Война в Чечне, гибель тысяч людей, рост напряженности на Кавказе — новый фактор российской действительности, и фактор долговременный. Как бы ни развивалась военная кампания, сколько бы ни заключалось мирных договоров с вождями чеченских отрядов, как бы нас ни убеждали, что с “бандформированиями” покончено, все это в значительной степени иллюзорно. Выход из чеченского тупика скоро не может быть найден. Здесь потребуются напряженные усилия тысяч людей: политиков, экономистов, этнопсихологов, социологов, журналистов, военных. Эта работа только начинается, и каждый, кто говорит или пишет о Чечне, пока находится под влиянием собственных эмоций, политических симпатий, индивидуального понимания права и государственных интересов, личного отношения к нормам морали и гуманности. За всем этим стоит, как правило, одно — незнание: что такое Чечня? кто такие чеченцы? на что Россия имеет право? и вообще: как с правом наций на самоопределение? И еще множество вопросов... Но каждая — самая путаная — статья, каждый — самый пристрастный — разговор — кирпичики, из которых начинает складываться фундамент решения чеченской проблемы. Настоящие заметки — один из таких кирпичиков.
Кавказ — убежище народов
На Северном Кавказе живут более сорока народов. Их языки абсолютно различны: чеченцы, ингуши, аварцы, даргинцы, лезгины, лакцы, кабардинцы, черкесы, адыги говорят на языках кавказской языковой семьи; осетины — на языке иранской группы, а кумыки, ногайцы, балкары и карачаевцы — на тюркских языках. Тем не менее всем кавказцам присущи весьма специфичные психологические и поведенческие особенности. Поэтому кавказцы за пределами своего региона воспринимаются как нечто единое. Отсюда пресловутая формулировка: “лица кавказской национальности”. Разумеется, такой национальности нет, не было и быть не может, но правда то, что всех кавказцев объединяет очень и очень многое.
Кавказ — это горы, где условия жизни всегда тяжелее, чем на равнине. Неплодородные земли, труднопроходимые дороги, холод и снежные заносы зимой, лавины и сели весной и осенью... Что же приводило туда десятки племен, начиная с глубокой древности? Ответ прост: поиски безопасного укрытия от сильных врагов. Кавказ — естественная система крепостей, созданная самой природой. В межгорных долинах можно было веками отстаивать свою независимость. К примеру, предки черкесов три тысячелетия назад занимали степи Юга России. В VIII веке до Р. Х. ираноязычные скифы загнали их в горы. Скифы и родственные им племена сарматов и аланов оказались в III — V веках жертвами нашествий готов, затем — гуннов. Удержалась лишь та часть, которая отошла в глубь Кавказа. Тюркские племена владычествовали в степях много веков, но в XVIII веке настал и их черед: ногайцы-степняки, десятки других тюркских родов укрылись в горах, не имея сил противостоять русским и их союзникам — калмыкам.
Поселившись в горах, общины разного происхождения постепенно приобрели определенное сходство между собой. Жизнь горцев во всем мире отличается большой изолированностью родов и общин, вольнолюбием и воинственностью. Рабство и крепостничество не способны привиться в горных общинах, где каждый мужчина — воин. Феодалы могли распространить свою власть лишь в отдельных районах, а удержать ее удавалось только при добровольной поддержке свободного и независимого населения.
Таким образом, невозможно было не только какое-либо государственное слияние Кавказа, но и сколько-нибудь прочное и долговечное объединение хотя бы одного из горных народов. Интересы семьи, рода, общины всегда превалировали над интересами нации, а тем более — всего Кавказа. Междоусобные конфликты, войны и набеги веками являлись нормальным образом жизни, потому что изолированность общин делала чужим даже жителя соседнего села.
При таком образе жизни любые посторонние, будь то культурные, технические или религиозные влияния, с большим трудом приживались в горах Кавказа. Местные языческие культы в регионе оказались несравненно более живучими, чем в равнинных районах. Христианство, появившееся на Кавказе еще в IV веке, так и не стало во всем регионе господствующей религией. Ислам начал свое продвижение в глубь Кавказских гор позже — с VIII — IX веков, но до первой половины XVIII столетия также не был доминирующим. Местные культы, причудливо перемешавшиеся с элементами христианства и ислама в самых разных пропорциях, — вот что преобладало на Кавказе в то время. Осетины больше склонялись к православию, среди черкесских племен в XVII веке мусульман было около половины, примерно такое же соотношение — в среде кабардинцев. В Чечне и Дагестане местные (генотеистические) культы принимали чаще мусульманские, реже — христианские формы.
У народов Кавказа много общего с жителями других горных регионов других стран: Швейцарии, Шотландии, Балкан, Курдистана, Ливана. Изолированные от внешнего мира, внутренне спаянные кланы и роды в этих странах в разные периоды истории вели многочисленные междоусобные войны. В конечном итоге все подобные регионы становились жертвами соседей, опиравшихся на равнинные народы. (Единственное исключение, пожалуй, — Швейцария.) Причины завоеваний горных народов равнинными всегда были одни и те же: горцы перед лицом врага почти никогда не могли объединиться и создать устойчивое государство.
“Смирись, Кавказ: идет Ермолов!”
Кавказская война, длившаяся с 1817 по 1864 год, имела свою предысторию. Еще в начале XVIII века в этом регионе столкнулись интересы трех могучих держав — России, Турции и Персии (Ирана).
Неуклонное стремление России к продвижению в Закавказье при помощи единоверных грузин, осетин и армян привело к ответным действиям Стамбула и Тегерана: сразу после Персидской экспедиции Петра I персы вторглись в Дагестан и Чечню, а турецкие и крымско-татарские войска — в Западный Кавказ, в Адыгею и Кабарду. Определенное ослабление интереса российских властей к кавказским проблемам позволило турецким и персидским эмиссарам усилить свое влияние путем пропаганды ислама, подкрепленной военным вмешательством и давлением на народы и отдельных феодалов. Сопротивление горцев не позволило разломить Кавказ между двумя исламскими державами, но роль ислама с этого времени резко возрастает, а роль христианства падает.
