67. Я уверен, что и вы знаете, я даже уверен, что вы знаете, на сколько 67 больше, чем 62.

— На пять! — закричали с места. — Ровно на пять!

— Правильно! И в чем проблема? А проблема в том, что выдвижение Капитонова, знатока интегрального исчисления, в счетную комиссию конференции — это издевательство над здравым смыслом! Это из пушки по воробьям! Это… преумножение сущностей, вот что это! А сущность у счетной комиссии одна — считабельность! — один, два, три!.. — умение считать до ста! Максимум до ста пятидесяти!

Проголосовали. Кандидатура Капитонова в счетную комиссию не проходит. Прошла кандидатура Божко.

— Не огорчайтесь, — шепчет Капитонову сосед слева, микромаг Заднепровский.

— Да что вы, я только рад.

— Все равно обидно.

— Ну знаете, «обидно». Обидно — это когда обидно, вот тогда, действительно — обидно! — заводится Капитонов.

Ему неприятно, что его успокаивают.

— Извините. Просто давно на собраниях не был.

— Соскучились?

— Не очень.

Единственное, что задело в прениях, — это то, что мыслился он участниками конференции, похоже, в двух ипостасях: как собственно Капитонов — с одной стороны и с другой стороны — как собственно Капитонова кандидатура. Трудно понять, какая из двух сущностей потерпела поражение — возможно, обе?

Кто потерпел поражение, так это Водоемов. Хотя он и старался не подавать вида.

— Коллеги, впереди большая работа. Призываю вас к большей конструктивности!

Председатель посмотрел на часы.

10.41

— Просит слово председатель мандатной комиссии. Пожалуйста.

Председатель мандатной комиссии подходит к микрофону.

— Хочу обратить ваше внимание, коллеги, на два момента.

— Обращайте, — говорит председатель конференции и снова глядит на часы.

10.43

— Первый момент. Мы только что вывели Вадима Вадимовича Передаша из счетной комиссии, вопрос, однако, в том, намерены ли мы, вообще говоря, продолжать считать его участником конференции, если он отсутствует и в известных пределах недееспособен?

— Что за вопрос? Конечно, намерены! — выкрикивают из зала люди Юпитерского.

— А как же иначе? — говорит председатель конференции. — Передаш не виноват в том, что по улицам Петербурга опасно ходить. Беда могла бы случиться с каждым из нас. Не вижу необходимости выносить на голосование вопрос о статусе Передаша. Да, он отсутствует. Для нас в отношении кворума его отсутствие не критично. Отсутствие кворума нам не грозит. И потом, вы же сами выдали ему мандат участника конференции!

— Но тогда, — говорит председатель мандатной комиссии, — мы будем обязаны, когда дело дойдет до тайного голосования, послать ему урну в больницу.

— И пошлем! И ничего! — выкрикивают из лагеря Юпитерского.

— Мы тогда никогда не закончим! Никогда не уедем отсюда! — кричат из лагеря Чернолеса.

— Да, это не простой вопрос. — Председатель опять глядит на часы. —

10.45

Давайте постараемся его решить ближе к голосованию. Друзья, попросим мандатную и счетную комиссии сообща проработать этот вопрос и выйти с предложением непосредственно перед выборами правления и президента.

— Тогда я докладываю конференции, что со вчерашнего дня численный состав участников изменился следующим образом. Убыло — вопрос остается открытым, до его проработки в связи с Передашем. Прибыло — двое. Первый — это известный вам Капитонов, что касается второго, с ним непосредственно связан второй момент моего выступления.

— Пожалуйста, если можно, короче, — просит председатель конференции.

— Буду краток. Вы знаете, что среди нас присутствуют так называемые дистанционисты…

— Почему «так называемые»?! — возмущается Водоемов.

— Прошу прощения, просто дистанционисты. Хотя с ними дело как раз обстоит не совсем просто. Дистанционист, известный под именем Архитектор Событий, прибывший к нам вчера и присоединившийся к нам сегодня, категорически запрещает не только называть его по имени, отчеству и фамилии, но также упоминать его Ф.И.О. в любых официальных документах, и в частности — в протоколе мандатной комиссии. Между прочим, два других дистанциониста, Господин Некромант и Пожиратель Времени, после долгих уговоров все-таки согласились разрешить обозначать себя в официальных документах конференции согласно паспортным данным, касающимся фамилии, имени и отчества. И только Архитектор Событий продолжает упрямо стоять на своем. Прошу конференцию повлиять на Архитектора Событий, здесь присутствующего.

Не все знают, как выглядит Архитектор Событий и где он сидит. Если Пожиратель Времени, несмотря на свою незаметность, уже успел примелькаться, а Господин Некромант и вовсе глаза намозолить, то с Архитектором Событий, опоздавшим на конференцию, познакомиться еще не успели. Поворачивают головы, спрашивая друг друга, где он.

А он затаился и вжался в кресло.

Но председатель мандатной комиссии ему не дает стать незаметным.

— Вот он! — указывает на него пальцем.

— Что же вы, голубчик? Зачем же вы так? Это же некрасиво! — осыпают его упреками участники конференции — те, что рядом сидят.

Капитонов со своего ряда замечает, что сейчас Архитектор Событий не похож на себя, на вчерашнего, каким он его застал у стойки ресепшен, — выглядит посвежевшим и одежда на нем вполне человеческая, хотя и неожиданная — комбинезон подсобного рабочего, чистый вполне, синего цвета, но, кажется, с чужого плеча.

Архитектор Событий вскакивает и кричит:

— Я не кто-нибудь! Я не имярек! Я Архитектор Событий! Я даже в гостинице вчера не назвался!

— Кстати, да, — говорит Водоемов. — Он действительно отказался останавливаться в гостинице.

— Потому что от меня требовали регистрации — под якобы моим настоящим именем! А я — не Сидоров, не Петров! Не Майкл Джексон, не Рабинович! Я — Архитектор Событий!

— Где же вы ночевали? — спрашивает председатель конференции.

— В бане на проспекте Бакунина! — гордо отвечает Архитектор Событий.

В зале кто-то присвистнул, кто-то охнул, кто-то хохотнул.

— Там есть гостиница?

— Там есть пристанодержатели, мои ученики!

Высшая степень изумления отражается на лице председателя:

— Из уважения к вашим принципам мы бы вам могли предоставить квартиру! Почему вы не обратились в оргкомитет?

— Интересно, кто ему без паспорта билет продал? — выкрикивает микромаг в желтом костюме. — Тоже ученики? Как он до Питера добирался?

— Автостопом!

— Автостопом?.. Зимой?..

Шум в зале. Раздаются противоречивые возгласы: «Молодец!», «Клиника!»

— И все-таки от имени мандатной комиссии, — объявляет ее председатель, — я обращаюсь к присутствующим здесь дистанционистам. Пожиратель Времени, Господин Некромант! Повлияйте на вашего товарища!

— Некроманта нет! Он манкирует конференцию! — выкрикивают с мест. — Почему нет Некроманта?

Председатель мандатной комиссии взмолился:

— Пожиратель Времени, ну хоть вы повлияйте!

Тот поднимается с трудом. Лицом зеленоват, веки воспалены. Капитонов подумал про свою бессонницу, что она ерунда по сравнению с недугами этого.

— Мы не товарищи, — тихо произносит Пожиратель Времени. — Мы каждый сам по себе.

— Конкретное предложение, — поднял руку Водоемов. — Называйте его во всех рабочих документах как он хочет, но со ссылкой на особые протоколы, в которых будут указаны фамилия, имя и отчество.

— Что это еще за секретные протоколы? — не понимает мысль Водоемова председатель мандатной комиссии.

— А вот именно что секретные! — говорит Водоемов.

— Я протестую! — подает голос Архитектор Событий.

— Да вы о них все равно не узнаете!

— Тут что-то есть, что-то есть конструктивное, — поддерживает Водоемова председатель конференции. — Надо мандатной комиссии все это обдумать в рабочем порядке. И редакционной комиссии — тоже. Тема закрыта. Хватит уже. А то мы так никогда, — он посмотрел на часы,

11.02

— не дойдем до главного.

Микромаг Одиночный, с большим бантом бабочкой и вообще очень почтенной наружности, подчиняет себе микрофон.

— Разделяю мнение большинства и в деталях и в целом, но почему нас так заботят проблемы сугубо частного рода? Посмотрите, что происходит в стране. А на планете? А в каждом из нас? Вы мне вчера не дали договорить, так я скажу сегодня. Вас волнуют нюансы признания легитимности, а между тем человечество живет своей жизнью! Как такое может случаться? Если посмотреть на проблему с высоты положения, нашу систему, какой бы функциональной она ни была, губит одно: неуправляемый документопоток. И ради преемственности мы должны с ним бороться!

— Хорошо, — соглашается председатель, но не со всем сказанным. — Документопоток, — заключает он, — не наш профиль. Сядьте.

— Я сяду! — отвечает микромаг Одиночный и садится на место. — Я сел. И все-таки наш! Наш профиль! Наш!

— Друзья, переходим к проекту Устава, — говорит председатель, деловито перебирая бумажки. — Текст у вас на руках, вы все с ним знакомы. Предлагается утвердить Устав нашей гильдии. Кто за? Кто против? Кто воздержался? Единогласно.

На несколько секунд в зале повисает тишина, потом раздаются отдельные хлопки, но не более того.

Вдруг кто-то кричит:

— Это фокус!

— А вот и не фокус! — торжествует председатель, сам не ожидавший, что так хорошо получится.

— Это фокус! Прошу занести в протокол!

Председатель поднимает руки, демонстрируя свои рукава. Ему аплодируют.

— А теперь — выборы правления! — форсирует председатель. — По Уставу в правлении семь человек. Прошу выдвигать кандидатуры для тайного рейтингового голосования.

Собрание взбудоражено. Одни шумят, другие выдвигают, потом и те начинают выдвигать, не переставая шуметь. Процедуру выдвижения кандидатов в члены правления для тайного рейтингового голосования остановить уже невозможно. Двенадцать кандидатур одна за другой выдвинуты конференцией, а тринадцатой Водоемов предлагает кандидатуру Капитонова.

— Что за черт! — оборачивается Капитонов, но Водоемов показывает рукой, что все в порядке, не парьтесь.

— Только не берите самоотвод, — шепчет Капитонову сосед слева. — Водоемов знает, что делает.

— Да я не собираюсь работать в правлении!

— Никто вас не изберет, не волнуйтесь. Это тактический ход.

Председатель начинает зачитывать список кандидатов, но, не дойдя до середины, прерывается из-за громкого крика:

— Мои часы! У меня пропали часы!

Кто бы ни был тот несчастливец, первая мысль у всех не о нем, а о времени: который час? — делегаты, не сговариваясь, глядят себе на запястья левой руки.

11.29

— Где мои часы?

— У меня тоже!

Председатель собрания, опершись кулаками на стол, медленно поднимается, подаваясь туловищем вперед:

— Что за фокусы, господа? Когда я вчера призывал вас поддерживать фестивальную атмосферу, я имел в виду совершенно другое. То, что вы себе позволяете, это профанация мастерства!..

— Это провокация! — кричат с места.

— Не позволим сорвать конференцию!

Капитонов не носит наручных часов, ему достаточно мобильного телефона, но телефон, к счастью, на месте.

— У кого пропали часы, прошу поднять руки, — обращается председатель к собранию.

— Обращаю ваше внимание, — докладывает микромаг Жданов, — пострадали исключительно те, кто был туда выдвинут! — в правление гильдии!.. Опровергните меня! Но если я прав, то это трижды позорно!

— Да вот же они! — кричит Михаил Шрам, обнаружитель предметов, и все глядят, куда Шрам показывает: на подоконнике стоит пятилитровый баллон из-под воды «Святой источник», а на дне — часы.

Их вероятные владельцы незамедлительно устремляются к окну.

— Однако, браво! — Голос из зала.

— Браво, браво!

— Никаких «браво»! Позор!

— Кто-то очень хочет, — горестно произносит председатель, — сорвать наше собрание. Коллеги, я призываю вас к спокойствию и порядку! Сохраняйте единство! Не теряйте чувство реальности!

Стряхиваемые со дна «Святого источника» часы вновь обретают своих владельцев.

Слышится слово «диверсия».

Капитонову словно на ухо кто-то шепчет: открой чемоданчик.

Он открывает.

Там котлетки. Капустные. В прозрачном полиэтиленовом пакете.

— Это не мое! Мне подменили! — вскочил Капитонов.

— Что у вас? Что вам подсунули?

— Котлетки! Капустные!

Все проверяют свои чемоданчики. Но никто не возмущается, у других с чемоданчиками полный порядок.

— У меня изъята очень важная вещь, — возвещает на весь зал Капитонов, — очень важная вещь!

— Если важная, надо искать! — объявляет микромаг Мокроногов.

— Господа! — поднимается Чернолес. — Кто-то заранее недоволен результатами выборов в Совет гильдии. Выборов, которых еще не было, но они обязательно будут!

По проходу поскакал кролик.

— Извините, он мой!

— Котовский, прекратите безобразничать!

В руке Котовского образуется черный плоский предмет, похожий на сильно подгоревший блин.

— Артур, ко мне! — кричит Котовский, опустив блин к полу: кролик разворачивается и проворно скачет обратно.

В мгновение ока блин обретает измерение «высота» и на глазах зрителей (все глядят на Котовского) превращается в головной убор, именуемый в обиходе цилиндром.

Котовский подставляет цилиндр кролику, и тот, недолго думая, исчезает в цилиндре.

— Виноват, виноват, не хотел, — раскланивается Котовский.

Цилиндр оказывается на голове иллюзиониста, слышатся жидкие аплодисменты и смех. Иные возмущены:

— Котовский, прекращайте ваши дешевые трюки!

— Жанровый ренегат!

— Не наш профиль!

— Я хотел в кулуарах, — оправдывается Котовский. — Не уследил. Простите великодушно.

— Объявляется перерыв, — произносит председатель. — Так нельзя. Потом разберемся. Кофе-брейк.

11.51

Кофе-брейк. Фойе.

Капитонов стоит с чемоданчиком и кофе не пьет. Неприязненно поглядывая на делегатов, в каждом подозревает недоброжелателя. Между тем ему выражают сочувствие. Сам Чернолес подошел — поддержать Капитонова словом:

— Вас утюжат, потому что мы вас выдвинули в Совет Гильдии. Вы мужайтесь, а мы разберемся, мы так не оставим!

— Это может занять некоторое время, — говорит иллюзионист Жаропенкин, — только вы должны знать: на каждый фокус есть свой контрфокус.

— В чем смысл моего выдвижения? — ледяным голосом спрашивает Водоемова Капитонов.

— Психическая атака, — отвечает ему Водоемов, — маленькая такая, на наших с вами оппонентов. Мы им очень своевременно смешали карты. Вы разве не видели, как они заволновались, когда я вас предложил? Вас что-то смущает? Шансов у вас при данном раскладе нет никаких, но ведь вы и не хотите попадать в правление, я правильно понял? А эффект… он был сильный, эффект.

Михаил Шарм подошел, обнаружитель предметов:

— Вы тогда в гостинице меня не захотели услышать, а чемоданчик-то надо было открыть…

Теперь Капитонов не расстанется с чемоданчиком, держит в руке. Чемоданчик — по меньшей мере улика. Капитонов скользит подозрительным взглядом по лицам в надежде кого-нибудь уличить. Уличи-ка, попробуй. Не уличишь.

Настроение участников конференции довольно минорное.

Общаются известным порядком в известных пределах.

Кладут в чашки кто чая пакетик, кто ложку-другую растворимого кофе, возмущаясь властями, погодой, хитрожопостью человечества в лице ближайших друзей и коллег. Льют в чашки кипяток из титанов.

Берут с блюда кто сушки, кто вафли, кто двойное печенье с прокладкой из джема.

Некоторые просят Капитонова показать злополучные котлетки, а когда он, примечая реакцию публики, с нарочитой готовностью демонстрирует внутренность чемоданчика, вспоминают, что были такие на шведском столе и что у многих тогда исчезли котлетки.

Воробьев говорит:

— Мы сидели с вами за одним столом, и вы, конечно, об этом помните… Допускаю, что вы бросаете мысленно тень на мою репутацию, и хочу заявить, что я не только не причастен к этому делу, но и сам, лишившись котлетки, этот фокус готов осудить.

— А я ушел из-за стола раньше, — напоминает Цезарь. — Честно вам говорю, я свою котлетку успел съесть, но ведь это ничего не меняет. С технической точки зрения это не сложно — симультанно, то есть синхронически, изъять у публики некоторое конечное число мелких предметов. Я бы мог при других обстоятельствах, но я бы ни при каких обстоятельствах не стал вам навязывать всю массу котлеток в одностороннем порядке.

И вновь Водоемов:

— Не вешайте нос, дружище! Я вас обрадую. Знакомьтесь: Нинель. Ваш режиссер номера. Как я обещал. Она вам поставит номер. Будет здорово!

— Очень приятно, Нинель, — говорит Капитонов даме лет так под сорок, брюнетке. — А почему бы вам, — говорит (это уже Водоемову), — не найти кого-нибудь, кто бы этот номер профессионально исполнил?

— Без вас? — не уловила сарказма Нинель.

— Извините, мне надо позвонить. — Капитонов уходит на лестницу.

Там он останавливается у окна, кладет чемоданчик на подоконник и думает, что он скажет Марине. Падают снежинки, но они настолько малочисленны, что это не снег. Да и те, пока глядит, прекращаются. Капитонов уже не готов утверждать, померещилось или были. На той стороне улицы он видит кафе — скоро туда поведут их обедать.

Решил не звонить — ограничиться сообщением.

НЕБОЛЬШАЯ ПРОБЛЕМА. ТЕТРАДЬ ВЕРНУ ПОЗЖЕ. ВСЕ ХОРОШО.

12.05

Покинув туалет этажом ниже, грузно поднимается по лестнице Архитектор Событий в синем рабочем комбинезоне. Капитонов чувствует на себе напряженность неотрывного взгляда и сам напрягается, словно между ним и взбирающимся по ступенькам натянули струну. Приближаясь, говорит Архитектор Событий:

— СПИД, коррупция, терроризм, потеря идентичности, войны, а у вас, видите ли, переживания из-за каких-то котлеток. Антропологические константы уже под угрозой, а вы про котлетки. У вас есть позиция? В чем ваша позиция, позвольте узнать?

Он поднялся и тяжело дышит.

— Вот вы что-то сказали, — убрал телефон Капитонов. — А вы уверены, что понимаете, что сказали?

Смотрят друг другу в глаза.

— А вы… в том, что вы делаете, вы уверены? — произносит, сопя, Архитектор Событий.

— Там была тетрадь, — говорит Капитонов, не отводя взгляда, — рукопись человека, которого уже нет в живых. Она нужна другому человеку, не мне. Она ему дорога. И мне ее доверили. И мне ее заменили котлетками!.. Но вам этого не понять, вы только и делаете — бла-бла-бла! Интересно, а каких Событий вы Архитектор?

— Намекаете на причастность к вашему случаю? — говорит Архитектор Событий, отворачиваясь от Капитонова. — Для меня это мелко, слишком мелко, — и, уходя, роняет: — Не думайте.

12.12

Но думает Капитонов. Сидя в зале на прежнем месте, он думает не о том, о чем говорит оратор, он думает о чем-то своем, о чем другие не думают. Капитонов задумывается, глядя на воздушный шарик, прилепившийся к потолку — над головой председателя. Появление шарика никого не смущает. Никто, кроме Капитонова, не обращает на шарик внимания, никто не хочет шарик заметить, но только откуда это известно ему, Капитонову, что никто? Неправда, что Капитонов способен проникать в чужие черепные коробки, — все, что умеет он по этой части, всего лишь отгадывать задуманные числа, и то лишь двузначные. И, уж конечно, он никакой не мозгарь — так же как он не форточник, не чердачник, не карманник, не домушник и уж тем более не чемоданник. И равно как в свой чемоданчик, что бы в нем ни лежало, он не намерен никого впускать в свою черепную коробку, о чем бы ни думалось в ней. Так что о чем думает в данном случае Капитонов, это его личное дело, и что бы ни думал другой про мысль Капитонова, он, другой, в данном случае будет неправ.

В перерыв зал проветрили, стало свежо и прохладно. Вот и страсти остыли, или это умиротворил всех программным докладом делегат Неметкин?.. (Подметкин?.. Отметкин?.. — Капитонов больше не следит за событиями.) Капитонов даже не знает, этот неяркий Наметкин, чей он выдвиженец на пост президента гильдии — от партии ли Юпитерского или от партии Чернолеса. Капитонову странно (хотя он странным образом думает не об этом), что ни Юпитерский, ни Чернолес (но не об этом он думает), ни председатель Морщин, ни Водоемов, ни кто-либо другой из ярких фигур почему-то не идет в президенты. Выставляют серых лошадок. (И не об этом.) Заметкину противопоставлен Речугин (…Лачугин?.. Пичугин?..), доклад его еще впереди.

Странным образом о другом думает Капитонов.

— Вы спите?

— Нет.

Помолчав:

— А если бы да? Обязательно надо будить?

— Просто я видел, что вы не спите.

Капитонов сдерживается, чтобы не сказать соседу слева резкое что-нибудь. Взрослый человек и должен бы знать, что некоторые способны спать с открытыми глазами, такое часто бывает, особенно в наши дни. Но Капитонов отвлекается на выступающего: он говорит о КПД, о слабой проработке методик подсчета КПД иллюзионистских эффектов. Чувствуется, что эта внутрицеховая проблема очень волнует собравшихся. Кандидат в президенты гильдии обещает покончить с порочной практикой аттестации иллюзионистов по уровню превышения стопроцентного барьера КПД. Этот пункт программы зал встречает с воодушевлением.

— Пора, пора менять критерии оценок нашего мастерства! Пора сказать решительное «нет» злоупотреблениям с расчетом сомнительного КПД!

Дважды пикнуло.

Получил Капитонов:

{{{Она у меня}}}

Капитонов моргает с усилием, словно эту надпись можно сморгнуть. В первое мгновение она ему даже не текстом показалась, а неуместной картинкой, и было что-то неприятное в этих фигурных скобках, напоминающих уголки рта, расплывшегося в насильственной улыбке. Он разобрал буквы и теперь тупо глядит на она у меня, зачем-то излучающее в обе стороны фигурные скобки.

Появляется жутковатое ощущение, что он получил весточку от Мухина, но это от Марины, и теперь вопрос — ему ли?

Кто — «она» — у нее?

Капитонов набирает:

КТО?

Но не отправляет. Что-то его останавливает взять вот так и спросить. Он медлит, смутно догадываясь, что должен что-то сделать еще. Прежде, чем выполнить это, он оборачивается, не смотрят ли на него. А если и смотрят, что они различат? Он делает то, что не может себе объяснить: после вопросительного знака ставит фигурные скобки — одну, вторую и третью. Затем он переводит курсор влево и три фигурные скобки ставит в начале.

Он смотрит на то, что у него получилось, и ему кажется, что он перешел какую-то линию.

Отправил:

{{{КТО?}}}

Ответ сразу приходит:

{{{Иннокентий Петрович}}}

Шутки шутками (если бы шутка была, тогда бы все объяснилось), только Марина не будет шутить. Но Марина ли это? Вдруг все ж не Марина?

Отправитель сообщений был, однако, определенно «Марина».

Но может быть, с ее мобильника пишет ему не она?

Он вспоминает вчерашний разговор про фигурные скобки и про тетрадь, о которой никто, если ей верить, не знал.

Марина. И только Марина.

И вот от нее же:

{{{Спасибо}}}

Надо обязательно ей позвонить. Он встает и, взяв чемоданчик, направляется к двери.

— Что касается названия «микромаги». Я понимаю, что оно приживается плохо, понимаю, что многим кажется унизительным это неубедительное «микро», но, дорогие коллеги… — слышит он за спиной.

Наверное, у него что-то не так с выражением на лице, потому что ассистентки, убирающие на столиках в фойе, обе отвлекаются от чашек и блюдец и глядят на него с легким испугом. Он проходит мимо них на лестничную площадку и оттуда звонит Марине, глядя, как и прежде, в окно. Внизу остановилась машина, двое вынимают из кузова две избирательные урны, торопятся, здесь запрещена остановка, им мешает сугроб. Ждет долго — гудки и гудки, — может, Марина не слышит сигнала, хотя вряд ли, только что посылала зажатое в скобки «спасибо». Не хочет с ним разговаривать?

Он перезванивает, но телефон у нее уже отключен.

Капитонов просматривает их переписку начиная с его первого сообщения, и вроде бы что-то проясняется — касательно хотя бы смысла посланий. «Она у меня» относится не к человеку, как он подумал, а к тетради, он же сам до этого написал про тетрадь — что вернет позже. В таком случае его вопрос «кто?», относящийся к местоимению «она», понят Мариной как «кто вернул?» И она называет этого человека: «Иннокентий Петрович».

Далее мозг Капитонова отказывается постигать, похоже, непостижимое (но не похоже, что Капитонов откажется мыслить).

12.55

Он видит: к нему идет манипулятор Киникин (тоже покинул зал).

— Следом за вами. Прошу прощения, что беспокою. Просто мы тут одни, а я не хотел при всех.

— В чем дело? — спрашивает Капитонов.

— Мне надо было сразу признаться, — говорит Киникин. — А я побоялся оказаться посмешищем. Хочу повиниться.

— Вы про что?

— Да все из-за этих котлеток. Это для кошек, для дворовых. Не удивляйтесь, они и капустные тоже едят. Просто мы в плену стереотипов, а ведь именно в Петербурге дворовые кошки очень любят капустные котлетки, причем больше, чем мясные и рыбные. Это уже давно заметили, даже есть публикации на эту тему, я за этим слежу. Другое дело, что и кошек почти не осталось. Подвалы закрывают повсеместно, зимы суровые, травля крыс… Вы меня извините, но у меня к ним слабость, я кошатник… А тут во дворе… за котельной… Только, пожалуйста, не надо афишировать. Я, значит, что хочу сказать? Я манипулятор-экспроприатор, лауреат международных премий. Я котлетки для кошек. Вас никто не обманывал. С чемоданчиком. Мы их просто перепутали. Еще в гостинице, в холле. У вас мой.

— А у вас мой? — воодушевляется Капитонов.

— Не совсем. Вы не поверите, но у меня не ваш. А ваш — не у меня. Получилась двойная перепутка.

— Как это? Такое бывает?

— Конечно, бывает! Вон, даже двойное убийство бывает, почему же не быть двойной перепутке?

— Мой — у кого?

— Судя по содержимому моего, который, вы понимаете, не мой, вашим обладает Господин Некромант.

— А у вас — Некроманта?

— Именно так.

— А где сам Некромант?

— Да кто ж его знает! Был бы здесь, я бы с ним сразу обменялся. А потом с вами. Но нет его здесь, утром видели, а потом куда-то исчез. Вы не расстраивайтесь. Ничего страшного. Он появится.

Двое поднимаются по лестнице, каждый по избирательной урне несет.

— Как это «ничего страшного»? А если у меня там такое, что я никому показывать не должен?

— Все будет хорошо, поверьте. Вы мне вернете мой?

— Отдавайте ваш. То есть его.

— Не могу.

— Почему не можете? — удивляется Капитонов, провожая взглядом членов счетной комиссии, вносящих две избирательные урны в фойе.

— Не могу, это чужой чемоданчик. Не мой и не ваш.

— Да какая разница, у кого он будет — у вас или у меня? — уставился на экспроприатора Капитонов.

— А если разницы нет, в чем вопрос тогда? Давайте до возвращения Некроманта оставим все как есть. Он появится, я с ним разберусь, отдам ему его чемоданчик, возьму ваш и сразу же вам в целости и сохранности ваш чемоданчик верну, и мы исчерпаем недоразумение. Вы мне только отдайте мой, с котлетками, вы же не будете ими питаться?..

— У вас будет два, а у меня ни одного, — соображает Капитонов. — Интересная логика.

— Вы мне не доверяете?

— Я просто не могу понять, что вам мешает прямо сейчас обменяться со мной чемоданчиками. И выйти из игры. А с Некромантом я уже и без вас могу разобраться. Вам же проще.

— Хорошо, я отвечу. Это тонкий вопрос. На сей момент о содержимом чемоданчика Некроманта, кроме самого Некроманта, знает только один человек, это я, а если мы с вами так на так обменяемся, будут знать двое.

— Но мне наплевать на содержимое чемоданчика Некроманта! Я и знать не хочу, что там внутри.

— И правильно! Но войдите в мое положение, я ведь уже знаю, вот в чем проблема! Если бы я не знал о содержимом этого чемоданчика, я бы его на ваш, не задумываясь, обменял. Но поскольку я знаю, что там внутри, — не могу, не имею права морального.

— Да что там внутри у него? Чьи-нибудь кости?

— Без комментариев.

— Отлично, — сказал Капитонов, — придется вашим кошечкам поголодать.

Жестко. Жестоко. Но только так. Говорит себе Капитонов.

13.07

Всадники. Монастыри. Пересохшее русло реки. Деревянные столбы, одинаково покосясь в одну сторону, тянут провода по степи в бесконечность…

Чтобы не возвращаться вслед за Киникиным в зал, он рассматривает фотографии, выставленные в коридоре. Чей-то фотоотчет о странствиях по Монголии. Капитонов не есть большой путешественник. Он есть большой домосед.

Каждый о двух колесах повозку везет — это яки рогатые: переезжает монгол с места на место. Юрта сложенная, скарб, тюки, солнечные батареи и тарелка-антенна…

Знал, что у них много озер, но не думал, что есть такие огромные. Просто море какое-то — волны бьются о скалы. Читал где-то, что монголы не едят рыбу. Рыба — это существа не нашего мира, иного.

Утренняя интервьюерка-красавица, «трехзначное число», спрашивает Капитонова, почему из всех разделов математики он выделял конфорные преобразования. Не напоминают ли они волшебство, Евгений Геннадьевич? Переводите нашу область вещественных значений в другой мир, с мнимыми величинами, благо оператор Лапласа остается неизменным, и решаете там то, что решить здесь нельзя. Нет ли в этом шаманства?

Вика (почему-то решил, что ее Вика зовут), вы ересь несете.

Евгений Геннадьевич, расскажите про оператор Лапласа и еще расскажите, что в тех мирах необыкновенного… есть ли там рыба?

Я есть большой домосед.

Переступил с ноги на ногу, едва не упав. Вытаращил глаза. На ногах крепко стоит.

Вот шаман с бубном. На другой — дети и большая собака.

Из дома, кстати, ничего не прислалось — Капитонов проверил, наличествуют ли сообщения. Мольбы о прощении он, конечно, не ждет, и даже слов извинений ему не надо. Но сколько он знает Анну Евгеньевну, дочке в такой ситуации пора бы уже о себе и напомнить. Нейтрально. Хотя бы нейтрально. Однако молчит. Не случилось ли что?

Между тем в свой черед

13.18

заседание завершается, и делегаты конференции, взволнованные и проголодавшиеся, вновь покидают зал.

Они теперь общаются, что называется, в кулуарах — в коридоре, на лестнице, в зале (те, кто остался), но никак не в фойе, потому что фойе — это теперь территория избирательных процедур и нельзя мастерам иллюзионизма приближаться к избирательным урнам до срока. Две надежно опечатанные урны установлены на столах: одна для выборов правления гильдии, другая для выборов ее президента. Бюллетени для первой урны уже отпечатаны и подписаны секретарем, а для второй — по итогам только что завершившегося заседания — бюллетени печатает принтер.

Председатель подбадривает коллег:

— Господа, потерпите чуть-чуть. Сейчас проголосуем и пойдем обедать!

Делегаты с подозрением поглядывают на урны: слишком уж они напоминают традиционный реквизит эстрадного фокусника. Но и члены счетной комиссии недоверчиво косятся на делегатов, проявляющих интерес к ящикам для голосования.

— Проходите, проходите. За ленточку не заходить!

Эта ленточка отделяет проход от большей части фойе — зоны будущих выборов.

— Пожалуйста, не надо гипнотизировать урну. Проходите, пожалуйста.

Но каждый, прежде чем мимо пройти, обязательно что-нибудь скажет об урнах, — нет ли там, спросит, двойного дна и не прячется ли в них по девушке, например, в серебристых купальниках.

Водоемов находит Капитонова на диванчике в закутке под большой фотографией пустыни Гоби.

— Вы ушли, я уже испугался.

— Куда мне деться? — говорит Капитонов.

— Я вам представил режиссера номера, но мне кажется, он не запечатлелся в вашей голове.

— Почему же? Запечатлелся. И не он, а она.

— Тогда отлично. Знаете, я не сомневаюсь, что вы проголосуете как вам подскажет совесть, но, чтобы совесть не мучила меня, я вам подскажу, как голосуют ваши друзья, в числе которых я, смею надеяться, первый.

После разговора с Киникиным у Капитонова отлегло от сердца, поэтому как голосовать, ему безразлично. Хотя нет. Он не унизится до того, чтобы после вчерашнего с ними конфликта проголосовать за шулеров-виртуозов и гипернаперсточников, и тут с Водоемовым они заодно. Он обещает проголосовать правильно.

— У вас есть телефон Некроманта? — спрашивает Капитонов.

— Зачем он вам? — настораживается Водоемов.

— У него мой чемоданчик. Хотел бы забрать.

— Телефон дать не могу. Но вы не переживайте, он сейчас появится. Нельзя ни одного голоса потерять. Он мне звонил только что.

— А куда он ездил, он не сказал?

— Я не спрашивал.

— Правда? Его не было на заседаниях весь день, и вы не спрашивали?