После подписания Георгиевского трактата о присоединении Восточной Грузии к России (1783 год) российская политика на Кавказе активизируется. К этому времени русская армия и терское казачество уже усвоили опыт первой войны с горскими партизанами, начиная с 1783 года несколько тысяч чеченцев и представителей дагестанских народов сражались с русскими.
Впервые ислам сделался знаменем тех горцев, которые противились русскому влиянию. Причиной движения стало постепенное занятие предгорий казаками и армией, что неизбежно приводило к изъятию у горцев земли. Кроме того, привычные для местных жителей набеги стали жестко пресекаться российскими военными отрядами, в чем некоторые из коренных обитателей усмотрели покушение на свой образ жизни. Движение, развернувшееся под руководством чеченца — шейха Мансура, — не стало массовым. Против повстанцев, силы которых были невелики, действовали не только русские регулярные части и казаки, но и так называемое “земское войско” из горцев-добровольцев (осетины, кабардинцы, ингуши), принявших российское подданство, отряды феодалов, опасавшихся усиления влияния шейхов и исламских братств. Восстание шейха Мансура привело к размежеванию вайнахов на чеченцев и ингушей. Те общества, которые выступали за войну с Россией, проводили съезды в селе Чечен-Аул; те, кто занимал нейтральную или союзную России позиции (крупнейшее вайнахское племя галгай), стали называться ингушами. Причем понятие “чеченцы” объединило роды (тейпы) отнюдь не кровнородственные: новое этническое объединение включало кроме вайнахских кумыкские, черкесские, грузинские и даже русские и еврейские роды, испокон веку жившие рядом с вайнахами, породнившиеся с ними и перешедшие на их язык. И сейчас чеченцы не представляют сколько-нибудь определенного этнического типа, который отличал бы их от терских казаков или осетин. Это следует помнить тем, кто любит порассуждать о “врожденном бандитизме” и прочих якобы генетически присущих чеченцам чертах. Чеченский народ столь же гетерогенен, как русские, американцы или французы. Народ этот, как и другие, создан вмещающим его ландшафтом — Кавказом. История и география как раз и породили отличия чеченцев от славян или тюрок, иначе и быть не могло. С 1801 по 1830 год Россия присоединяла одно за другим государства и княжества Закавказья. Горцы Кавказа отделяли собственно Россию от ее закавказских владений.
Большая война за подчинение всего Кавказа стала неизбежной, когда в Петербурге было решено присоединить этот регион. Останавливаться на перипетиях Кавказской войны смысла нет — об этом написано немало. Но, быть может, стоит — в свете последних событий — еще раз взвесить ее итоги.
Кавказская война, при всей ее трагичности, взаимной жестокости, — нормальное проявление политики XIX века, когда создавались империи, шла неудержимая экспансия европейских и ряда азиатских государств. Амбиции русских генералов, произвол чиновников, наполеоновские планы и жестокость Ермолова сделали войну более кровавой, чем она могла быть при более мягком, рациональном подходе. Ведь опыт мягкого присоединения народов и племен у России к XIX веку был накоплен немалый: это Сибирь, народы русского Севера, калмыки, кабардинцы, осетины и другие. Но начиная с Петра I, с момента образования военно-бюрократической империи, прежнее мягкое расширение России сменяется силовым методом. И никто не вправе заставить горцев забыть героизм предков и жестокость вторгшихся российских войск, ужасы выселения сотен тысяч людей в Турцию и т. д. Правда, не следует подходить к политике прошлого века с современными мерками. Вспомним: Франция в Алжире, Индокитае и на Мадагаскаре, Англия в Индии, Судане и Трансваале, США в Мексике действовали столь же жестоко, а порой и еще грубее; Россия вовсе не была исключением.
Стремление горцев отстоять свободу можно и должно уважать, но не будем забывать: они крепко держались за свои обычаи и традиции, которые также вряд ли соответствуют современным нормам морали и права (например, грабеж и набеги).
Шамиль — последний и самый известный глава чеченского и дагестанского сопротивления — потерпел поражение не только потому, что был “исторически обречен”. Он даже в большей мере, чем российская власть, навязывал горцам иную шкалу ценностей, ломал традиционный уклад. Его целью являлось крепкое теократическое государство, и он истреблял всех, кто защищал прежние исторические традиции. В результате многие чеченские тейпы не поддержали восстания, некоторые восставали против него, переходили на сторону русских (вспомним “Хаджи-Мурата” Толстого). Российские власти же пошли в дальнейшем по пути значительного смягчения политики в отношении горцев. После покорения Чечни в 1859 году им предоставили широкую внутреннюю автономию. А. Авторханов, сравнивая автономию чеченского народа после Кавказской войны с положением Чечено-Ингушетии в составе СССР, писал: “Если бы сегодняшняя Чечено-Ингушетия имела такую конституцию (речь идет о законах, установленных для Чечни в 1859 году. — М. Ф.), я ее считал бы сверхсчастливой страной”.
В Кавказской войне 1816 — 1864 годов было два победителя: Россия, исполнившая свою государственную задачу, и — как ни парадоксально это звучит — горцы, в особенности чеченцы, сохранившие свой уклад и образ жизни. Проиграло движение мюридов, которое сегодня отнесли бы к исламскому фундаментализму.
Приходится признать, что Кавказская война XIX века во многом напоминает операцию против Чечни в 1994 — 1995 годах. Это — недальновидное игнорирование специфических черт, присущих кавказцам, в частности — чеченскому народу. Так, вплоть до назначения главнокомандующим российскими войсками князя Барятинского считалось, что боевой дух горцев можно сломить лишь террором и зверствами. И такая политика продолжалась целых тридцать девять лет! Столько лет понадобилось чиновникам и генералам, чтобы понять: террор лишь сплачивает горцев, раздувает антироссийские настроения.