— Спросите сами, когда придет. Но это плохой совет. А вот хороший: лучше ни о чем не спрашивайте. Как я. Вам это надо?

— Но хотя бы как зовут Господина Некроманта, я могу узнать? Председатель мандатной комиссии говорил, что это вроде бы уже не секрет.

— Так вы бы и спросили председателя мандатной комиссии.

— Иннокентий Петрович, да?

— Я не председатель мандатной комиссии. Кстати, вы обещали мне показать свой фокус за ширмой.

— «Кстати»? — повторяет Капитонов. — Есть связь?

— А как же? В нашем мире связано все и со всем.

Капитонов хочет возразить: ему кажется, что в нашем мире велик фактор случайного, но тут объявляют, что все готово и пора начинать.

13.25

Выборы проходят дисциплинированно, без эксцессов.

Проголосовавшие идут обедать в кафе через улицу.

Капитонов остается верным своему обещанию и вычеркивает всех, кого следует вычеркнуть, а также себя (он уже забыл, что тоже был выдвинут, и очень удивился, обнаружив свою фамилию в бюллетене).

13.58

Кафе через улицу. Обед как таковой.

А что такое сам по себе обед? Нет, что такое обед, это понятно, непонятно, что делается с обедом — какому действию он сам себя подвергает?

Обед съедается, — и так сказать об обеде будет точнее всего, но все-таки, выражаясь более отвлеченно, что происходит с обедом, если понимать под обедом продолжительное мероприятие за столом с обязательным потреблением пищи?

Обед длится? Обед происходит? Обед имеет место быть?

В общем, обед, в котором участвует Капитонов, имеет место, несомненно, быть, длится, происходит, свершается — в дружеской и непринужденной атмосфере товарищеского обеда.

Обедается хорошо.

Капитонов вспомнил, как говорят об обеде: обед проходит.

В этом смысле обед напоминает жизнь.

Или жизнь напоминает обед.

14.00

Вот Капитонов, он ест холодный борщ. Делегатам предложено два варианта обеда — в одном на первое борщ, в другом холодный борщ. Вчера каждый ставил галочки в персональном меню. Горячий борщ по причине зимы преимущественно предпочитался холодному. Капитонов, как опоздавший на этот конгресс, в выборе ограничен. Тем не менее он любит холодный борщ. Даже зимой.

Обед, иначе застолье — в основе своей предполагает столы: здесь они шестиместные. Архитектор Событий в синем комбинезоне и Капитонов, как опоздавшие на конгресс, оказались за крайним дальним столом. В узкозастольном смысле их сотрапезники — манипулятор Петров и микромаг Одиночный. Два же места вакантны.

Манипулятор Петров, попробовав ложку борща, поинтересовался насчет Некроманта.

— Господин Некромант, — отвечает Архитектор Событий, — вряд ли придет.

— А что так? — насторожился Капитонов.

— Потому что здесь я, — отвечает Архитектор Событий.

— А Пожиратель Времени? — спрашивает Одиночный.

— Пожиратель Времени не придет по другой причине.

Едят.

Обед преисполняется разговорами. Доносятся голоса:

— Знали бы вы, как нас в Индии кормили — на фестивале факиров!

— Кто-нибудь может обратить рыбные тефтели в трюфели?

— Это к Шраму вопрос, он у нас техникой гипноза владеет.

— Миша, ваш выход!

— Трюфелей, трюфелей!

— Только на всех!

— Коллеги, ешьте что вам дают. — Шрам отвечает. — Вы же представляете, как отличаются по цене трюфели от тефтелей? Это очень дорогостоящий номер.

Обед примиряет позиции — за обедом у всех общее дело: работа с едой.

— Друзья, внимание! Максим Негораздок демонстрирует фокус!

— Видите гайку? — встал Максим Негораздок. — Большая, тяжелая. Сейчас я ее проглочу.

Гайка надета на указательный палец. Манипулятор-глотатель Максим Негораздок стучит вилкой по гайке, демонстрируя металлический звук. Гайкой стучит по столу, демонстрируя звук деревянный. Открывает рот, туда сует гайку и, немного помедлив, глотает.

Глаза у него выпучиваются вполне натурально, и Капитонов не может понять, финт ли здесь артистический или это спонтанная реакция тела.

Максим Негораздок запивает гайку клюквенным морсом.

Ему аплодируют, но далеко не все.

— Он по-настоящему? — спрашивает сотрапезников Капитонов.

— А шут его знает, — говорит микромаг Одиночный. — Будь моя воля, я бы запретил номера с поглощеньем несъедобных предметов.

— Так тоже нельзя, — говорит манипулятор Петров. — За этим большая традиция. Шпагоглотатели, едоки стаканов…

Альтернативой рыбным тефтелям на второе предложена непосредственно рыба — треска под картофельной корочкой.

— Господа коллеги, — встает Водоемов, убирая мобильник. — Приятного всем аппетита, но у меня две новости, и обе хорошие. Первое: счетная комиссия надеется управиться к половине четвертого. И второе: только что подтвердили, что каминный зал в гостинице остается за нами. Торжественный ужин состоится в свой час и на своем месте!

Делегаты непроизвольно аплодируют, и «ура» ими выкрикивается само по себе. А кто-то кричит:

— Прощены!

Манипулятор Петров бросал в течение обеда на Архитектора Событий короткие взгляды, наконец решился спросить:

— Я плохо представляю, чем вы занимаетесь, но мне интересно, как вы сами относитесь к своему творчеству? Вы считаете, оно имеет отношение к иллюзионизму?

— К фокусам, вы хотите сказать? — уточняет Архитектор Событий, поправляя лямку на комбинезоне.

— Да, я побоялся употребить это слово применительно к вашему творчеству.

— Меня не пугает слово «фокус». В профессиональном быту оно, конечно, сильно заезжено. Но когда мы произносим слово «фокус», мы должны помнить всю семантику этого емкого слова.

— Рад это слышать именно от вас.

— И потом, возьмем такой предмет, как Вселенная. Происхождение Вселенной, что это, как не большой фокус? То, что мы называем Большим Взрывом, надо называть Большим Фокусом.

— А был ли взрыв? Некоторые считают, что никого взрыва не было.

— Может, это был отвлекающий прием? — вступает в разговор микромаг Одиночный.

— Применительно ко Вселенной выражение «отвлекающий прием», безусловно, профанное. Но в первом приближении можно и так. Вы правы, всех интересует сингулярность. Но нет гарантий, что главное — в чем-то другом.

15.05

Отобедав, Капитонов подходит к витрине. Демонстрируются банки с настоящим вареньем — с малиновым, земляничным, черничным. Купить Аньке — подарок из Питера? Вспомнил ее веснушчатое лицо, перепачканное черникой, когда они втроем собирали в лесу, — тогда и у Нинки был фиолетовый рот, а вечером, когда ели на веранде из миски, Нинкины губы еще сильней почерничнили, как у красивой вампирши, и, уложив Аньку спать, она не стала их мыть… Но, говорит себе Капитонов, банка в чемоданчик не влезет, некуда сейчас положить. Надо купить, но потом.

Киникин подходит:

— Он ждет.

15.07

А вы так нервничали. Идемте.

Сказано это небрежно. Всем своим видом Киникин дает понять, что обмен чемоданчиками больше нужен Капитонову, чем ему самому, и здесь Капитонов готов с ним согласиться — он вообще не понимает, что такого особенного нашел манипулятор-экспроприатор в капустных котлетках.

Они преодолевают, обходя сугробы, проезжую часть, входят в здание бывшего Общества попечения о некредитоспособных. Идут по коридору «Ц-9».

— Нет, я понимаю, конечно, — говорит Капитонов, следуя за Киникиным, — кошки есть хотят, вы кошек любите… Но почему вы над этими котлетками так трясетесь? Может, они у вас уже обработаны как-нибудь? Может, отравлены?

— Я вас не слышу, — говорит, не оборачиваясь, Киникин.

— Правда? А я говорю, сто раз можно было чем-нибудь другим поживиться… С вашими-то талантами… Вон, рыбу на обед давали… Что такого в этих котлетках?

— Боюсь, вы не поймете, — отвечает Киникин, замедляя шаг. — Просто каждому свой сюжет. Мне — с котлетками. И я не желаю ему изменять из-за какого-то нелепого недоразумения. Нельзя, нельзя разбрасываться.

Действительно, мне-то какая разница, думает Капитонов, упрекая себя за бессмысленное любопытство. И в самом деле, какая ему разница, чем руководствуется Киникин в своих поступках. А Киникину после высказанного приходит в голову новая мысль — внезапно он останавливается и пристально глядит на Капитонова.

— Мне кажется, вы меня принимаете за мелкого жулика, воришку. Вы отдаете себе отчет в том, что меня спросили? Вы понимаете, в чем разница между шведским столом и порционным обедом? Тогда был шведский стол. Любой, лишившийся котлетки, мог подойти к раздаче и взять такую же, а то еще и не одну даже. Интересно, а если бы у вас вот сейчас пропала рыба с тарелки, вы бы что — попросили добавку, да? Я бы просто лишил вас обеда, если бы поступил как вы предлагаете. Но я не воришка. Пусть вам будет известно.

— Но. — Но что добавить к этому «но», Капитонов не знает.

— Следуйте за мной, — говорит Киникин.

Некромант стоит в коридоре и рассматривает монгольские фотографии на стене. Руки его за спиной, и обеими держит он чемоданчик за ручку.

— Вот, — говорит Киникин. — Господин Некромант, прошу любить и жаловать.

— Хорошая выставка, — говорит Капитонову Некромант. — Пустыня Гоби, степи, озера. Говорят, у них число овец в десять раз превышает число жителей. Вы были в Монголии?

Капитонов решает быть кратким:

— Нет.

— Я тоже, — отвечает Киникин, хотя его никто не спрашивает. — А вы не обедали?

— Меня покормили в гостях, — небрежно роняет Господин Некромант.

— Тогда давайте меняться. У вас чемоданчик господина Капитонова, у меня — ваш, а у господина Капитонова — мой. Ставим каждый на подоконник, и каждый берет свой.

Поставили — взяли.

Киникин тут же хватает свой чемоданчик, открывает и, увидев котлетки, облегченно вздыхает:

— Все на месте, я пошел.

Капитонов ждет, когда Киникин отойдет подальше, и открывает свой.

— Так я и думал! — воскликнул Капитонов. — И где же моя тетрадь?

— Это не ваша тетрадь, — отвечает Господин Некромант. — Это собственность Марины Валерьевны Мухиной.

— И откуда вы это знаете?

— Там лежала ее визитная карточка. Естественно, я эту тетрадь возвратил ей, предварительно позвонив Марине Валерьевне и договорившись о встрече. Вам это известно.

— Откуда вы знаете, что мне известно?

— Вы получили от Марины Валерьевны сообщение. Она вас информировала, что тетрадь у нее, и написала, кто передал.

— Иннокентий Петрович.

— Да, для нее, — говорит Некромант, — я Иннокентий Петрович. Среди коллег меня принято называть моим сценическим именем — Господин Некромант. В миру я — Иннокентий Петрович.

Все верно, он прав: Капитонов еще тогда, до обеда, понял, что Иннокентий Петрович — это и есть Господин Некромант.

Но.

— Подождите. А откуда вам известно, что я получил сообщение?

— Марина Валерьевна посылала при мне. И отчасти по моему совету.

— Вы ей посоветовали сообщить — мне?! Вы — ей?!

— Она хотела вас успокоить. Она знала, что вы волнуетесь из-за тетради и не догадываетесь, что тетрадь возвращена. Вы ведь сами знаете, она собиралась приехать за тетрадью на конференцию — к вам, сюда, но обстоятельства изменились. Не понимаю, что вас так тревожит. Все закончилось хорошо. Мы посидели, поговорили. У нее уютная кухня. Она, кстати, хотела передать через меня снотворное, которое вы у нее забыли. Но я принципиальный противник валокордина. Извините, не взял.

— Как-то у меня это в голове не укладывается… Послушайте. Но это мой чемоданчик, тетрадь лежала в моем чемоданчике!.. Это мое дело, а не ваше, как поступать с тем, что в нем лежит!.. Это я должен был возвратить, а не вы.

— К сожалению, на чемоданчике не написано, чей он. Но визитная карточка мне подсказала единственно верное решение: я поехал по адресу. Марине Валерьевне и Константину Андреевичу очень повезло, что тетрадь попала ко мне.

— Константина Андреевича нет в живых.

— Я знаю.

— Тогда не говорите, что ему повезло. Я обещал хозяйке тетради, что больше никто, кроме меня, этих записей не увидит. А ведь вы, признайтесь, туда заглядывали, да?

— Заглядывал? Я прочитал все — от начала до конца. Сразу же — как только открыл тетрадь. Это и побудило меня на срочные действия.

— Вы читали чужие записи без разрешения.

— Марина Валерьевна не только простила меня, но и с интересом выслушала мое мнение о прочитанном. Сначала она вела себя настороженно, однако, когда поняла, с кем имеет дело, мне во многом доверилась. У нее было очень много вопросов.

— Вот как?.. И вы на все ответили?

— На некоторые вопросы ей лучше не знать ответов. На такие вопросы я, естественно, не отвечал.

— Ну, конечно… Еще бы… — бормочет Капитонов, про себя замечая, что свой чемоданчик Некромант не спешит открывать.

— И потом, — говорит Господин Некромант, он же Иннокентий Петрович, — давайте начистоту. Вам нечего было сказать Марине Валерьевне по существу вопроса. А мне было что сказать.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно.

— А муж?

— Что муж? — переспрашивает Некромант.

— Он присутствовал при вашей встрече?

— Мужа, к счастью, не было дома. Иначе бы разговор не получился. Он же не знает ничего о тетради.

— Вы и в это посвящены… Ну и кто же такой Проявитель?

— Поправитель, — поправляет Господин Некромант. — Зачем вам думать об этом? Отгадывайте числа, у вас получается. А того дела вам не надо касаться. Я сам разберусь. Попробуйте лучше поспать, вам надо поспать. Без таблеток и волокордина.

— Знаете, мне кажется, вы очень много на себя берете!

— О да, — соглашается Некромант. — Я действительно очень много на себя беру.

Капитонов собрался уже было закрыть чемоданчик, но тут ему показалось, что не хватает еще чего-то. Брошюра с участниками, блокнот, ручки, книжка-сувенир про тайную жизнь петербургских памятников — все это на месте, не хватает палочки. Эта «волшебная палочка» ему и даром не нужна, но Некромант Иннокентий Петрович вызывает у него такую стойкую неприязнь, что не выразить ее было бы просто грешно, раз предоставляется повод.

— По-моему, здесь было что-то еще, — говорит Капитонов, сопроводив слова мстительной усмешкой.

— Ах, да, — вспоминает Некромант после недолгого раздумья. — Я это изъял. Виноват.

Он вынимает из внутреннего кармана пиджака кожаный чехольчик, вроде как для ригельных ключей, но не с ключами и не с ножницами, если бы то, например, был чехольчик для ножниц, а с двумя торчащими из него палочками. Протягивает Капитонову, а когда Капитонов берет первую попавшуюся, резонно поправляет:

— Это моя. Ваша другая.

Капитонов возвращает не свою палочку и берет свою, другую, абсолютно такую же. Палочки не отличаются ничем. Он пожалел, что затеял эту игру, — ощущать себя идиотом удовольствия не доставляет.

15.21

Перерыв заканчивается. В зале занимают места. Капитонов тоже хотел было направиться к свободному, но Водоемов остановил его:

— Вы мне вчера показать с ширмой обещали. Идемте, успеем. Пять минут у нас есть.

Приходится последовать за Водоемовым в конец зала. Одна дверь ведет к осветителям, а другая в помещение, где хранятся микрофоны, запасные стулья и всякий хлам, — сюда и пропускает Капитонова открывший ему дверь Водоемов.

— Что-то вы у нас невеселые. Обрадовать? А вот слушайте. Как вам того и хотелось, вы не прошли в правление. Только что узнал результаты. Но это секрет. Впрочем, объявят сейчас.

— Действительно, радостное известие, — соглашается Капитонов.

На расстоянии от стены посредством двух ножек с крестообразными подставками держит себя вертикально широкий фанерный щит, — к нему приклеена афиша новогодней елки: Дед Мороз, упираясь левой рукой на посох, тянет по-ленински правую руку в пространство. В начале февраля это выглядит анахронизмом.

— Не ширма, но подойдет, — говорит Водоемов и приподнимает ножку конструкции.

Капитонов приподнимает другую.

— За вас всего два голоса было. Один мой.

Вместе передвигают.

— Но вас, надеюсь, избрали?

— Конечно. Позвольте, я не скажу, сколько за меня голосов подано. Скоро узнаете. Стойте здесь, а я буду там, — распоряжается Водоемов и скрывается за щитом от Капитонова.

— Я все равно не понимаю, зачем меня надо было выдвигать, — говорит Капитонов.