Еще один важный момент: завоевывая Кавказ, российские власти не пытались общаться с горцами как с российскими подданными. Земля у кавказцев отбиралась, аулы сжигались, население подвергалось бессмысленному истреблению и изгнанию. Доходило до того, что военачальники продавали пленных женщин и детей в рабство ногайцам. Генералы использовали свое служебное положение для наживы и получения более высоких чинов. Поэтому было немало случаев, когда российские войска без серьезной подготовки посылались в самоубийственные атаки: чего стоит одна Даргинская экспедиция, в которой наша армия потеряла убитыми более 3600 человек. Интересны и такие параллели: война началась в условиях полного отсутствия у России горнострелковых войск, и до самого ее конца подобные специальные части так и не были созданы. Воевали больше числом, нежели умением: против 70 — 80 тысяч горцев после 1856 года сосредоточено было более 300 тысяч солдат и казаков. Как это все напоминает современность! Похоже, уроки отечественной истории худо усваиваются российскими политиками и военными...
В составе империи
После окончания Кавказской войны горские общества вернулись к традиционному жизненному укладу. Попытки непримиримых противников России вновь поднять знамя газавата длились до 1878 года, но не имели успеха как из-за противодействия российской армии и жандармерии, так и из-за нежелания подавляющего большинства горцев участвовать в них.
На этом последнем этапе завоевания Кавказа главной силой вновь выступают исламские общества (тарикаты) Накшбендийя и Кадырийя, причем первое — наиболее непримиримое, стоявшее за всеми восстаниями и вспышками, второе же пыталось занять нейтральную позицию по отношению к российской власти. Шейхи, призывавшие к газавату, опирались на турецкое правительство, засылавшее эмиссаров на Кавказ. После 1878 года наступает относительное спокойствие. Лишь абреки — полуразбойники-полупартизаны — не прекращали борьбу теперь почти уже в одиночку. Их действия были направлены не только и не столько против российских властей, сколько против личных врагов в самой горской среде.
Великие реформы 60 — 70-х годов прошлого века, еще более мощные перемены 1905 — 1911 годов, изменившие Россию, на жизни горцев отразились мало. Традиционный уклад, законсервированный по обоюдному желанию российской власти и большинства горцев, практически не изменился. В то время как соседние картвельские племена (карталинцы, кахетины, пшавы, тушины, хевсуры, мегрелы, гурийцы, имеретинцы), объединенные близкими диалектами и православной верой, консолидировались в грузинскую нацию, а тюркские этносы шиитского исповедания превращались в азербайджанцев, на Северном Кавказе ничего подобного не происходило. Тамошние этносы остались разобщенными как между собой, так и изнутри. Экономическое развитие шло крайне медленно, так как местная буржуазия не сложилась, а предприниматели из других областей страны не спешили вкладывать деньги в отсталый, вечно неспокойный регион. Грозненские нефтепромыслы стали крупнейшим, но единственным для той поры современным хозяйственным анклавом на всем Кавказе. Тем не менее антироссийские настроения постепенно гасли. Ни во время революционного кризиса 1905 — 1907 годов, ни в период первой мировой войны серьезных антигосударственных выступлений там не наблюдалось.
Октябрьский переворот и гражданская война вовлекли в начавшуюся бойню и горцев. Часть их выступила на стороне белых, некоторые (ингуши) приняли сторону красных, но исключительно из-за соперничества со своими старинными недругами осетинами, поддерживавшими белых. Большинство же горских племен к российской смуте были индифферентны.
...Вся политика большевиков на Кавказе в течение семидесяти лет — с 1921 по 1991 год — была направлена на интеграцию горцев в “новую историческую общность — советский народ”. Но осуществлялась она — как и все, что делала советская власть, — из рук вон плохо и с обратным результатом. Кавказские автономии постоянно меняли границы и статус, разные народы то объединялись, то разделялись. Так возникли объединения разных этносов — Карачаево-Черкесия и Кабардино-Балкария. В состав этих автономий, как и в состав Чечено-Ингушетии, вошли казачьи станицы, усилив путаницу и осложнив межнациональные отношения. Конечно, никакого слияния в единый “советский народ” так и не произошло, наоборот, старые конфликты (вроде осетино-ингушского) только обострились, возникли и новые — между кабардинцами и балкарцами, карачаевцами и черкесами. Некоторые народности вообще не получили никакой автономии, как абазины, другие были расчленены границами, как ногайцы или черкесы, третьи потеряли часть исконной территории, как ингуши. При этом советская власть не была заинтересована в органичном экономическом развитии края. Вероятно, сыграли роль постоянная нестабильность обстановки в регионе, недоверие власти к горцам. Мощные промышленные комплексы создавались в России, на Украине и в Белоруссии, в то время как на Кавказе существовала лишь анклавная экономика: добыча нефти (Чечено-Ингушетия, Дагестан), вольфрама (Кабардино-Балкария). В таких условиях неизбежно сохранялся традиционный жизненный уклад горцев, который приспосабливал “под себя” советскую политическую фразеологию. Кланы и роды, ставшие опорой советской власти, двигали своих людей на партийные и государственные посты. Но правили их представители точно так же, как феодальные властители прошлого, столь ненавистные узденям — самому многочисленному свободному сословию горцев.
Коллективизация и сопровождающий ее террор привели к веренице восстаний горцев.
Наиболее упорный характер эти выступления приняли в Чечне. С 1930 по 1936 год в горной Чечне (Ичкерия) происходили ожесточенные бои партизан с частями НКВД и Красной Армией. Увеличивавшееся число изгоев, людей вне закона, привело к тому, что среди партизан все больше влияния приобретали исламские тарикаты, так как оторвавшиеся от тейпов беглецы теряли связь с родичами. Восстание закончилось не уничтожением бойцов чеченского сопротивления, а компромиссом: повстанцы были амнистированы, что повысило их престиж среди чеченского народа, а авторитет советской власти оказался сильно подорванным. С той поры она только ждала случая уничтожить непокорных и соблюдать соглашение, конечно, не собиралась. Поэтому боевые операции возобновились уже в 1937 году. И снова действия НКВД оказались неудачными; позже, в 1940 году, на сторону повстанцев перешло значительное количество работников милиции, прокуратуры, ряд партийных и советских чиновников-чеченцев. Это придало движению небывалый со времен Кавказской войны размах и организованность.
Занять Ичкерию и подавить восстание советской власти до подхода немецких войск не удалось. В 1942 году, когда немецкая армия подошла на расстояние 50 — 60 километров к Грозному, бои в Ичкерии приняли особо ожесточенный характер. По данным НКВД, в мае 1942 года против Красной Армии сражалось не менее 18 тысяч чеченских бойцов. Назвать это “предательством”, как поступила сталинская клика, совершенно неправильно: восстание не прекращалось уже двенадцать лет и чеченцы просто пытались воспользоваться тяжелым положением своего противника.
Итог известен: в 1944 году чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев, калмыков и ногайцев выселили в Казахстан, Киргизию и Сибирь. Это одно из преступлений сталинизма: сначала грубой и жестокой политикой горцев спровоцировали на восстание, а затем их же обвинили в измене и депортировали.
Треть депортированных погибла из-за нечеловеческих условий жизни на “новой родине”. Впрочем, выселить удалось не всех: до осени 1947 года в горах Ичкерии чеченские партизаны вели бои с регулярной армией и чекистами. Депортация сплотила выселенные народы, и чеченцев в том числе. Выжить в спецпоселениях можно было, только сплотясь вокруг традиционных лидеров — тейповых старейшин и шейхов. Когда Хрущев “исправил несправедливость” и разрешил репрессированным народам вернуться, традиционные структуры чеченцев полностью восстановились.
Вернувшись в 1957 — 1958 годах, чеченцы стали возрождать свой образ жизни, не останавливаясь перед насилием над теми, кто пытался им помешать. Сотни русских и осетинских переселенцев, милиционеров, журналистов, представителей власти погибли в стычках, от ночных выстрелов в окна.
“Миротворец” Хрущев в ответ произвел минидепортацию: горная Чечня в 1959 году была очищена от чеченцев, которых выселили на равнину. С тех пор русский Грозный стал наполовину чеченским. Впрочем, в 60-е годы чеченцы постепенно возвращались и в Ичкерию.
В 60 — 80-е годы горские народы испытали демографический взрыв. Население росло со скоростью до трех процентов в год, а число рабочих мест практически не увеличивалось. Безработица, тем более страшная, что она не признавалась властями (“У нас безработных нет, есть тунеядцы”), стала настоящим бичом Кавказа. В результате — массовое отходничество, торговля и — преступность. Стоит ли удивляться, что среди горцев (в том числе и среди чеченцев) начиная с 70-х годов возросло число правонарушителей? Наивно было бы ждать, что чеченцы тихо смирятся с таким положением, не попытавшись найти возможности выжить. Кавказская торговля по всему бывшему СССР, кавказские этнические мафии — порождение политики советской власти, не оставившей горцам иного выбора.
80-е годы — последнее десятилетие существования СССР — охарактеризовались усилением этнических элит во всех союзных и автономных республиках. Не обошел этот процесс, естественно, и Чечню. Тем более что начиная с 1980 года начали возвращаться домой ветераны афганской войны. Эти парни, умеющие воевать, озлобленные на государство, бросившее их в огонь, вкусившие горечь межнациональных конфликтов в Советской Армии, были готовы к мести за свои страдания и послевоенную неустроенность. Эти эмоции накладывались на смутное, но не исчезнувшее национальное чувство, на память о геройских подвигах предков, о депортациях и унижениях.
Чеченский взрыв
Поднять чеченцев против советской власти было не столь уж трудно. Ослабление СССР, массовые националистические движения по всей стране не могли и в Чечне не вызвать горячего отклика. Национальные организации, возникшие в 1989 — 1991 годах, постепенно приобретали все большую силу.
Генерал авиации Джохар Дудаев появился в Чечне летом 1991 года — не без помощи руководства РСФСР, решившего использовать горские движения против союзных властей. Генерал, сильная личность, герой — это был именно тот человек, который мог канализировать недовольство и стремление к свободе среди чеченцев в любое нужное ему русло. Вплоть до ввода российских войск в Чечню многие чеченцы “по секрету” говорили, что Дудаев — ставленник центра, привлеченный исключительно в целях антирекламы чеченской и любой другой независимости. Найден он был “новой” Москвой для организации угодной ей самой власти, но чеченский характер, настроение ряда руководителей тейпов, влияние тарикатов, особенно Накшбендийя, во внимание при этом не принимались. В результате Дудаев решил не следовать путаному и непоследовательному курсу послеавгустовской Москвы, а разыграть свою карту. Рассорившись со своими вчерашними демократическими друзьями, генерал в октябре 1991 года провозгласил Чечню независимым государством.