— Мы все сделали правильно. И вы нам помогли тем, что не воспротивились выдвижению. Это долго объяснять. Но вам — спасибо.

Кто-то, приоткрыв дверь, высунулся из зала.

— Прошу не мешать! У нас мужской разговор! — кричит из-за щита Водоемов, и дверь мгновенно закрывается.

— Вы готовы? — спрашивает Капитонов.

— Я всегда готов. Мне-то что. А вот вы готовы? Будете сосредотачиваться?

— Не буду.

Капитонов делает глубокий вдох.

— Задумайте двузначное число, — просит, как всегда, Капитонов.

— Задумал.

— Прибавьте 13.

— Прибавил.

— Отнимите 11.

— Отнял.

— Вы задумали 21.

— Очко.

— Что очко?

— Опять карты.

— Вы мне приписываете сверхинтуицию.

— Ладно. Задумал.

— Прибавьте восемь.

— А если не прибавлять?

— А вы прибавьте.

— Ладно. Прибавил.

— Отнимите четыре.

— Ну вот, а зачем, зачем? Ладно, отнял.

— 73.

Водоемов с полминуты молчит, потом решительно заявляет:

— Все ясно. Вы не видите лица, но слышите голос. Это по голосу. Повторяем, только я буду молчать.

— Задумайте число, — говорит Капитонов, — двузначное.

Водоемов не собирается отвечать. Тогда говорит Капитонов:

— Прибавьте пять.

Молчит Водоемов.

— Отнимите три, — говорит Капитонов.

И не слышит ответа.

— Вы задумали 99.

По щиту с той стороны сильно ударило. Это заваливается Водоемов. Щит соскакивает с ненадежной опоры, краем задевая Капитонова по лицу.

Одновременно со щитом рухнул на пол тяжело Водоемов.

Капитонов кидается к нему и замирает. Водоемов лежит на спине. Лицо его искажает гримаса. Глаза у него открыты. Он еще дышит (или Капитонову кажется, что он еще дышит).

— Скорую! Скорую! — кричит Капитонов и, резким движением руки выдернув из кармана мобильник, запускает им в потолок.

Распахивается дверь, и кто-то спотыкается о Капитонова, поднимающего мобильник с пола. Еще два иллюзиониста вбегают в комнату.

И опять мобильник выскакивает, как лягушка, из рук Капитонова.

— Он задумал число… 99… Я не думал… Я не хотел… Вызовите кто-нибудь скорую помощь.

Ее уже вызывали.

Слышатся голоса:

— Что он с ним сделал?

— Что вы с ним сделали?

— Он же мертв!

— Кто-нибудь умеет делать массаж сердца?

— Позовите Некроманта!

— Он Некромант, а не реаниматор!

— Посмотрите, тут кровь!

Кровь на лице Капитонова — краем щита ему поцарапало подбородок.

Потемнело, сгустился туман, помутнилось, поплыло и смерклось — это все в глазах у него, он держится за башню из пластмассовых кресел, как стаканчики вставленных одно в другое. Про открытые глаза Водоемова можно одно только сказать: глазные яблоки неподвижны.

Народ набивается в комнату. Всех волнует, как ведет себя Капитонов, как Водоемов лежит.

Обсуждают:

— Что ли драка была?

— Водоемов сказал, у них будет мужской разговор!

Юпитерский берет на себя труд всех выпроваживать.

Появляется администратор, он повторяет: «Это ужасно! Это ужасно!»

О том, что Водоемов загадал 99, все уже знают.

15.42

Леонтий Карась, магистр салонной магии, встречавший бригаду скорой помощи во дворе, сопровождает ее к телу: в комнату быстро входят женщина-врач и два энергичных фельдшера, они еще на что-то надеются.

— Покиньте помещение, — распорядилась врач.

Помещение могут покинуть лишь двое (остальные уже покинули) — Капитонов, который как стоял, так все и стоит, и еще фокусник-микромаг Жданов, которому бдительный Юпитеров лично поручает приглядывать за Капитоновым.

Оба уже направляются к двери, когда врач за их спинами громко вскрикивает. Обернулись.

— Это что???

Из рукава водоемовского пиджака вылезла белая мышка. Она тыкается носиком в остывшую ладонь Водоемова.

Водоемов был не только специалистом по карточным фокусам, он знал и другие.

— Зюзя, — говорит Жданов.

Жданов поднимает Зюзю и кладет в широкий карман своего полосатого пиджака, затем, уступив дорогу Капитонову, выходит за ним.

15.47

По залу бесцельно слоняются иллюзионисты. Иные сидят на стульях. А поскольку они сидят затылками к двери, из которой только что вышли Капитонов и Жданов, то и о возвращении Капитонова в зал узнают по тому лишь, как застыли на месте слонявшиеся. Те, кто сидит, обернулись и глядят на Капитонова молча.

— Я больше никогда… никогда больше… — не своим голосом говорит Капитонов, — никогда… никого… не попрошу… задумать число.

Он хотел сказать больше, чем сказал, и сильнее:

— Никогда… — сказал Капитонов.

Но:

— Молчите, молчите! — видит перед собою Нинель.

Поморщился — она ему к ссадине на подбородке прикладывает платок.

— Не говорите ни слова. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.

Один из двух фельдшеров — Капитонов не думал их различать, — выйдя из комнаты, подходит к нему.

— Вы свидетель? У меня пара вопросов.

— Зачем? — строго спрашивает Нинель.

— Карту вызова заполняем. Время смерти, по вашей субъективной оценке, минут пятнадцать назад? Не засекли?

— Это правда, я всего лишь попросил его задумать число!

— Вы адекватны?

15.51

Покойник в комнате предоставлен самому себе. Бригада скорой помощи в полном составе (за исключением водителя) находится в зале. Спешить больше некуда. Оформляют бумаги. Врач глядит в карту вызова, которую держит фельдшер. «Хорошо, Сеня, поставь констатацию на три минуты назад… Хотя нет, подожди, когда приезд?.. А смерть у тебя во сколько?.. Ставь сколько сейчас. Сколько сейчас?»

15.57

Интереса к персоне Капитонова медицина больше не испытывает. Есть тут другие, кто способен рассказать потолковее, чем Капитонов. Фокусник-микромаг Жданов сообщает врачу, что «у тех был мужской разговор», и только сейчас Капитонов догадывается, что это Жданов тогда заглядывал в комнату. Если Капитонова не брать в расчет, фокусник-микромаг Жданов последний, кто слышал (но не видел-таки из-за щита с Дедом Морозом!) покойного Водоемова.

Врача интересует другое. Кто бы мог определенно сказать, лечился ли Водоемов от атеросклероза. Сведения противоречивы.

— А родственников случайно здесь нет?

Откуда же здесь быть родственникам?

Но им сообщили. И в лице брата они скоро будут представлены здесь.

Просьба никому в комнату не заходить до прибытия — и это словосочетание производит на всех сильнейшее впечатление — оперативно-следственной группы.

— Есть подозрения? В чем, собственно, дело? — восстает Нинель.

— Внезапная смерть, мы обязаны вызвать.

Капитонов сидит у окна. К нему Нинель подошла.

— Не волнуйтесь, они обязаны вызвать.

16.04

Врач:

— У вас подбородок.

— Подбородок — черт с ним, а нет ли снотворного?

— Вам надо успокоительное.

Нинель:

— Не надо ему успокоительного. Я сама его успокою.

Сев рядом с ним, кладет руку ему на руку:

— Капитонов, спокойно, я здесь.

Он встает и начинает бродить взад-вперед по проходу.

16.06

Врач и фельдшеры уходят. Возле подиума стоит Господин Некромант, обойти дистанциониста непросто. Врач и фельдшеры остановились.

— Коллеги, — говорит Некромант. — Гомеостаз. Обратная связь. Хрупко, все очень хрупко, коллеги.

Врач:

— Вы врач?

— Я Некромант.

Они бочком, бочком обходят его, оглядываются, уходя.

16.13

— Господа, все, кажется, ясно. Может, почтим Валентина Львовича минутой молчания и заслушаем доклад счетной комиссии?

И еще Капитонов слышит:

— Подождите, тело еще не остыло.

— Подождем, когда тело хотя бы остынет.

— Тело телом, а дело делом.

— Надо обязательно дождаться оперативно-следственной группы и только после ее отъезда продолжить заседание.

— Подождем. Не надо спешить.

16.38

— Капитонов, узнаете? Я Нинель Пирогова. Не падайте духом, все хорошо. Хочу вам сказать о ваших способностях. Вот вы думаете, что вы просто так. Подумаешь, числа! А может, числа — это только видимая часть айсберга, причем вами самим видимая. Может, вы… знаете… ну как античный герой… Персей там или Геракл… Или круче! Вы бог античный, только сами того не знаете. Капитонов, я не шучу, вы бог. А что числа… Подумаешь, числа!

— Нинель, я немного устал. Вы бы могли меня не трогать?

— Да, конечно, только не теряйте присутствие духа.

16.51

Входит в зал брат Водоемова, сам Водоемов, но старший.

Снятое пальто бросает на кресло, на плечах пальто влажный след погасших снежинок.

Вязаную шапочку он не снимает.

Почему-то все, кто видит его, догадываются, что он родственник, именно брат, сам Водоемов, но старший.

— Если хотите побыть, — говорит Юпитерский, открывая дверь в скорбную комнату, — то пожалуйста, но только не более, чем побыть, посмотреть, в смысле не трогать. Мы ждем следственную бригаду.

Брат Водоемова молча заходит.

Пробыл минуту-другую и вышел.

Иллюзионист-манипулятор Чубарь очутился с ним рядом. Он говорит ему что-то, негромко, стреляя глазами по сторонам. Брат Водоемова сканирует зал проницательным взглядом, и Капитонов чувствует, что ищут его.

От Капитонова по-прежнему не отходит фокусник-микромаг Жданов, так что брат Водоемова, когда подошел, подошел к ним обоим. Капитонов, готовый к тому, что спросят его, все же ошибся — брат Водоемова обращается к Жданову:

— Мне сказали, вы были последний, кто слышал голос моего брата.

— Предпоследний, — отвечает Жданов. — Я открыл дверь, и ваш брат сказал мне, что у них мужской разговор — вот с ним. Я не знаю, о чем они потом говорили.

— О чем? — смотрит в глаза Капитонову брат Водоемова.

— Сколько помню, — говорит Капитонов, — он молчал, мы условились, что буду только я говорить. А «мужской разговор» — это фигура речи, поверьте, не более. Просто он задумал число, я отгадал, и… Примите мои соболезнования. Мне искренне жаль.

— Какое число?

— 99.

— Какое еще число задумал мой брат?

Капитонов не стал повторять.

— Какой еще мужской разговор? Где Зюзя?

Жданов делает вид, что не слышит.

— Где Зюзя? — повторяет брат Водоемова.

Жданов хочет отойти, но тут Капитонов:

— Жданов, постойте!

Жданов нехотя вынимает белую мышь из кармана, брат Водоемова берет ее левой рукой, правой снимает с головы вязаную шапку и кладет в нее мышь. Что касается шапки, он держит ее теперь как мешочек. Зюзя в мешочке теперь.

Брат Водоемова удаляется к последнему ряду, садится на стул и остается сидеть с шапкой-мешочком в руке.

17.22

— Он говорил, что ему нагадала цыганка прожить до 99 лет.

— А прожил только до 58.

И тогда Пожиратель Времени произносит:

— Это я съел 41.

С полминуты все молчат. Наконец встает микромаг Астров.

— Я не могу находиться с этим… с этим… в одном помещении!

За ним уходят манипулятор-глотатель Максим Негораздок и еще два микромага.

Капитонов и Пожиратель Времени остаются одни.

Капитонов слышит к нему обращенное:

— Не вините себя. Чувствую я, что я его, а не вы.

— Послушайте, как вы сюда попали?

— Через Водоемова. Так же как и вы.

— Да, он рассказывал.

— Мне не привыкать считаться сумасшедшим. Я знаю, они все говорят: вот четыре сумасшедших! Посмотрите — вот четыре сумасшедших! А где четыре? Ну, положим, Архитектор Событий и Господин Некромант, они действительно не совсем нормальные. Но их двое. А они? А они говорят: вот четыре!

— Простите, а кто четвертый?

— Вы.

— Я?

— Вы не знали, что вас считают четвертым?

17.30

— Да, меня постоянно тошнит. Раньше этого не было. Но разве я виноват, что время такое? Это ужасно. Время испортилось. Это не время. Это черт знает что.

17.35

— Не спите.

— Я, по-вашему, сплю?

— Я так не сказал.

— Вы именно так и сказали: не спите.

— Капитонов, а вы заметили, что в моем присутствии время у вас течет по-другому?

17.39

— Тебя мало убить, — говорит кто-то.

17.40

Капитонов догадывается, что сказанное относится к Пожирателю Времени и сказано Некромантом.

17.45

Пожиратель исчез, а Господин Некромант сел с Капитоновым рядом.

17.47

Время идет поступательно.

В этом смысле все хорошо.

Снова подошла Нинель.

— Что вы тут делаете? — спрашивает Некроманта.

17.54

Господин Некромант:

— Я работаю только с покойниками и мертвецами, причем русскоговорящими, но никак не с трупами.

— Что вы городите? — возмущается Нинель. — Какие русскоговорящие? Чем трупы отличаются от покойников и мертвецов?

— Именно в русском языке покойники и мертвецы — существа одушевленные, тогда как труп — неодушевленный предмет.

— Что за бред!

— А вот и не бред. Слова мужского рода, оканчивающиеся на согласную, в винительном падеже обретают окончание -а, если они одушевленные, и не имеют окончания, если они неодушевленные… Например, самец, крот, пилот. Одушевленные. Вижу кого? Вижу самц-а, крот-а, пилот-а. А вот: столб, гриб, дырокол. Неодушевленные. Вижу что? Вижу столб, гриб, дырокол. Нет окончаний.

— Вы не видите, Капитонову и без вас плохо? К чему это?

— А к тому. Вижу что? Вижу труп. Но нельзя сказать «вижу трупа». Значит, неодушевленный. С другой стороны: вижу кого? Вижу мертвеца, покойника. Но нельзя сказать «вижу мертвец», «вижу покойник». Значит, одушевленные существа. Улавливаете? Труп — как стол и кирпич, неодушевленный предмет. А покойник и мертвец — как плотник и орел, одушевленные существа. С покойником и мертвецом еще можно работать.

— Какая разница между покойником и мертвецом?

— Есть нюансы. Но важнее то, что их объединяет. Одушевленность. Да, они все неживые — и труп, и покойник, и мертвец, но покойник и мертвец при этом одушевленные. Труп — неодушевлен. И вот главное. Неодушевленное оживить нельзя, ибо оно фатально неживое. А неживое, если оно одушевленное, оживить можно. Труп — нельзя, а мертвеца и покойника — можно.

— Бред.

— Заметьте, это следует из самой природы русского языка, именно поэтому я работаю исключительно с русскоязычными… Только поэтому, а вовсе не из чувства патриотизма, как это кто-нибудь может подумать. И вот важный момент: оживленный, то есть переставший быть мертвецом или покойником, неизбежно забывает русский и переходит на другой язык. Если бы он продолжал оставаться русскоговорящим, его бы можно было снова оживить, когда бы он опять стал мертвецом или покойником, и так бесчисленное число раз. Но это, к сожалению, невозможно. Покойника и мертвеца можно оживить только один раз, и он уже никогда не будет говорить по-русски.

— Бред, бред, бред.

— Тем не менее проблему Мухина я, похоже, решил.

— Мухин — это кто? — насторожилась Нинель.

— Это тот, у кого уже нет проблем, — говорит Капитонов, до сих пор не участвовавший в разговоре.

— Спорить не буду, — говорит Господин Некромант. — Однако аналогичным образом решается проблема Водоемова.

— Вы действительно бредите, — отворачивается Капитонов.

— А я про что! — воскликнула Нинель.

— Нет, друзья, это вы все бредите, а не я. А вы, Капитонов, больше других.

18.09

Глаза закрываются сами, и представляется Мухин, каким, наверно, его и нашли на плоской крыше восемнадцатиэтажного дома. Без признаков насильственной смерти. На нем был новый костюм, о существовании которого не знала Марина. Капитонову видится, что Мухин лежит на спине и руки раскинул.

Равель — «Болеро».

— Папа, здравствуй. Все хорошо? Нормально устроился?

— Да, все отлично. Хочешь что-то сказать?

— Во-первых, ты оставил ключи.

— Надеюсь, меня кто-то впустит в квартиру…

— Кто-то, конечно. Но ты оставил ключи снаружи, в замке. Я не могла дверь открыть изнутри. Спасибо соседям…

Он потрясен. Он говорит:

— Виноват.

У него телефон разрядился.

18.17

— Следственная оперативная группа, — констатирует микромаг Астров, провожая взглядом людей, направляющихся в каморку с телом Водоемова. — Значит, дело не шутка.