“Свободная криминальная зона”
О сущности дудаевского режима написано много. Формулировка бывшего министра по делам национальностей С. Шахрая о “свободной криминальной зоне” представляется вполне удачной. Избрание Дудаева “президентом” и провозглашение независимости Чечни были совершенно антиправовыми действиями; все разговоры о “свободных, демократических выборах” в условиях террора дудаевских боевиков, о “всенародной поддержке” Дудаева чеченским народом — это недобросовестная информация и прямая ложь. Выборы проводились по худшим африканским традициям — вразрез с элементарными нормами демократии, фактически безальтернативно, без международных и российских наблюдателей. Это явилось грубым, силовым навязыванием вооруженным меньшинством своей воли остальным гражданам. Долг и обязанность российского правительства в тот момент состояли в том, чтобы ликвидировать самопровозглашенную власть в Грозном. Это, однако, не было сделано — из-за политического безволия и ложной надежды на то, что все само собой образуется. Руководство страны, занятое “шоковой терапией”, не хотело “отвлекаться” на решение сложного чеченского кризиса. Наши газеты неоднократно писали, что дудаевский режим создан и вскормлен московскими чиновниками. И это — вполне рациональное объяснение тому, что творилось в Чечне на протяжении трех лет. Чечня являлась зоной, созданной коррумпированными чиновниками и функционировавшей в их интересах. Нефтяные, газовые, оружейные, финансовые тузы успешно проворачивали там свои темные выгодные дела. От 8 до 13 миллиардов из приблизительно 25 миллиардов долларов, полученных от махинаций в Чечне, легли на личные счета крупнейших российских чиновников. Не только чеченская (ее очень мало), но сибирская, туркменская, астраханская, калмыцкая нефть — через Чечню — подавалась в Новороссийск на экспорт по российским нефтепроводам. “Чеченское” авизо — крупнейшая афера, реализованная московскими финансовыми воротилами; чеченцы — лишь исполнители низового уровня.
Что уж говорить об оружейных аферах! Как в Западной группе войск, в Приморье, в Закавказье, точно так же и в Чечне оружие было не передано, а продано, и не столько Дудаеву (у него в 1992 году было еще мало денег), а через Чечню — куда придется: в Армению, Азербайджан, Грузию, Осетию, Абхазию. Очевидно, и в Ирак, и в Иран, воюющим югославским группировкам, курдским партизанам, афганским моджахедам, наркокартелям...
Дудаевский режим можно рассматривать как контрагента некоторых околоправительственных кругов. Разумеется, Дудаев получал свой (и немалый) процент от этих сделок. В какой-то момент он уверовал в свою мощь, в свое превосходство над московскими властями, зависимыми от мафиозных клик. Самоуверенная переоценка собственных сил и погубила “свободную криминальную зону”. К сожалению, вместе с тысячами ни в чем не повинных чеченцев и русских.
...Захватив власть, Дудаев оказался в сложном положении. С Москвой он всегда мог договориться; опасность исходила для него от его же соплеменников. Тейповая структура общества препятствовала созданию унитарного военно-полицейского режима, к чему он стремился. Необходимо было либо идти на уступки всем тейпам, что привело бы к рыхлой конфедерации, либо разгромить, разрушить тейпы, атомизировать общество, железной рукой подчинив его своей воле. Дудаев, естественно, избрал второй путь. Парламент и городское собрание Грозного, оплот тейповой “демократии”, были разогнаны и расстреляны. Государственной идеологией Дудаев объявил чеченский национализм и исламский интегризм, духовными отцами этого режима — Шамиля и шейха Мансура. Хотя решимости проливать кровь Дудаеву не занимать, ему не хватило государственного мышления, чтобы успешно нейтрализовать противников, сплотить чеченский народ вокруг себя. Как и в период имамата Шамиля, недовольные тейпы восстали, получив поддержку Москвы, и к лету 1994 года в руках Дудаева остался лишь Грозный и кое-какие села в Ичкерии, где живут люди его тейпа. Нового Шамиля из экс-советского генерала не получилось.
Упущенные возможности
Разумеется, далеко не весь российский истеблишмент был вовлечен в нечистоплотный “чеченский” бизнес, хотя таких деятелей было немало. Как могли и как должны были повести себя московские власти перед лицом чеченского кризиса?
Во-первых, следовало дать квалифицированную правовую оценку событий. Три года СМИ называли Дудаева “президентом Чечни”, признавая де-факто независимость республики, не признанной нигде в мире. А потом вдруг окрестили “бандитом”, что также имеет мало общего с действительностью. Действия Дудаева и его сторонников необходимо было квалифицировать как вооруженный мятеж, направленный на насильственное отторжение части российской территории. И сегодня, когда говорят и пишут о “бандформированиях” (другая версия, столь же пропагандная и бессмысленная, — “восставший чеченский народ”), — это малоубедительно для россиян и неверно с точки зрения права.
Во-вторых, нужно было немедленно начать проработку различных вариантов ликвидации дудаевского режима. Власть же была настолько увлечена политическими междоусобицами и набиванием карманов, что этого не сделали.
В-третьих, требовалось выработать трезвую официальную версию происходящего, основывающуюся на правовой оценке и предполагаемых действиях власти. Действия же могли быть самыми разными. Вот несколько вариантов.
Вариант первый. Армия и внутренние войска немедленно вводятся в Чечню. Эта акция, будучи осуществленной по горячим следам событий, вызвала бы меньшее негодование общества и привела бы к гораздо меньшему кровопролитию. Особенно в случае грамотного и добросовестного освещения событий хотя бы официальными СМИ.
Вариант второй. Москва, в принципе, признает право Чечни на независимость. В этом случае, в соответствии с нормами международного права, Чечне предлагается “цивилизованный развод”. Это значит: следовало объявить переходный период на несколько лет, провести референдум и выборы при участии международных и российских наблюдателей, дать сформироваться политическим силам. При таком варианте границы Чечни надлежало определять не на основании границ Чечено-Ингушской АССР, а на основе границ между чеченскими землями и Российской империей либо 1774 — 1796, либо 1816 года, то есть официальных границ времен чеченской независимости.
Кроме того, предстояло бы решить вопросы гражданства, принять декларации прав граждан России в Чечне и Чечни — в России, урегулировать вопросы собственности в Чечне и многое другое. Любое нарушение чеченской стороной этих договоренностей или нежелание вести переговоры на подобную тему сделали бы Дудаева преступником в глазах россиян, чеченского народа и мирового сообщества. Последовательное осуществление всех этих требований в конечном итоге неизбежно вновь вернуло бы Чечню в состав России либо превратило бы горную ее часть — Ичкерию — в некое подобие Лесото или Свазиленда.
Вариант третий. Не имея возможности признать режим мятежников и одновременно не желая пролития крови невинных людей, федеральные войска и МВД блокируют территорию Чечни по принципу “всех выпускать, никого не впускать”. При этом перекрываются дороги, перерезаются нефте- и газопроводы, банковские коммуникации. Так как территория Чечни крайне невелика, а граница ее с единственным сопредельным государством — Грузией — практически непроходима в любое время года, подобная блокада не только возможна, но и была бы менее дорогостоящей, чем все лихорадочные действия российских властей вроде финансирования отрядов оппозиции.
Думается, что именно такая политика в отношении Чечни оказалась бы наиболее результативной и гуманной. Москва же выбрала самый бездарный вариант: без всякого соответствующего информационного прикрытия летом 1994 года началась поддержка оппозиционных Дудаеву отрядов. Как и все, что делается малокомпетентными дилетантами, и к тому же наспех, события стали развиваться по незапланированному сценарию.
Прецеденты
Версальская мирная конференция, завершившая первую мировую войну, официально признала “право наций на самоопределение”. Это было сделано исключительно для придания законности намечавшемуся разделу Германии, Австро-Венгрии, России и Турции. При этом, как это ни абсурдно, в полном противоречии с декларируемым правом наций международное право сохранило понятие территориальной целостности государства с правом его вооруженной защиты и нерушимости границ. И как раз всегда во всем мире именно право защиты территориальной целостности было на первом месте, за исключением тех случаев, когда колониальная держава решала бросить ставшую бесполезной колонию как старую ненужную больше вещь.
Колониальные державы отпускали свои владения на свободу только в двух случаях: при гражданских войнах и революциях в метрополиях, что случалось в истории редко (распад Испанской колониальной империи в XIX веке и Португальской в 1974 году), либо (что было гораздо чаще) добровольно отказывались от колоний по причине их экономической нерентабельности. Поэтому Великобритания и Франция избавились от колоний в 50 — 60-е годы, когда сложившееся в Европе общество нуждалось в потребителях, а не в бесплатной рабочей силе и дешевом сырье. Отпустив колонии “на волю”, метрополии вынудили их покупать все необходимое по своим ценам, не тратясь на административный аппарат, на всякого рода социальные и образовательные программы для туземцев. Конечно, все это выдавалось за “волю народов” и “восстановление справедливости”, обеспечивалось мощной леволиберальной идеологией.
Одновременно “цивилизованный мир” и сейчас беспощаден к сепаратистам. Ольстер, Корсика, Страна Басков, Новая Каледония, Пуэрто-Рико, Квебек, Южный Тироль, Бретань — везде и повсюду попытки насильственного отделения вызывают военно-полицейский ответ.
Как видим, все эти проблемы имеют мало общего с положением в нынешней Российской Федерации. Кроме того, нельзя забывать самого главного: жители колоний нигде и никогда не были гражданами метрополий, в то время как у всех россиян, невзирая на их национальность, паспорта советских граждан и равные права и обязанности. То есть Чечня не была и не есть колония и никто не планирует сделать ее таковой.
Можно вспомнить, что борьба курдских и тибетских партизан вызывала горячее сочувствие мировой общественности, но ни одно правительство не решалось признать право угнетенных и истребляемых народов на самоопределение. Даже в Иракском Курдистане — при всей ненависти западных демократий к Саддаму Хусейну.
На события в Чечне Запад сначала вовсе не реагировал. Но и сегодня речь идет не о признании какой-либо страной или группой стран независимости Чечни, а только о излишнем кровопролитии, когда страдает ни в чем не повинное мирное население. В этом смысле западные политики ведут себя совершенно в рамках законов и мировой практики, стараясь избегать “двойных стандартов”, столь заметных, например, в их политике на Балканах.
Война: причины и поводы
В конце концов, для Москвы летом — осенью 1994 года не оставалось другого пути, кроме свержения дудаевского режима. При этом разные группировки, оспаривавшие в столице власть и влияние, руководствовались совершенно различными причинами.
Президент и его ближайшее окружение преследовали несколько целей. Во-первых, продемонстрировать твердость в стремлении восстановить власть и порядок на всей территории России. Во-вторых, показать непослушным главам администраций (Татарстан, Башкирия, Приморье, Кубань, Якутия), что шутить с ними Москва не намерена. Из этих двух причин вытекает третья: скоро выборы, авторитет же всех властных структур снизу и до президента включительно катастрофически падает из-за все ухудшающихся социальных условий жизни. “Маленькая победоносная война” — старый, испытанный способ поднять пошатнувшийся престиж власти.
Коррумпированные чиновные группы не оказали активного сопротивления планам высшего руководства страны. Это напрямую связано с тем, что олигархический режим “номенклатурной демократии” и “номенклатурного капитализма” к лету — осени прошлого года вполне укрепился. Приватизация была близка к завершению, а это значит, что собственность в России перестала быть традиционно ничьей и почти вся поделена получиновными-полумафиозными группами. Мощные, сверхбогатые кланы достаточно окрепли, чтобы не нуждаться в особой “криминальной зоне”, когда без всякой опасности можно проворачивать самые сомнительные операции совершенно свободно повсюду в России. Наконец, чиновники-собственники перестали бояться демократии в ее нынешнем варианте. Они поняли, что фактически сложившийся в стране режим безопасен и даже выгоден им. Оппозиционность дельцов отечественной экономики, криминальной как минимум на 30 процентов, по отношению к президенту и его политике сильно уменьшилась. Падение существующего в России режима ныне совершенно невыгодно наиболее влиятельным политическим и экономическим структурам. Поэтому решение о военной операции против Дудаева вызвало резкое недовольство общественности и оппозиционных политиков, использующих любой шанс в своих спекулятивно-пропагандистских целях, но отнюдь не “сильных мира сего”.