— Не каркайте, — говорит Нинель. — Это ничего не значит.

— Вы так думаете? Вчера мнимая бомба, сегодня реальная смерть.

18.20

— Внимание, Капитонов, сейчас вам будут задавать вопросы… Имейте в виду…

Договорить Нинель не успевает — тот уже подошел:

— Это вы очевидец?

— Да, я свидетель.

— Пока очевидец.

— Есть разница? — зачем-то спрашивает Капитонов.

— Большая.

— А вы? — вмешивается Нинель. — Вы следователь?

— Оперативный сотрудник.

— Простите, не поняла.

— Опер, — говорит оперативный сотрудник.

— А где следователь? Должен быть следователь. Покажите мне следователя.

— Я вместо следователя.

— Ах, вот оно что, группа не укомплектована! Ну да, сегодня же воскресенье.

— С этим мы сами как-нибудь разберемся.

— Да, конечно, я просто забыла, что умирать по воскресеньям не рекомендуется.

— Кем не рекомендуется? Никто таких рекомендаций не давал!

— А по-вашему, это правильно, когда в отсутствие следователя уголовное дело заводит оперативный сотрудник?

— Простите, я не завожу уголовное дело. И уголовное дело завожу не я.

— Однако допрашиваете…

— Я не допрашиваю, а вы мне сильно мешаете.

— Продолжайте. Но я буду с ним. Капитонов, я здесь!

— Вы адвокат?

— Я режиссер трюков!

— Нинель, — говорит Капитонов, — прошу вас, я сам.

— Хорошо. Только помните, о чем я говорила.

Она отходит.

18.25

В каморке.

— Я стоял здесь, он — здесь. За щитом. Я не видел его, и мы договорились, что он будет молчать. Он загадал число. Я попросил его… кое-что выполнить. Потом я сказал: 99. Он стал падать, уронил щит на меня, а сам умер.

— Кое-что выполнить — что именно?

— Прибавить пять, отнять три… Не уверен в точных числах. Уже забыл.

— Это фокус?

— Не знаю. Наверное, фокус. Тут все фокусники.

— Не надо про всех. Сейчас мы о вас и о нем. Хорошо, в целом понятно.

18.29

Он долго разговаривает с кем-то по телефону.

18.35

— Что касается следователя… Я напишу, как зовут. — Оперативник достает из папки канцелярскую принадлежность, обычно именуемую «блок для записей». — Придется завтра посетить.

— У меня завтра самолет… где-то в два с чем-то.

Оперативник пишет на верхней бумажке, как зовут и адрес. Отрывает листок.

— Вот в одиннадцать и придете, — покосившись на Нинель, отдает Капитонову.

— Это теперь вместо повестки? Имейте в виду, Капитонов, вы не обязаны!

— Мой добрый совет. Придите, вас будет ждать следователь Чернов, я с ним только что говорил. Так будет лучше для вас.

Капитонов спрашивает:

— С повинной?

— А вы что, с повинной хотите?

— Нет, с повинной я не приду, — отвечает Капитонов твердо.

— Ну, так вы просто так приходите.

18.40

Уход оперативников действует на конференцию мобилизующе. Тело Водоемова еще лежит в каморке, и за ним должны приехать из морга, а делегаты, не сговариваясь, начинают занимать места в зале. Капитонов ничего этого не замечает. Он как сидел, так и сидит. Он замечает, когда ему предлагают встать.

Председатель предлагает почтить Водоемова минутой молчания.

Все встают и почитают минутой молчания Водоемова.

— Прошу всех сесть, — говорит председатель.

Не все еще сесть успели, а к микрофону уже подошел Господин Некромант.

— Некоторые намекают на мою профессиональную несостоятельность. Что ж, я готов. Я готов прямо сейчас доказать…

— Сядьте, пожалуйста, я вам не давал слова…

— Обращаюсь, друзья, к вашим сердцам и разуму, смерть — это всегда форс-мажор, и никакой регламент…

— Сядьте!.. Хватит!.. На место! — кричат из зала.

— Тогда маленькая историческая справка! — возвышает голос Господин Некромант, превозмогая выкрики, аплодисменты и улюлюканье. — На Шестом Вселенском Соборе… одному из моих предшественников… было разрешено… возвратить усопшего к жизни… Насколько успешно прошло оживление, согласен, сведений нет… по некоторым источникам, опыт не удался… но важно другое… Шестой Вселенский Собор… известный строгостью правил… нашел возможным разрешить оживление… тогда как вы…

В зале поднимается неистовый вой, к тому же несколько иллюзионистов подбегают к Некроманту явно не с добрыми целями — один схватил стойку микрофона и стал ее вырывать из рук оратора, двое других пытаются удержать Некроманта за руки, а еще один повис у него на спине, обхватив шею обороняющегося. Некромант потерял микрофон, однако какое-то время он еще способен справляться с напавшими на него иллюзионистами. Силы неравные, да и поддержка зала не на его стороне, и, хотя ему все-таки удается освободиться от своих усмирителей, продолжать выступление Некромант не намерен — он с гордым видом сходит со сцены и направляется в зал к своему месту.

— Коллеги, я понимаю, нервы у всех на пределе, но давайте проголосуем и утвердим наконец правление гильдии. Нам осталось совсем немного! Слово предоставляется председателю счетной комиссии для подведения итогов голосования.

— Расклад интересный, — докладывает председатель счетной комиссии, — во многих отношениях необычный. Боюсь, вы мне не поверите, но в числовом выражении итог таков. Из тринадцати претендентов семь получили одинаковое количество голосов, а именно 51 каждый (он перечислил фамилии).

В зале волнение.

— Такого не бывает!

— Два голоса получил менталист Капитонов. И еще пять претендентов получили по одному голосу.

— Фокус, фокус! — кричат в зале.

Председатель счетной комиссии объясняет, что это не фокус, и ссылается на теорию вероятности, ему не верят.

— Ну, с проигравшими понятно, — говорит Капитонову микромаг Петров. — Каждый из них проголосовал сам за себя. А вот за вас вторым проголосовал Водоемов. Поэтому с двумя голосами вы их, конечно, хорошо сделали.

— Вы действительно думаете, что я способен голосовать за себя? — косится Капитонов на рассуждающего соседа.

— Вот как? Значит, кто-то еще. Кто-то проголосовал еще за вас, поздравляю.

— Я! Я, — говорит Нинель, — проголосовала за Капитонова. Капитонов, крепитесь, вам этого не простят…

Между тем у собрания серьезные претензии к председателю счетной комиссии. Оказывается, число проголосовавших не совпадает с числом принявших участие в выборах.

— Здесь нет криминала, такое бывает, — оправдывается председатель счетной комиссии. — Мы не досчитались одного бюллетеня. Это нормально.

— Вы, наверное, не отправляли урну Передашу в больницу, — строят предположения в зале.

— Как раз ему в больницу мы отправили дополнительную урну, и он со сломанной ногой принял участие в выборах. Но, насколько я могу судить, он не участвовал в голосовании… Видите ли, когда счетная комиссия, уже прибыв на место, вскрыла дополнительную урну, она оказалась пуста…

— Так он опустил туда бюллетень?

— Вроде бы да.

— Что значит «вроде бы»?

— Члены счетной комиссии не обязаны следить за тем, кто и что опускает в урны.

— Давайте позвоним Передашу в больницу — и спросим его, опускал ли он бюллетень в урну.

— Нет, так нельзя, — говорит председатель собрания. — У нас тайное голосование. Мы не вправе интересоваться тем, как проголосовал Передаш.

— Мы не будем интересоваться тем, как он проголосовал. Нас интересует, куда пропал бюллетень.

— Фокус, фокус! — снова кричат из зала.

— Нет, подождите, — возражает председатель собрания. — Передаш имел право не участвовать в голосовании. Он мог не опускать бюллетень. Он даже мог сделать вид, что опускает, а сам даже и не думал опускать. Да, фокус. Но это его право на фокус.

— Это не фокус, это обман!

— Постойте, постойте. Передаш принял участие в выборах, то есть, если вы хотите, он поработал на общую статистику. Участие в выборах сто процентов. Спасибо за это Передашу. Но по каким-то личным соображениям он, получив бюллетень, отказался отпускать его в урну, то есть он не принял участие в голосовании. Так, между прочим, некоторые поступают на больших, общегосударственных выборах — чаще всего это коллекционеры избирательных бюллетеней...

— Вы хотите сказать, что Передаш забрал бюллетень на память?

— А почему бы и нет? На память о Петербурге, о нашей конференции, о его попадании в больницу, о переломе ноги…

Эти доводы не кажутся собранию убедительными.

— Но, скорее всего, причина иная, — продолжает рассуждать председатель конференции. — Скорее всего, Передаш, вынужденно оторванный от общей дискуссии, не счел себя вправе влиять на процесс и заранее согласился с грядущим выбором, каким бы он ни был, — реально не проголосовал, то есть не опустил бюллетень в урну, однако же принял участие в выборах, чем и проявил ко всем нам свое уважение.

С этим многие согласились.

— Прошу утвердить отчет счетной комиссии. Кто за? Кто против? Кто воздержался? Отчет счетной комиссии утвержден. Прошу проголосовать за состав правления из семи человек в соответствии с выводами счетной комиссии. Кто за?

— Стоп, стоп!.. А Водоемов? — закричали из зала. — Он выбыл? Он теперь не в правлении?

— Место Водоемова автоматически занимает тот из не прошедших, кто набрал больше всех голосов. Таковым у нас является Капитонов.

Капитонов устало поднимает голову.

— Самоотвод, — произносит он.

— Никаких самоотводов! — восклицает Чернолес. — Поздно брать самоотводы.

— Да, это так, — говорит председатель. — Самоотвод был допустим до тайного голосования, теперь мы должны принять итоги выборов как факт с учетом арифметического распределения голосов и рокового стечения обстоятельств, относящихся к Водоемову.

К микрофону подбегает микромаг Апекуни:

— Я протестую! С такими «обстоятельствами» Капитонову не место в правлении! Он показывал Водоемову фокус. Гибель зрителя при демонстрации фокуса — это в лучшем случае вопиющий непрофессионализм! Это как если бы вы пилили женщину и распили надвое!

— Здесь никто не пилит женщин! Мы мастера микромагии! — кричат из зала.

— Не все микромаги! Я макромаг! — подает звучный голос Архитектор Событий.

— Мания величия! — выкрикивает ему в ответ Господин Некромант, уже пришедший в себя и отдышавшийся.

— Хорошо, хорошо, — выступает председатель, — мы все разные, среди нас есть, да, макромаги, и кого только нет, но, если мы не хотим заново запускать труднозапускаемую процедуру — тайного! — голосования, с новыми выдвижениями и прочим, — послушайте меня — мы должны утвердить уже выбранный, подчеркиваю, уже выбранный состав правления с учетом нюансов, о которых я до этого говорил, а уже после, если вам того захочется, мы сможем дать оценку, но не правовую, а профессиональную, и притом сугубо предварительную, действиям Капитонова, с вытекающими отсюда выводами, как члена правления, которое мы сейчас утвердим, но не забывая, однако, что эти действия он произвел до, вы слышите? — до! — до того, как мы правление утвердили. Короче — ставлю на голосование: кто за то, чтобы утвердить состав правления гильдии? Прошу поднять руки. Кто против? Кто воздержался?

Председатель лично считает поднятые руки.

— Большинством голосов состав правления утвержден. Всех поздравляю.

У микрофона появляется микромаг Одиночный.

— Наш конгресс, я чувствую, завершается, мы очень много внимания уделяли нашим частным проблемам, а ведь мы так и не приняли постановление по осуждению практики инициирования чрезмерного документопотока в общегосударственном масштабе…

В зале захлопали, и его захлопали. Микромагу Рыхлому не стоит труда оттеснить Одиночного от микрофона.

— Возвращаясь к нашим баранам… что же это такое, господа? Вам это не кажется странным? Следствие еще не началось, а мы уже имеем члена правления, который попадает под следствие! Предлагаю исправить эту вопиющую странность и больше не числить Капитонова в нашем правлении. Хотя бы на время следствия!

— Не числить — это что? Исключить?

— Исключить! Исключить! — кричат сторонники Юпитерского.

Сторонники Чернолеса им в ответ свистят и улюлюкают.

— Позвольте самоотвод, — встает Капитонов.

— Да сядьте вы, в конце концов, это уже не ваше дело, тут принцип!

— Тишины! Тишины! — призывает председатель к порядку. — Я тоже не понимаю, почему мы должны игнорировать принцип презумпции невиновности. Что бы ни произошло между Водоемовым и Капитоновым в той комнате, суда еще не было и у нас нет никаких оснований строить наши отношения с Капитоновым на недоверии.

К микрофону подходит Владислав Герц, предводитель той группы иллюзионистов, которую покойный Водоемов называл в приватных беседах шулерами.

— Это правильно, давайте уважать закон. Презумпция невиновности — это святое. Но посмотрим на проблему с другой стороны. Наш коллега не далее чем два часа назад, — он посмотрел на часы,

19.25

— …ну, может быть, три… сделал в присутствии многих серьезнейшее заявление. Он сказал: я больше никогда не буду демонстрировать этот номер. А если дело обстоит так, то не нонсенс ли это: человек, ушедший из профессии, состоит в правлении гильдии?

Аргумент производит впечатление на аудиторию — одних он воодушевляет, и они кричат: «Нонсенс! Нонсенс!», других несколько подавляет, и их недружные «Нет! Нет!» гасятся выкриками первых.

Микромаг Звенигородский овладевает микрофоном:

— Вот тут уповают на суд и на следствие, а скажите, пожалуйста, следствие в принципе, любое следствие, способно ли оно без нашего собрания с такой же очевидностью высветить все то, что наше собрание… само по себе, в рабочем порядке… сделало сейчас очевидным?.. О чем говорю? А вот о чем! У Капитонова был мотив!.. Да, да, у нас у всех на уме это страшное слово, но кто-то должен был произнести это вслух!

Тогда у микрофона оказывается манипулятор Петров:

— Окститесь, коллеги! Не превращайтесь в нелюдей! Мы только что почтили минутой молчания память Водоемова. Никто иной, как Водоемов, предложил Капитонова в правление. Прошу вас, ради памяти Водоемова, давайте закроем тему! Капитонов не тот человек, который бы перешагнул через труп Водоемова, чтобы попасть в правление!

Ему сходу возражает микромаг Павленко:

— Я тоже ценю презумпцию невиновности, но при всей моей к ней любви я считаю, что вами только что сказанное есть чистой воды демагогия и, говоря так, вы сознательно оскорбляете память Водоемова!

Откуда-то появляется белый голубь, он летает от стены к стене.

Председатель встает.

— Еще один кролик, попугай или какая-нибудь недотыкомка, и я закрою конгресс!

Голубь подлетает к нему и садится на плечо. Председатель не хочет отгонять голубя, он с ним осторожно садится на место.

— Ставьте исключение на голосование! — ему закричали из зала.

— Нет, не ставьте!

— Исключить! Исключить!

Председатель, уже сидя, с голубем на плече, говорит:

— Мне ничего не стоит поставить на голосование исключение Капитонова из правления, но я глубоко убежден, что сама постановка вопроса об исключении кого бы то ни было из правления, только что нами утвержденного по результатам опять же только что прошедших выборов, свидетельствует о нашей политической инфантильности. Давайте сначала создадим комиссию по этике, это нетрудно и это необходимо, пусть она…

Ему не дают договорить:

— Не надо комиссий!

— Знаем эти комиссии!

Голубь вспорхнул с плеча председателя и, дважды облетев зал, садится на подоконник в двух метрах от Капитонова.

Капитонов зацепляется тяжелым взглядом за взгляд голубя. Тот смотрит одним глазом на Капитонова, стоя к нему боком. Капитонов уже давно не следит за происходящим. Окажись на месте голубя утконос, Капитонов и этому не удивился бы.

В эту минуту

19.48

за место у микрофона борются два микромага.

Голубь на подоконнике как бы пританцовывает: поднимает то одну лапку, то другую — словно хочет что-то сказать.

— Он хочет что-то сказать, — говорит Капитонов, но никто не слышит его.

И он со своей стороны не слышит (да и трудно что-либо услышать из-за тех двоих микромагов), как рявкает председатель: «Вы кто?» — обращаясь к тому, кто вбежал стремительно в зал. А то — карлик. Его неожиданное появление замечают немногие, даже когда, пробежав по проходу, он начинает пробираться между рядами к окну. Капитонов замечает карлика только тогда, когда тот отталкивается кулачком от капитоновского колена и оказывается у подоконника. Встав на цыпочки, карлик берет в руки голубя, говорит: «Это мой», — и отправляется в обратный путь.

Теперь его уже заметили все. Участники конгресса привстают, надеясь разглядеть пробегающего. Двое у микрофона прекращают схватку и смотрят вниз.

— Вы уверены, что он ваш? — спрашивает председатель.

— Абсолютно! — отвечает на ходу карлик и скрывается за дверью.

— Кто это? Что это? — восклицают из зала. — Почему он не с нами?

— Сядьте! — приказывает председатель тем двоим микромагам, и они, повинуясь, покидают сцену. — Я прекращаю дискуссию. Хватит. Еще впереди неофициальная часть. Тишины! Прошу тишины!

Он сам замолкает — стоит и молчит, подавая пример. Жест возымел действие: силы тишины постепенно одолевают демонов шума.

Когда становится относительно тихо, раздается, хотя и робкое, но настоятельное:

— Документопоток…

— Молчать! — ударяет председатель ладонью по столу.

И все замолкает.

— Но есть такой вариант, — говорит председатель. — Не исключать Капитонова из правления, но приостановить его членство в правлении до выяснения всех сторон этого прискорбного события, включая, как было к месту замечено, заявление нашего товарища о выходе из профессии, дать оценку которому с позиции времени мы в свое время обязательно будем способны. По-моему, это очень хорошее компромиссное решение. Мы сможем за него прямо сейчас проголосовать. Мы как бы вынесем нашего коллегу за скобки.

— Наоборот, — поправляют с места, — заключим в скобки.

— Но не перечеркнем! — пытается подытожить дискуссию председатель, придав максимум торжественности своему голосу.

Но вмешивается Некромант:

— Вот кого в скобки! — Он нацеливает указательный палец на Архитектора Событий. — Или он ни при чем? А если он ни при чем, что он делает тут?

Архитектор Событий, мгновенно покраснев, под прицелом пальца шипит:

— А ты сам-то… а ты оживи… Оживи!.. Мы посмотрим, как оживишь.

— Я готов! Мне не дают!

— Да уберите этих сумасшедших наконец! — кричат с задних рядов.

— Здесь нет сумасшедших!

— Попрошу не оскорблять!

— Все! Все! Все! Ставлю на голосование! Кто за это, за то, чтоб за скобки? Кто против? Кто воздержался?

Большинством голосов голосуют за «это» — «за скобки».

Председатель всех поздравляет. Все встают и уходят. Потому что знают, куда им идти.

20.01

Капитонов ждет, когда все выйдут, — не хочется мозолить им глаза в гардеробе. Смотрит в пространство перед собой, демонстрируя безразличие к знакам как упрека, так и сочувствия. И те, и другие — есть, но в какой мере их можно считать оказанными, это вопрос, потому что остаются они не замеченными адресатом, хотя и пытаются проходящие мимо пройти со значением: недоброжелатели из партии Юпитерского посылают Капитонову суровые взгляды или просто откровенно отворачиваются от него, а товарищи по партии Чернолеса, кроме тех, кто смерть Водоемова считает на совести Капитонова (и среди своих оказались такие), на него глядят в очевидной готовности приветливо кивнуть или даже изобразить на пальцах викторию, буде взгляд их встретится с капитоновским.

В общем, он ждет. А они уходят.

Лишь Нинель к нему подошла:

— Вы вели себя очень достойно.

Да еще председатель собрания, что отстал от других, собирая учредительные документы, подходит к нему со своим чемоданчиком. Да еще Господин Некромант, вероятно, хотел подойти, потому что остается на месте стоять, а не выходит из зала.

— Я сделал все, от меня зависящее, — говорит председатель. — Могло быть гораздо хуже. Больше не позволяйте себе опрометчивых заявлений.

Вероятно, он ждет слов благодарности. Капитонов молчит.

— А что я про скобки тогда говорил, не обращайте внимания, — дает совет председатель и, почувствовав спиной приближение Некроманта, переходит с места на место, чтобы Некроманта за спиной не было. — Скобки это такая условность…

— Но не фигурные! — говорит Некромант, делая шаг вперед.

К этому моменту

20.07

Капитонов уже не сидит, а стоит. Ни он, ни кто другой не ожидали от Некроманта ничего хорошего, но то, что сделал Некромант, могло бы ошеломить кого угодно.

Он поцеловал Капитонова в плечо, развернулся и быстрым шагом вышел из зала.

Капитонов поперхнулся, а председатель и Нинель почему-то делают вид, что выходку Некроманта они не заметили.

— Вы очень стойко держались, — молвит Нинель, все же оглянувшись на дверь. — Держались и держитесь. Я вами восхищена.

Она берет его за руку:

— Пора идти на банкет.

— Мне? На банкет? — вырывается у Капитонова.

— Нет, это не будет банкетом, — говорит председатель, обрадованный отсутствием Некроманта. — Это будет другим. Будет вечером памяти. Тризной.

— Идемте, Капитонов.

— Прошу меня отпустить. — Он выдергивает руку из ее ладоней. — Труп еще не убрали, а вы уже на банкет.

— Был бы жив Водоемов, он бы с нами пошел, — говорит председатель. — А так мы помянем его — все вместе, по-человечески. Всем цехом. Тело… что тело? Тело без нас увезут.

— Зачем вы так со мной? — не понимает Нинель. — Вы совсем не такой, вы славный, хороший.

— Неужели вы серьезно можете меня представить на вашем вечере памяти? — отступает от них Капитонов.

— Что вы, — останавливает его председатель, — наоборот, это я вечер памяти не могу представить без вас! Без кого угодно представлю, но не без вас. Разве вы тут не благодаря Водоемову? Разве не он вас нашел? Надо идти. Не пойдете, будет плохо, неправильно. Все решат, что вы терзаетесь чувством вины, а значит, вы виноваты. Или хуже того, обиделись на весь этот недостойный галдеж, и ведь действительно недостойный!.. Но вы же выше галдежа? Выше наших интриг. И главное, не считаете себя убийцей. Вы же не убийца, нет?

— Послушайте, я ничего не сделал! Я не знал, что он задумает 99. А если бы знал? Что в этом такого? Нет. Я вам скажу. Я вспоминаю. Никто до сих пор… слышите?.. никто до сих пор никогда не загадывал 99. Потрясающе. Но это так!

— Вот и я про то же, побыть чуток и уйти. Просто надо прийти и уйти. Тем более что мероприятие в вашей гостинице. Вы же все равно туда направляетесь? Придти в каминный зал, побыть и уйти.

— Придем и уйдем, Капитонов, — говорит Нинель. — Придем и уйдем.

20.21

Капитонов, не будьте копушей, — говорит ему в гардеробе.

Застегнулась быстрее, чем он, и перчатки надела, а он все еще не додумал, где вторая его: обе были в левом кармане.

От «Ц-9» до гостиницы, Капитонов еще не забыл, относительно близко. Председатель, как вышел, сразу рванул, чтоб держать, как сказал он, руку на пульсе, — все уже собрались в ресторане, кроме этих двоих: Капитонов идти не желает и тащится туда потому, что его тащит Нинель.

Взявши под руку, уверенно повела.

Со вздохом последним своим промелькнул в голове Капитонова фараон Хеопс.

Петербургские зимы славны равно сосульками и гололедом. Гололед на данном пути страшнее сосулек.

Шаг неверный — и шею сломаешь или шейку бедра.

— Женщины, Капитонов, большие фокусницы, — говорит Нинель. — Не на сцене, там господствуют мужики, а по жизни, в быту… да и в мечтах!.. Нас жизнь заставляет. Заставляет хитрить, сочинять номера, мистифицировать простодушных. Взять тот же возраст. Вот мне, думаете, сколько?

— Я об этом не думаю, — откликается Капитонов, идя-продвигаясь (то здесь, то там падают пешеходы).

— Почему же не думаете? Вы подумайте! Вам трудно задуматься? Ну, представьте, представьте, сколько мне лет?

В мозгу Капитонова, как-то совершенно само по себе, вне зависимости от желаний хозяина мозга, образовывается число 36. Что до самого Капитонова, он молчит.

— Вы подумали: 36! Очаровательно, Капитонов, я готова влюбиться в вас, но нет, не пугайтесь, я на это не пойду ни за что!

— Откуда вы знаете, что я подумал?

— Я прочитала вашу мысль! Поверьте, она не сложная! Вам понравился мой фокус? Хотите, я выдам секрет?

Капитонов не отвечает.

— Капитонов, это же элементарно! Я просто выгляжу на свой возраст.

И она заливается заразительным смехом, но не настолько заразительным, чтобы заразить Капитонова. Тот молчит. Так и идут.

— Капитонов, что с вами? Очнитесь! Я Нинель Пирогова. Вспомнили? Я режиссер трюков. А вы молодец. Вы стойко себя повели. Только как же я трюк вам поставлю, если вы отказались от трюка?

— Нинель, — говорит Капитонов, — но ведь это действительно так: он первый, кто загадал 99. И последний, надеюсь.

— Ах! — Она поскальзывается, но с его помощью удерживается на месте.

— Посмотрите, — говорит Капитонов. — Туда же Некромант идет. Его же чуть не побили!

— Значит, так надо. Идемте, идемте. Если ноги ведут, значит надо идти.

— И ноги не ведут, и разум не хочет! — сокрушается Капитонов.

— А он хотел? Он хотел умирать? Вы его не спросили?

20.38

— Вы входите, я не пойду.

— Опять? Перестаньте немедленно! Вы меня достаете!

В холле — охранник, по виду не скажешь: настоящий секьюрити или подставной фейс-контролер.

— Траур вносит свои коррективы, — объясняет Нинель. — По сценарию здесь должен был стоять наш человек. У меня бы в сумочке нашлась, наверно, граната, у вас в рукаве — мешок героина. Но не время шутить.

Вот и гардеробщик в ресторане более походит на работника сферы ритуальных услуг. Вероятно, его предупредили, что будут поминки.

Останавливаются перед стеклянными дверьми в зал.

— Войдем вместе. Пусть видят, что вы не один.

Вошли. П-образный стол. Бутылки, закуска. Стулья придвинуты. Горит камин. Все стоят вдоль стен, — отвлекаясь от своих нешумных занятий, оборачиваются на Нинель Пирогову и Капитонова.

Капитонов и Нинель Пирогова останавливаются, потому что, войдя, обязательно надо остановиться. Им дела нет до других. И другие, посмотрев на Нинель Пирогову и Капитонова, возвращаются к прежним нешумным занятиям, а по сути, лишь к одному: ожиданию неизбежного.

Теперь некоторые, как, должно быть, и прежде, по двое или по трое ведут неторопливые беседы. Иные стоят и ждут в одиночку. Микромаг Жданов, прогуливаясь по залу, сам себе демонстрирует фокус со спичкой (Водоемов бы оценил). Рассматривает большое панно на мотив Боттичелли, заложив руки за спину, Господин Некромант.

Архитектор Событий — боком, боком — незаметно подкрадывается к вновь пришедшим. Просит взглядом Нинель быть свидетелем, говорит Капитонову громким шепотом:

— Я хочу, чтоб вы это знали. Некромант меня обвинил, при всех, и я очень хочу, чтобы вы меня поняли и не судили. Я в принципе не работаю на близких расстояниях. Вы математик, вы наверняка помните уравнение Эйнштейна — не «е равно эм эс квадрат», а другое — с космологической постоянной. Она там умножается на тензор Риччи, вы знаете. Ничтожная величина, нуль почти, но на больших расстояниях такие дает показатели!.. Но только на очень-очень больших! Никак не на малых!.. Полная со мной аналогия. Я как темная энергия, понимаете? Я способен на макровлияния… причем предельного дальнодействия… Могу воздействовать на события в Центральной Африке, могу… и не просто могу — я воздействую!.. и сильно воздействую — на ход избирательной кампании в США, но воздействовать на Водоемова я в принципе не был способен, даже если бы захотел, он — близко был, он здесь был. А мои воздействия тем сильнее, чем дальше объект…

Нинель столь же громким шепотом его урезонила:

— Вас поняли. Теперь помолчите.

Помолчав, продолжает Архитектор Событий:

— А что он на меня взъелся? Он же прекрасно знает, что я только на расстоянии… Он просто меня к пространству ревнует… Он ведь сам, как я, на большие дистанции только… Вы думаете, он прямо здесь может… не сходя с места?.. Как бы не так! Это понты только!.. Я-то знаю его возможности, мне не надо рассказывать… Это его Гробовой испортил… Помните Гробового? Та же система, та же метода… Вот вы чиновник в Москве и умерли, а субстанцировали вас где-нибудь на Филиппинах — в лице бомжа местного… вы и не вспомните никогда, что чиновником в Москве были…

— Пожалуйста, прекратите, немедленно, — шипит Нинель. — Капитонов не слушает вас.

— Да, да, вы здесь антиквариатом торговали, а теперь забиваете черепах где-нибудь в Бангладеш… И заметьте, у него всегда с понижением статуса. Я понимаю, жить каждому хочется. Но я не так. Я целенаправленно, точечно. Одиннадцать человек в Бразилии из тюрьмы убежало… И вы меня будет осуждать за это? Но у меня свои принципы, свои убеждения… Свои представления о справедливости…

Нинель произносит, артикулируя каждое слово:

— Вон пойдите. Кругом — шагом — марш.

Он отходит, но тут же возвращается назад.

— Я, конечно, уникум, никто не умеет как я, но можно ли меня назвать профессионалом? Я за свою работу ни с кого копейки не взял. Зачем я здесь? Я среди вас чужой. А если бы не я, в мире было бы все по-другому.

Поворачивается и уходит в другой конец зала.

— Брат Водоемова здесь, — говорит Нинель Пирогова, — а вы не хотели.

Брат Водоемова держит шапку-мешочек.

Манипулятор-экспроприатор Киникин внимательно смотрит на стол.

Входят два микромага с Водоемовым в рамочке. Фотоснимок был сделан сегодня. Выступал Водоемов.

Чернолес и Юпитерский перенимают портрет из рук принесших и вместе устанавливают на каминную полку.

Этот жест интерпретируется всеми как жест примирения.

Того и ждали.

— Прошу за стол, господа, в ногах правды нет, — говорит председатель.

Рассаживаются.

— Вам туда, — подсказывает Капитонову микромаг Бильдерлинг. — Там члены правления.

— Он за скобками, — вмешивается его сосед, манипулятор Иваненко. — Извините, если не так, — говорит он Капитонову.

Сели как сели.

Председатель встал.

21.06

— Господа. Коллеги. Друзья. Человек предполагает, а Бог располагает. Еще недавно я предполагал, что буду говорить, здесь говорить и сейчас, о другом, не об этом. Я предполагал, что буду говорить о нашей, быть может, скромной, на первый взгляд, но, по существу, очень всем нам нужной победе, и в известной степени победе над собой, о том, что наша гильдия состоялась, как бы тому ни препятствовали наши многочисленные недруги, и о том, что она не могла не состояться, учредиться, образоваться… быть!.. потому что этого захотели мы сами. Я предполагал говорить о том, что главный недруг в нас самих и что имя ему — неверие в свои же силы и свои же возможности. Поздравляя вас с учреждением гильдии, я предполагал говорить о том, что сегодня, когда нам наконец удалось объединиться, невзирая на наши разногласия и пестроту убеждений, никто, никто не вправе бояться своего одиночества и бесприютности, ибо мы теперь, как никогда, вместе, — вот о чем я хотел вам сказать и, быть может, еще вам скажу другими словами несколько позже. Но сейчас я обязан сказать не это. Валентин Львович Водоемов сегодня ушел из жизни, как вам известно, и, хотя не сам он исполнял, а ему исполняли, он до конца был на посту. Вечная память.

Шумно двигая стульями, все встают, и вместе со всеми — Капитонов. Выпивают и, не проронив ни слова, потупив глаза, занимают свои места за столом. Потянулись к салату, к закуске. С полминуты Капитонов глядит в пустую тарелку, потом, переведя взгляд на блюдо с мясным ассорти, словно к нему обращаясь, первым прерывает тишину: «Мир его праху. Пора. До свидания».

Он выходит из зала.

На лестнице его догоняет Нинель.

— Вы думали, я вас одного отпущу?

— Извините, — говорит Капитонов, — мне надо в туалет.

21.27

Ему не надо в туалет, но раз он зашел в туалет, идет к писсуару.

Остается подчиниться условным рефлексам.

Он подчиняется.

Невозможно не видеть две таблички, повешенные над писсуаром: на одной реклама стеклопакетов, на другой — средства от простатита.

Обычным порядком направляется к раковине, включает воду и смотрит на себя в зеркало.

Оторопевает.

На него глядит — нет, не чужое лицо.

Не так. А вот так. — Если бы данную оторопь можно было представить в виде суммы трех составляющих, они соотнеслись бы с последовательностью временных промежутков. — В первое мгновение он видит себя. Во второе, соразмерное такту сердца, — понимает, что он — это не он. В третье — что он (потому что, конечно же, он), но в это мгновенье он знает уже, что конкретно его ужаснуло.

Очки!

Он не носил никогда очков.

На нем очки, и они без стекол.

Он срывает их с носа и швыряет на пол.

Они подпрыгивают и проезжают по синему кафелю — остановились и тупо уставились на его колени.