В то же время Дудаев не сумел трезво оценить обстановку, сложившуюся в высших эшелонах власти России. За три года он в конце концов привык к тому, что нужен очень многим влиятельным людям, что в Москве царит такая коррупция, что он всегда сможет нажать на нужный рычаг — и его оставят в покое. Дудаев переоценил степень развала госаппарата и вооруженных сил России.
Он переоценил также собственную популярность среди чеченского народа и кавказцев вообще, исламскую международную солидарность и, наконец, боеспособность созданных им воинских формирований и свой талант полководца. Неверный анализ различных аспектов политики, свойственная диктаторам мания величия, невозможность отказаться от власти (иначе — суд и гибель, а скорее — насильственная смерть без суда) — вот что подвигло Дудаева на изначально безнадежное сопротивление российским войскам.
Поход в Чечню
Военный аспект чеченской операции — особая тема; сейчас можно сделать лишь наиболее общие выводы.
Первое. Российская армия нуждается в коренном реформировании сверху донизу. При этом оставим рассуждения о “быстром переходе к профессиональной армии” на совести политически безграмотных демагогов. Разумеется, дело не в том, что такая армия слишком дорога. Напротив, она не дороже нынешней, с раздутыми штатами и безудержным воровством. Дело в другом: в современном мире только демократии англосаксонского типа, самые устойчивые и стабильные в политическом смысле, могут позволить себе иметь профессиональную армию, не рискуя пасть жертвой военного переворота. Но ни Франция, ни Германия, ни Скандинавские страны не чувствуют такой политической стабильности, чтобы подвергать ее подобному риску. Что уж говорить об охваченной тотальным кризисом и ослабленной донельзя России! В течение минимум ближайшего полувека профессиональная армия — верный путь превращения России в нечто среднее между Бирмой и Гватемалой. Другое дело, что внутри армии непременно нужно создать высокооплачиваемые профессиональные части, способные быстро реагировать на возникновение кризисных ситуаций вроде чеченской, — это должно напоминать Французский Иностранный легион (при численности в 8,5 тыс. человек он способен оперативно решать серьезнейшие военные задачи).
Все кризисные ситуации, не только существующие, но и вероятные, должны просчитываться военными и гражданскими специалистами. В случае с Чечней за три года не было сделано ничего, а ведь все понимали: миром это не кончится. Войска Дудаева три года отрабатывали сопротивление российским частям, а наши пассивно ждали неизвестно чего. До начала операции нужно было тщательно подготовить многовариантное действие, построить соответствующие учебные городки, учебные позиции и тренировать там части, нацеленные на ликвидацию дудаевского режима. То, что этого не сделали, — просчет не только политиков, но и генералов.
Второе. Многочисленные и грубые нарушения прав человека в ходе операции — непреложный факт, а это в принципе недопустимо в российском демократическом государстве. Несомненно, что преступления, бессудные расстрелы, мародерство, грабежи и насилия — страшная угроза самой российской демократии.
Однако спросим: а разве не угрожал российской демократии и самой государственности нашей мятежный анклав, где за три года погибли тысячи людей, а более 200 тысяч были изгнаны из своих домов? Почему никто из профессионалов — защитников прав человека не возвысил тогда свой голос? А разве мы не знали о нарушениях прав россиян по всей стране? О положении в тюрьмах, часто не лучших, чем при Сталине? О сращивании банд с чиновничьим аппаратом? Знали.
Что же теперь удивляться, что внутренние войска и ОМОН, привыкшие к беззаконию, действуют в Чечне теми же методами? Россия сегодня — внеправовое пространство. Ведя войну, подавляя мятеж, вооруженные силы, особенно части МВД, привычно бесчинствуют. Из этого следует, что насущно необходима правовая реформа.
Позиции политических сил
К сожалению, политические лидеры России, за малым исключением, не проявили ни гражданской зрелости, ни дальновидности, ни достаточного патриотизма в создавшейся ситуации. Демократы, справедливо критикуя нарушения прав человека в Чечне, нередко исходят из ложных предпосылок. Некоторые лидеры договорились до того, что каждый народ имеет право выйти из состава России. Это — безумие. Как будто выход, например, Татарстана или Якутии будет свободным и органичным выходом татарского или якутского народов! Нет, это будет суверенизация этнической номенклатуры, которая приведет к созданию диктаторских режимов и резкому росту национальных конфликтов. Демократические круги, если они претендуют на политическое значение, обязаны понять: сила и свобода России может опираться только на гражданство, а не на эфемерные “права наций”. Люди, попавшиеся на удочку популизма, должны понять, что спасение демократии не в том, чтобы признать Дудаева главой суверенного государства, а в том, чтобы резко усилить коллективные действия в целях установления в России правового строя. Если Россия распадется на псевдонациональные анклавы, мы получим целую плеяду реакционных режимов, причем с претензиями друг к другу, с огромными арсеналами, с ядерными бомбами, стратегической авиацией и ракетами. Это грозит уже не просто распадом России, но всеобщей войной на уничтожение.
Столь же неприемлема позиция так называемых “патриотов”. Муссирование мнения о чеченцах как генетических преступниках, призывы к насилию над представителями одного из российских этносов должны решительно пресекаться правоохранительными органами и нейтрализоваться СМИ — тактично и эффективно.
Гражданский мир или партизанская война?