Он топчет их ногой — эту оправу без стекол. А когда она переломилась по переносице, он ударом ноги сшибает сначала одну половину — в кабинку, а потом с глаз долой и вторую — в другую.

Внезапно ему показалось, что в кабинках кто-то находится и за ним наблюдает.

Не просто кто-то находится, а за ним наблюдает.

Всего четыре кабинки, и он открывает каждую.

Никого нет. Никого.

Капитонов вспоминает ужас Мухина (но ужас ли там был?), это когда тот впервые заметил, что за ним глаз да глаз.

Он умывает лицо.

И выходит.

— Я был в очках? На мне были очки?

— Господи, что случилось?

— Я спрашиваю, на мне были очки?

— Ну конечно — очки.

— Без стекол?

— Почему без стекол?

— Потому что у меня хорошее зрение. Я не ношу очки!

— Ты был весь день в очках.

— Весь день в очках? Ты меня видела утром?

— Я тебя увидела перед обедом. Ты был в очках. И потом, когда вытирала тебе ссадину на подбородке. Я еще подумала: вот задело щитом, а очки не задело. Не расстраивайся, ты одинаково хорош — и в очках, и без очков. Слушай, у тебя бледные губы… Перестань, перестань, Капитонов.

21.43

— Сферы небесные, он так сладко целуется, Капитонов!

— Кто?

— Ты, Капитонов! Я говорю о тебе!

Он всего лишь не отверг ее поцелуй — когда она обволокла его в лифте — всего, вместе с губами. Обнаружил себя отвечающим ей.

И опять отвечает.

Двери лифта повторяют упражнение «открыли-закрыли». С третьей попытки оба выходят.

21.48

…Капитонов, неужели ты правда решил, я тебя брошу в такую минуту?.. Когда тебя бросили все?.. Я не такая… Я вижу, в чем ты нуждаешься… Тебе нужна женщина, тебе нужна теплота, тебе нужна режиссура твоего невообразимого трюка!.. Я решила: ты будешь выступать в серебристом костюме… Нет?.. Почему?.. Ты просто не знаешь цену себе… У тебя занижена самооценка… Капитонов, я верю в тебя, ты можешь отгадать сразу два двузначных числа!.. И четыре!.. И восемь!..

…А расстегнуть замок одним взглядом?.. Врешь, ты умеешь! Ну, пожалуйста — взглядом! Одним только взглядом… Ну, посмотри на него, ну пожалуйста… вот тут на спине…

…Вот! Расстегнул!.. Ты!.. Только ты!.. Нет, он не сам расстегнулся!.. Что значит «сам»? И не я!.. Капитонов, перестань, не надо меня обижать! Ты умеешь расстегивать взглядом!.. Это твой фокус! Не мой!.. Не хочу знать секрета…

…Сферы небесные, как я люблю молчунов!

…Я должна признаться тебе, Капитонов… Я никогда никому не говорила про это… У меня не было мужчин старше тридцати… Честно!.. Я всегда мечтала о таком, как ты, Капитонов!..

…Капитонов! Ты — мозг. Ты — сила. Ты — мощь. Ты — питон.

…Капитонов, а где мы?.. Я не понимаю, ты меня привел в свой гостиничный номер?

…Капитонов, только я хочу предупредить тебя сразу… Я буду кричать… Можно?.. Ты не боишься, что я тебя скомпрометирую?

....................................................

Когда она обнимает его ногами, почти что вдавливая в себя, и сначала рычит, а потом кричит: «Капитонов!», он снова ловит себя на мысли, Капитонов ли он. Или он некто, замещающий собой Капитонова?

Никогда еще так яростно его не убеждали в том, что он Капитонов, и никогда еще он не сомневался в этом так сильно.

Черные волосы расплескались пятном. Чем не Медуза Горгона? Боги, спасите, — внезапной мыслью о красоте Медузы Горгоны пронзен Капитонов!.. Кто же мог засвидетельствовать ее красоту, если всех очевидцев поубивало, ну а тот уцелевший, безбашенный, как там его… не Геракл… Персей… что он мог разглядеть, кроме жалкого отражения?..

[Только он ее уже потерял (Капитонов — внезапную мысль).]

На ней огромные серьги — тонкие, широкие, ажурные пластины, напоминающие ворота алтаря. Серьги ли это? Скорее фрагменты доспехов — последнее, что осталось на ней от одежды.

— Ка-пи-то-нов!.. Ка-пи-то-нов!.. — Словно она боится, что даже если и не весь целиком, то утратиться может хотя бы часть существа Капитонова — Ка, или пи, или то, или нов.

Капитонов, и только так, и никак иначе.

.........................................

После этого мнится ему, что это и есть тишина — то, что, если послушать, на самом деле перенасыщено обычными скромными звуками — заоконными, задверными, застенными да и просто этих покоев: где-то щщщ, где-то пцк, где-то скрып, где-то брум, где-то так-тик-так-тик, где-то «третий, тебе говорю» (в конце коридора).

Пространства достаточно, чтобы обоим лежать рядом друг с другом. Он, повернув голову к ней, чуть отстраняется, чтобы лучше разглядеть ее сбоку. Рот у нее приоткрыт, опущены веки. Он без подушки, а ее голова затылком вмялась в подушку, так что острый ее подбородок почти обращен к потолку, а алтарная дверца целится острым углом в глаз Капитонову. Серебро? Но ведь оно же тяжелое… Тогда не доспехи, а вовсе даже — вериги.

Капитонов касается пальцем ювелирной металлоконструкции — аккуратно, чтобы не разбудить, потому что он верит в глубокий отпад этой женщины: нет ее здесь, она в других временах и пространствах.

Он наблюдает за ритмом ее дыхания, выражаемым ее животом, а грудь у нее почти неподвижна.

Грудь ее сбоку похожа на фигурную скобку.

Капитонов поворачивает голову в другую сторону — в двух метрах от него на стене зеркало. Закономерно: голый, костлявый, а за ним она, со скобкой фигурной.

Четверо их человек.

Если обоих Капитоновых считать за одного, Капитонов зажат между фигурными скобками.

Он — вложенность.

Он встает и направляется к минибару, вынося за скобки себя.

Она возвращается тут же в себя и, как ни в чем не бывало, залезает ни в чем под одеяло по плечи — и никаких больше скобок.

— Капитонов, у тебя есть дети?

— Дочь. Девятнадцать.

— А у меня сын. Одиннадцать. Что с тобой, Капитонов?

— Тут… муха, — говорит Капитонов.

— В холодильнике?

— Да.

— Мертвая?

— Нет.

— Пуркуа бы и не па, Капитонов? — приподнимается на локтях. — Ты так поражен? Ну и что в том такого?.. Зимняя муха. Отельная. Из минибара… Да что с тобой, Капитонов? Ты боишься мух? Это же не таракан.

— Все хорошо, — овладел собой Капитонов. — Хочешь вина? Или что тут еще? Шнапса на два глотка… Водка «Русский стандарт»… Ого, целых сто грамм!

— Давай пополам. Нет, из горлышка. Чтобы не чокаться.

Она первой глотает, но у нее не получается из горлышка полноценного булька — слишком узкое горлышко. Он отбулькнул свое.

— Ну и как ты с ней, все хорошо?

— С кем хорошо?

— С дочкой — все у тебя хорошо?

— Да, хорошо. А почему плохо?

— Да нет, просто спросила. Мирно живете?

— Мирно, конечно.

— Даже «конечно»? Ну, конечно — она же большая… Еще не замужем?

— Помолвлена.

— Во как! Надо же… А ты? Ты ведь женат?

— Мы сейчас, — говорит Капитонов, — не совсем вместе. Что у тебя в ушах — серебро?

— Нравятся серьги?

— Наверно, тяжелые?

— А по-моему, они мне очень идут.

— Да, конечно, идут.

Предмет, без которого современный человек, где бы он ни был, ощущает по крайней мере тревогу, появился в руках у нее. Она глядит на экранчик:

— Спрашивают, за кого я — за Сметкина или Чичугина? Ни хрена себе!.. Вот это да!.. Забыли президента гильдии. Это все из-за тебя, Капитонов! Правление утвердили, а президента нет. Прямо там в ресторане выбирают сейчас… А тебе не пришло? Ты что, отключил телефон?

— Мне безразлично, кого они там избирают.

— Было бы здорово, если бы избрали тебя.

— Угу, — сказал Капитонов.

— Что «угу», Капитонов? Из тебя бы получился отличный президент.

— А разве голосование не тайное?

— Видишь, тебе не безразлично!

— Какое сегодня число? — спросил Капитонов.

— Вот это да! Отгадай.

— Ладно, не важно.

— Не можешь? Потому что оно не двузначное, вот и не можешь!.. А я свое загадала. Ты мое отгадай… Ну? Почему ты молчишь? Я загадала двузначное.

— Прекрати, я не буду.

— Ну, пожалуйста. Я загадала.

— Сказал же, не буду.

— Хочешь, я к нему прибавлю… сколько прибавить?.. четыре?

— Мне все равно.

— И отниму… два?

— Мне все равно.

— Ну? Я прибавила и отняла. Говори же!.. Молчишь?.. Двадцать четыре!

— Мне все равно. Я не знаю, что ты задумала.

— Врешь! Ты отгадал! Двадцать четыре!

— Я не отгадывал. Это ты мне внушаешь. Я не знаю, что ты задумала.

— Ты плохой, Капитонов. А по-твоему, я их каждый день надеваю?.. Вот скажи, Капитонов, почему я к тебе: «Капитонов, Капитонов!», а ты меня даже ни разу не назовешь по имени? Ты со всеми так в постели? Это твой принцип?

— Нет, почему ж…

— Надо было раздеться догола, чтобы ты увидел на мне серьги.

— Я их видел и раньше.

— Когда? Мы знакомы несколько часов.

— Вот я и видел.

— Да ты очки на себе не видел. Как ты мог увидеть на мне серьги? Капитонов, залезай под одеяло, пожалуйста. Водка не греет. Мне холодно.

23.16

Больше она не кричит «Капитонов!», да и вообще не кричит.

А потом

23.28

она говорит (поскольку в коридоре шумят какие-то люди):

— Наши с банкета.

«Наши с банкета» идут и спорят о чем-то насущном — того ли избрали и о качестве кухни…

Она вызывает такси.

— Ты уверена?

— Абсолютно. Я только дома ночую.

Тут

23.32

сосед за стеной — тоже с банкета.

— Пожиратель Времени, он все время блюет, — говорит Капитонов.

— Знаю, знаю… Ну, скажите на милость, порвались колготки.

Капитонов тоже оделся, Капитонов намерен ее проводить.

— Мне тут термоноски продали, белорусско-российского производства. Утверждается, что уменьшают трение при ходьбе. Не проверял, правда.

— Дашь на память?

— Ну тогда уж на счастье. Уменьшение трения при ходьбе — это же к счастью.

— Мужские. Значит, на память… Давай.

23.56

Когда спускаются по лестнице, она ему говорит:

— А тебе никогда не кажется, что действительно кто-то его съедает или, не знаю, объедает, что ли?

— Ты о времени?

— Да, о личном времени, которое отпущено каждому из нас. Кто-то объедает всю его мякоть, всю самую сочную плоть, а остается какая-то шелуха. Одна шелуха, шелуха событий. И только.

— Если ты о том, кто у меня за стеной, боюсь, это не наш случай. Не похоже, что он питается вкусненьким. Ты же слышала, он только блюет.

— Да нет — я вообще.

— А у меня эти два дня как раз бесконечные. Это потому что не сплю, наверное. Или, кто его знает, может быть, это он мне навыблевывал столько…

— Прости, Капитонов, но у тебя сейчас лицо усталого человека.

— Вот и день все не может закончиться.

— Все закончится, не переживай.

И это действительно последние слова этого дня.

Наступил

ПОНЕДЕЛЬНИК.

00.00

Снег повалил. Таксист ждет, не выключая двигателя, а по лобовому стеклу ерзают «дворники».

— Хочу тебе признаться, я бы, может быть, на тебя и не запала вовсе, если бы ты не сделал это. Просто я бы не смогла тебя по-настоящему разглядеть. Хотя это была не твоя игра, но и по его правилам ты сыграл восхитительно. Ты так и не понял Водоемова? Он же сам этого добивался. Водоемов только хотел казаться такой обаяшечкой, на самом деле он был плохой человек, суетный, злой, невыносимый. Я это знаю лучше других. Он и тебя тоже использовал. Нашел, вытащил из Москвы, заманил в ту кладовку. Ты правда ничего не понимаешь? Это же было самоубийство! Ты был для него… ну как золотой пистолет! Но тебе не надо себя ни в чем упрекать. Ты лучше и больше любого пистолета из золота! Ты был просто блистателен, просто блистателен! По-человечески мне жаль Водоемова, а по-женски — нисколечко. Береги себя, Капитонов. Помни Нинель. Чао, товарищ! Никогда не спала с убийцами.

Капитонов провожает взглядом отъезжающую машину. Ему не хочется возвращаться в гостиницу. Как-то ему нелегко, словно он проглотил тяжелую гайку. Он бы сел на скамейку под фонарем, да ее запорошило снегом.

А ведь за ним наблюдают.

Он резко разворачивается — в сторону подкрадывающегося автомобиля: это старые «Жигули» с разбитой фарой. Он заприметил их, когда Нинель произносила свой прощальный монолог про порочность Водоемова, — машина тогда проезжала здесь так же медленно, как сейчас, только в противоположную сторону, а на перекрестке «Жигули» развернулись.

Автомобиль останавливается, с Капитоновым поравнявшись, и водитель, изогнувшись, приоткрывает Капитонову дверцу.

— Хозяин, едем! Куда?

Вот вам и разговоры о победе института такси над неорганизованными бомбилами.

Капитонову просто хочется сесть.

Дверца не закрывается с первого раза — приходится хлопнуть сильнее.

Восточный человек улыбается Капитонову, ждет.

— Минутку, — говорит Капитонов. — Щас придумаем, — соображает, спрашивает: — Тебя как зовут?

— Тургун.

— Тургун, ты давно в Питере?

— Год и пять месяц.

— На стройке работал?

— Нет, у брата.

— А по горам скучаешь?

— По семье скучаю. По сестрам. У нас нет гор.

— А Петербург тебе нравится?

— Хороший город, большой. Холодный очень. Куда ехать будем?

— А никуда, — Капитонов достает две купюры. — Ты меня просто так покатай.

— Нет, я нет! Я нет наркотика!

Капитонов сует ему деньги в карман.

— Тургун, я с тобой как с человеком. Ты меня не слышишь, да? Я хочу Петербург посмотреть. Давно не был здесь. Соскучился. Исаакиевский собор знаешь? Адмиралтейство с корабликом? Просто можешь меня повозить? Нева, Мойка, канал Грибоедова… Если есть у тебя место любимое, туда вези. Куда хочешь вези. Мне завтра улетать. Когда еще буду?

— Далеко улетать? В Америку улетать?

— Да при чем тут Америка? — бормочет Капитонов, чувствуя, что поменялся местами с Тургуном, теперь тот вопрошатель. — Ближе. Почему Америка обязательно?

Воодушевляясь, Тургун спрашивает:

— До утра будем ехать?

— Пока не надоест.

Тронулись. Тургун еще не до конца поверил в удачу — он поглядывает на пассажира: не передумает ли, не потребует ли назад денег.

Здесь тепло. Капитонов расстегивает пальто и снимает шарф. Посмотреть Петербург в зимнюю снежную ночь — это то, чего Капитонов хотел больше всего. То ли вспомнив о том, то ли о том догадавшись, он закрывает глаза и немедленно засыпает.

0.41

— Хозяин, приехали.

— А? Что?

— Исакский собор.

— Где?

— Вот. Исакский собор.

— Тургун, ты — Тургун?.. Это, Тургун, не Исаакиевский собор, это Троицкий собор, он же Измайловский… А я что, вырубился?

— Спал, пока ехали.

— Зачем же ты меня разбудил?

— Исакский собор, сам просил показать.

— Троицкий, я же тебе объясняю. Он тоже большой, но поменьше. У Исаакиевского купол золотой. Ты вот что… если мне хочешь Исаакиевский показать, давай-ка поворачивай на Лермонтовский, а там на Римского-Корсакова, ну и по Глинке до Большой Морской… как-нибудь так. Или по Измайловскому, но там по Вознесенскому движение одностороннее, надо будет по Садовой на Большую Подьяческую выскочить, и до Фонарного… Только будить меня совсем не обязательно, если я сплю.

— Спать будешь?

— Нет, Тургун, мне есть, где спать. Я тебя не для этого взял. Я три ночи не спал, неужели еще не смогу не поспать? Понял? Я человека, можно сказать, на тот свет отправил. Меня утром следователь пытать будет. Я, может, никуда не полечу. Понял? А ты «спать» говоришь. Ты меня не знаешь, Тургун. Я не люблю фокусы. Но только знай, если вдруг усну, имей в виду, я все вижу, я сам знаю, когда надо проснуться.

Капитонов в качестве штурмана внимательно следит, чтобы Тургун повернул на Лермонтовский проспект. Когда проезжают по мосту, он сообщает, бодрясь, Тургуну: «Фонтанка, видишь, вся подо льдом…» Но перед Садовой, когда останавливаются у светофора, глаза Капитонова снова слипаются, и он уже не отслеживает поворот на проспект Римского-Корсакова.

Мост через Крюков канал Тургун переезжает очень медленно — ему хочется, чтобы пассажир увидел высокую колокольню, но будить его он не решается. Там еще храм с куполами, и все освещено ярким светом, но Тургун знает, что и это не Исаакиевский собор, — про собор он уже вспомнил все сам, а то, что перепутал его с Троицким, это потому что у Троицкого собора Троицкий вещевой рынок, там Тургун помогал брату.

Повернув налево, Тургун пересекает трамвайные пути, — может быть, пассажиру было бы интересно увидеть два памятника — один стоит, а другой сидит, особенно сидячий хорош — у него на голове высокая снежная шапка. Однако дальше интереснее будет, и эту улицу Тургун проезжает довольно быстро — настолько, насколько позволяет тающий снег на асфальте.

На Большой Морской работают снегоуборщики. Но где здесь Море, не знает Тургун. Полтора уже года живет в Петербурге, а так и не видел до сих пор Моря.

Вот и он — Исаакиевский собор, а перед ним памятник на коне, а за ним другой памятник на коне: Тургун едет медленно-медленно, как бы показывая пассажиру то, что он и просил — эти величественные достопримечательности Петербурга. С трудом сдерживает себя Тургун, чтобы не разбудить Капитонова. А пред ними уже Нева. Шпиль на той стороне сияет в черноте неба.

Тургун уже немножечко сам Капитонов — не в том отношении, что хочется ему тоже спать, а в том, что он пытается глядеть на все это глазами того, кто по всему этому долго скучал. И когда переезжает Благовещенский мост, поглядывает на Неву как бы за спящего Капитонова.

Тургун ведет машину по очень красивым местам, и чем красивее место, тем медленнее ведет он машину. Крепость остается по правую руку, а слева — Музей, и здесь он почти останавливается: там за оградой пушки и много другого всего. Вряд ли пассажир кого-то убил, — Тургун, скорее всего, неправильно понял слова пассажира. Наверно, это его хотели убить, а не он. Вон он теперь и уснул.

Потом они подъезжают к Мечети. Тургун останавливается и включает аварийные огни, потому что здесь запрещена остановка, и даже гасит на минуту мотор в надежде на то, что пассажир проснется, а потом сам за него почтительно глядит на Мечеть.

По не расчищенным от снега закоулкам он пробирается к Старинному Военному Кораблю, с которого здесь началась революция. А потом, переехав мост, уезжает, сам не знает куда. Пассажиру бы здесь не понравилось, и Тургун торопится выбраться из этой промзоны.

Пассажир не просыпается, даже когда Тургун останавливается на автозаправке, и, хотя у машины проблема с карданным валом, Тургун считает себя обязанным провезти пассажира по Невскому. Сначала они едут по Невскому почти с востока на запад (в этот час

03.10

даже на Невском очень мало машин и совсем нет пешеходов), а потом он везет пассажира по Невскому почти с запада на восток. На востоке он вспоминает, что есть один замечательный дом на улице, которая называется Конной. Вообще-то обычный дом, таких в Петербурге число несчетное, но одна есть особенность у него. На стене у него мальчик надувает через соломинку мыльный пузырь. В Петербурге все строго, а это Тургуна смешит. И он сейчас

04.02

тихо смеется.

Капитонов открывает глаза.

Тургун показвает пальцем на барельеф, но объяснить словами не может. Он только произносит одно слово:

— Картина.

Капитонов глядит — видит — кивает.

И говорит:

— А давай-ка домой.

— А Летний сад показать?

— Хорошо, — говорит, закрывая глаза, Капитонов.

04.51

— Тургун, я тебе заплатил?

— Да, да, хорошо заплатил.

— У тебя грозное имя — Тургун. Ты знаешь, что оно означает?

— Знаю, — отвечает Тургун. — Кто живет.

— Просто живет?

— Кто живет. По земле ходит.

— Надо же. А я думал, Предводитель какой-нибудь. Завоеватель.

— Нет. Кто живет.

— Ну, будь, Кто живет. Спасибо тебе.

Капитонов не запомнил, как добрался до номера и бухнулся на постель, только скинув пальто.

10.00

Завтрак проспан. Он мог бы проспать и все остальное.

11.09

Посмотрев в бумажку, Капитонов обращается в окошечко:

— Мне к следователю Чернову.

— По повестке?

— По приглашению.

Изучив паспорт Капитонова, дежурный снимает трубку, недолго разговаривает с кем-то.

— Одиннадцатый кабинет.

Следователь Чернов, майор юстиции, сидит за офисным столом, перед ним компьютер. За спиной следователя в углу кабинета грязно-зеленого цвета громоздкий сейф, на нем микроволновка и электрический чайник. У следователя одутловатое лицо гипертоника.

— Присаживайтесь, Евгений Геннадьевич. Это хорошо, что вы в бега не ударились. А вот опаздывать — плохо.

Капитонов опускается на свободный стул, отодвинув его от стола. В кабинете есть еще один, третий, но он занят портфелем.

— Вы же завтра улетать собирались, у вас уже куплен билет?

— Почему завтра? Сегодня.

— Сегодня, — бесстрастно повторяет следователь. — Ну, это непринципиально.

Капитонов молчит. Сказать, что самолет через два с половиной часа, так ведь из одной только вредности возьмут и задержат.

— Прежде всего ответьте мне вот на что. Были ли у вас неприязненные отношения с Водоемовым?

— Нет, неприязненных отношений у нас не было.

— Ну тогда расскажите, что же все-таки там между вами стряслось. Да и вообще, как вы оказались вдвоем, без свидетелей в подсобном помещении.

— Понимаете, я отгадываю двузначные числа.

— Да, я информирован.

— Была конференция. Был перерыв. Перерыв заканчивался, оставалось пять минут до заседания. Ко мне подошел Водоемов и сказал, что есть еще время показать ему… ну, то, что я ему обещал… еще до этого… с учетом ширмы. А в той комнате был щит, что-то вроде доски объявлений, на нем висела новогодняя афиша…

— Новогодняя?

— Да, старая. И этот щит, по мнению Водоемова, мог нам заменить как бы ширму. Водоемов думал, что у него на лице написано, что он думает… И я могу прочитать, какое он задумал число. Вот для этого и нужна была ширма. То есть в данном случае щит… Мы его подвинули на середину комнаты. Водоемов за него зашел, я остался по эту сторону. Я попросил его задумать двузначное, как обычно. Он задумал 21. Потом он еще раз задумал, я и это отгадал, уже не помню, какое…

— Странно, что не помните.

— А почему я должен помнить? Я и 21 запомнил только потому, что очко. Мы еще с ним это обсуждали. Он с картами работал, и для него это число знаковое. Ему все казалось, что он себя выдает как-то. Ассоциациями там, взглядом, голосом… В третий раз мы решили устроить так, чтобы он молчал за щитом, а я говорил, как обычно делаю. Я не вижу и не слышу его, такой эксперимент, понимаете? И он задумал 99.

— Вот здесь поподробнее.

— Я за щитом прошу задумать число, двузначное. Он молчит. Я тогда прошу прибавить пять. Он молчит. Я жду немного и прошу от суммы отнять три. Потом снова молчу и говорю: вы загадали 99. И тут слышу глухой удар об пол.

— Понятно. Одно не понятно. Откуда вы знаете, что он загадал 99?

— Просто знаю, и все.

— То есть вы хотите сказать, что его убили две ваших девятки?

— Во-первых, не мои, а его, а во-вторых, ничего подобного я сказать не хочу. Вы мне приписываете не мои мысли.

— Хорошо. А почему вы ему велели сначала прибавить пять, а потом отнять три?

— Не велел, а попросил.

— Да. Почему?

— Я не могу ответить.

— Почему не можете?

— Уф. Давайте так. Это мой номер. Эксклюзивный, авторский. Он под защитой закона об охране авторских прав. Позвольте не объяснять вам, почему и сколько я прошу прибавить и почему и сколько я прошу отнять.

— Ваш секрет.

— Типа того.

— А я тоже фокус знаю. Смотрите.

Майор берет карандаш и, сложив ладонь к ладони, зажимает его большими пальцами. Затем совершает вращательную манипуляцию ладоней так, что один большой палец огибает другой, — карандаш разворачивается в итоге на 180 градусов и оказывается прижатым снизу большими пальцами к ладоням, теперь уже ориентированным в одной плоскости параллельно поверхности стола и решительно направленным на Капитонова.

— Повторите.

Капитонов берет карандаш из рук следователя и не может повторить то же самое. Кисти рук у него неуклюже выворачиваются.

— Это все потому, что у вас другая пространственная ориентация конечностей, — произносит майор с плохо скрываемым торжеством. — У вас левосторонняя, а у меня правосторонняя. Да?

Капитонов, молча, положил карандаш на стол.

— Вот вы не поверили, что у нас разная ориентация рук в пространстве, а почему я должен верить, что он загадал 99?

— Какая разница, что он загадал. Да хоть 27.

— А вот теперь вы увиливаете.

Капитонов молчит, хотя следователь определенно ожидает активной реакции.

— Покажите, пожалуйста.

— Что показать?

— Ваш фокус. Что вы еще показать можете?

— Я обещал его больше никому не показывать.

— Вы мне ничего не обещали. Отнесемся к этому как к следственному эксперименту.

— Я обязан?

— Ну почему же сразу «обязан»? Просто так было бы лучше для нас обоих. А для вас — в первую степень.

— Что-то не хочется, если честно.

— Знаете, что. Давайте через «не хочется». Мы же тут не в детские игры играем.

— Задумайте число, — устало произносит Капитонов, — двузначное.

— И?

— Прибавьте семь.

— А почему не пять?

— Потому что семь.

— Прибавил.

— Отнимите два.

— Допустим.

— Что «допустим»? Вы 99 задумали.

— И в чем же фокус?

— Вы 99 задумали, — повторил Капитонов.

— Это и ежику понятно. А что я еще мог задумать после всего, что случилось?

— В том, что вы задумали 99 после всего, что случилось, я не виноват.

— А я вам и не предъявляю обвинений.

Последняя фраза прозвучала жестче прочих — тон ее не отвечал содержанию.

— Раньше 99 никто не задумывал. Он первый.

А это прозвучало как признание. Капитонов от себя не ожидал такой интонации.

— Я второй, — говорит следователь. — Но вот в чем проблемка. Он задумал 99 — и в морге, а я задумал 99 — и, как видите, живой, здоровый, сижу за столом и дальше жить собираюсь. Вам это не кажется странным?

— Что вы хотите от меня? Что вам надо? Чего вы от меня добиваетесь?

— Да ничего не добиваюсь. Только это очень опрометчиво — утверждать, что он задумал именно 99. Вы на себя слишком много берете.

— Надеюсь, экспертиза уже была. Уже известна причина смерти?

— При чем тут причина смерти? С причиной смерти и без вас разберемся.

Следователь выдвигает ящик стола, достает оттуда упаковку гигиенических салфеток, извлекает одну, высмаркивается, бросает ее в корзину.

— По идее надо с вас подписку о невыезде взять. Только на кой черт вы мне тут дались? Поезжайте в свой… не знаю, куда. Но сначала вот письменно — все как было.

Перед Капитоновым лежит лист бумаги.

— Подождите. Я догадываюсь, что вы напишете. Потом проблем не оберешься. Вы напишите — вообще, обобщенно. Разговаривали. И вдруг ему плохо стало. Он умер.

— Без фокусов?

— Именно без фокусов, — говорит следователь.

Капитонов излагает события в четырех фразах — кратко, емко.

— А это зачем? Скобки какие-то? — следователь заметил фигурные скобки в начале, а потом и в конце текста. — А что с подписью? Вы всегда подпись в фигурные скобки заключаете? Для чего?

— На всякий случай, — говорит Капитонов.

13.45

Странно не то, что он прибыл в аэропорт заблаговременно, странно то, что ему не удается пройти арочный металлодетектор. Он уже и мобильный телефон выложил, и выгреб всю мелочь из карманов, и снял ремень, а эта дурацкая рамка звенит и звенит.

— У вас, наверное, металлический имплантат?

И вот тут Капитонов на мгновение дрогнул — засомневался, не разводят ли его на фейс-, металл- и прочий контроль переодетые микромаги: а вот как найдут, действительно, в животе тяжелую гайку, о которой ему уже приходила недавно нехорошая мысль.

Обследуемый ручным металлодетектором Капитонов, однако, не звенит ни одной частью тела — словно включился внутренний какой-то ресурс в Капитонове, нейтрализующий поводы к подозрениям.

Но не ко всяким.

Сумку, прошедшую интроскоп, его попросили раскрыть. Зачем в нее помещен чемоданчик? Затем, что целиком поместился в сумку, а Капитонов решил обойтись одной единицей клади.

К счастью, в чемоданчике нет ничего такого — даже капустных котлеток.

Капитонов сам не знает, зачем он забирает в Москву чемоданчик. Нужен ему чемоданчик? Но не оставлять же теперь в здании аэропорта.

Далеко он не отошел от поста — патруль из двоих в непонятных погонах просит предъявить паспорт. Один держит на поводке собачонку, что-то явно умеющую — да вот хотя бы не обращать на себя внимание многочисленных пассажиров.

— Я выгляжу неадекватным? — спрашивает Капитонов, тоже стараясь не обращать на себя внимание, и со своей стороны — именно собачонки.

— Вы уверены, что паспорт ваш?

— Там моя фотография!

— Только поэтому?

Хорошо хоть собака к нему равнодушна.

— И подпись!

Паспорт возвращают владельцу:

— Счастливого полета, Евгений Геннадиевич.

Регистрация проходит без приключений. Есть время выпить чашечку кофе, но от этой мысли его отвлекает встреча нос к носу:

— Вот это да! Какими путями?

Зинаида и Женя, сын ее даун.

— Как ваша конференция математическая? — интересуется Зинаида.

— Нормально. А вы-то что тут делаете?

— Да вот понимаете, все наперекосяк, у сестры инсульт, надо в Воронеж срочно лететь. А уже оттуда домой, как получится.

— Да вы что! Подождите, у вас же в Петербурге сестра.

— Другая.

— Сочувствую, — говорит Капитонов. — Получается, вы только день в Петербурге и побыли?

— Коаблик, коаблик! — восклицает Евгений-тезка.

Капитонов ему:

— Видел кораблик?

— Ты видел коаблик? — возвращается вопрос Капитонову.

— А как же, — говорит Капитонов.

Вспомнил.

— На. Теперь будет твоя.

Взяв палочку, тезка Женя встряхивает ее, как градусник, и начинает бормотать что-то свое, непостижимое.

— Написано, что волшебная.

— Я понимаю, — растерянно улыбается Зинаида. — Но почему «только день» вы сказали? Мы здесь больше недели.

— Разве мы не позавчера с вами приехали — не в эту субботу?

— Как же в эту?.. Не в эту, а в ту… Вы ведь шутите, да?

Капитонов не шутит. Когда шутят другие, он, наверное, перестал понимать. Прощается и отходит.

14.18

В зале отбытия сидит Капитонов, хочет отправить дочери весть. Почему-то ему кажется, что надо ее предупредить о своем возвращении. Как-то так: «Вылетаю». Или так: «Зал отбытия. Скоро».

Скоро потребуется отключить все электронные приборы и устройства.

Некоторые в зале отбытия торопятся наговориться впрок. Дети бегают рядом с подставкой для бесплатных газет. За стеклом темное небо. Самолеты взлетают при любой погоде.

{{{Кто такой Водоемов?}}}

Это Марина.

Вот кто огорошить умеет. Капитонов отвечает не сразу.

{{{Он умер. Почему ты спросила?}}}

Марина — ему:

{{{Он живой.}}}

Ему снова кажется, что у него в животе тяжелая гайка.

{{{Уверена?}}}

Ждет.Получает:

{{{Он брат моего Мухина и они оба живут в Монголии, работают на руднике.}}}

— Сферы небесные, — вслух произносит не свое Капитонов.

Получает:

{{{Спасибо.}}}

{{{За что?}}}

Получает:

{{{За все.}}}

Капитонов отключает мобильник. Хочет что-нибудь предпринять. Снова включает.

Пишет Аньке:

{{{Люблю тебя очень}}}

Дослать слово «отец»? Но думает: разберется.

Объявляют о задержке рейса на тридцать минут.

Это еще почему? Что случилось? Что происходит?

И я тебя очень.

Просто текстом — без скобок.

Он встает и ходит по залу — по этому залу отбытия. Ждет. Глядит на часы.