Многие политики и военные полагают, что война в Чечне продлится еще много лет, приняв форму бесконечных партизанских боев в горах и терактов в городах. Чтобы судить о возможностях чеченских партизан, нужно иметь в виду, что территория горной Чечни (Ичкерия) — всего около 4 тыс. кв. километров, что недостаточно для сосредоточения там сколько-нибудь значительных боеспособных отрядов. Бесплодные горы, мелкие селения, почти непроходимые тропы — все это затруднит действия не федеральных войск, расположенных на равнине, а партизан, отрезанных в горах от всего мира. Позиция Грузии — единственного иностранного государства, граничащего с Чечней, — жестко антидудаевская и промосковская, так что создавать базы за границами России дудаевцы не смогут. Значит, доставать оружие, боеприпасы, продовольствие и медикаменты будет негде. В таких условиях через два-три месяца в горах Чечни смогут удержаться лишь мелкие группы, неспособные серьезно дестабилизировать ситуацию в автономной республике. Вряд ли стоит ожидать массового участия людей в вооруженных акциях, так как из 800 тысяч чеченцев в боях против российских войск принимало участие не более 40 — 45 тысяч, то есть примерно 20 процентов мужчин боеспособного возраста. Постепенное восстановление нормальной жизни в Чечне резко уменьшит число непримиримых врагов России.
Но и то правда, что, если Москва продолжит пестовать своих сомнительных ставленников вроде Лабазанова, конфликт будет только “заморожен” — как в 1930 или 1944 году. В таком случае чеченцы будут поджидать новой дестабилизации России и при удобном случае вновь поднимут восстание...
В ловушке
Чеченская война преподносит сюрпризы один неожиданнее другого. К началу июня 1995 года федеральные войска, занимая один за другим чеченские поселки, вплотную подошли к горам на крайнем юге республики. Несколько тысяч уцелевших ополченцев оказались загнанными в горы. Начальник штаба дудаевцев генерал А. Масхадов признался позже, что связь между дудаевскими отрядами была нарушена. Иссякали боеприпасы, продовольствие и медикаменты. Многие отряды вышли из-под контроля Дудаева и его штаба. Для федеральных войск это была фактически победа, хотя и пиррова, так как успехи на поле боя не сопровождались сколько-нибудь существенными успехами в прекращении взаимной ненависти, оздоровлении отношений с рядовыми чеченцами, в наведении порядка в армии, в МВД... Союзные России чеченские силы погрязли в раздорах, частично утратили симпатии населения даже в тех местах, где до войны имели крепкие позиции (Наурский, Надтеречный, Урус-Мартановский районы). Создать сколько-нибудь жизнеспособную администрацию, лояльную Москве, так и не удалось.
13 — 17 июня отряд из нескольких десятков человек во главе с известным полевым командиром Ш. Басаевым совершил налет на город Буденновск. Захват заложников, бессмысленные убийства мирных жителей потрясли мир. Как бы много ни было сказано об этой страшной истории, она остается запутанной и загадочной. Одни считают Басаева террористом-уголовником, другие — героем-миротворцем, третьи — эдаким обаятельным Робин Гудом конца XX века. На деле же операция Басаева — типичный военный терроризм, которому, разумеется, нет оправдания.
Басаевский рейд позволил московским лидерам резко усилить свою политическую активность. По инициативе премьер-министра России были начаты переговоры. Каковы же перспективы примирения московских властей с дудаевцами? На наш взгляд, они сомнительны. Промосковские группировки в Чечне не смогут мирно сосуществовать с Дудаевым, и Москва не в состоянии перечеркнуть семимесячную войну в Чечне. Ведь дудаевцы, окрыленные “миротворческим” походом на Буденновск, требуют возврата к положению, существовавшему до начала войны, то есть возвращения к власти. Назначенные на конец года выборы проблематичны: в обстановке продолжающейся параллельно с переговорами войны, политического раскола как чеченского, так и российского общества автомат и танк — вот избирательный бюллетень[1]. Не исключено, что часть московских политиков готова сдать Чечню Дудаеву, и тогда на выборах победит именно он. Но это — тоже не конец войны. Армия раздражена тем, что ее в последний момент лишают победы, нанося ей тем самым моральное и фактическое унижение. Отряды дудаевцев, если им так или иначе удастся восстановить контроль над Чечней, при таком развитии событий устроят кровавую баню “коллаборационистам” и русскому населению. Поэтому как русские, так и немалая часть чеченцев просто не смогут вновь признать власть Дудаева и возьмутся за оружие. Если же на “выборах” победит оппозиция типа Хаджиева — Гантемирова (что, впрочем, маловероятно), дудаевцы так же не смогут признать результатов и возобновят войну. Впрочем, возможность включения Хасбулатова в переговорный процесс несколько обнадеживает.
...У нынешней власти нет четкой кавказской политики. Власть представляет собой не единую мобильную систему, подчиненную решению проблем, стоящих перед страной (конечно, не только кавказских), но бесформенный конгломерат ведомств, министерств, силовых структур, отдельных “сильных людей”, поедаемых политическим честолюбием, одержимых властными амбициями. Каждое ведомство ведет свою политику. И каждое ведомство мешает другому, запутывая и без того сложную ситуацию в стране. Это касается Чечни, но отнюдь не только ее.
Именно поэтому пробуксовывают реформы в России; а как их провести, если каждый чинуша думает исключительно о своем кармане, каждый политик рвется в президенты, каждый министр ведет свою игру, направленную против реальных и предполагаемых конкурентов? Войны, как известно из истории, имеют не одни только негативные последствия. Чеченская война могла резко двинуть реформы в России вперед — военную, аграрную и другие. Но чеченская война может и поставить точку на российских реформах, на демократии и свободе. Пока же Россия остается подвешенной между войной и миром, между реакцией и реформой, между демократией и угрозой новой диктатуры. Закончить войну и установить справедливый и прочный мир на Кавказе в таких условиях трудно.
Наши задачи
Кавказская политика России сейчас — неоформленная, неграмотная, а потому и бесперспективная. Ясно, что она нуждается не в коррективах, а в коренной перестройке. Уже видны следующие направления:
в политическом плане следует восстановить равноправие всех народов Кавказа, ликвидировав деление на титульные и нетитульные; восстановить права казачества и ногайцев, до сих пор не имеющих своей территории. Целесообразно именно с Кавказа начать замену советских паспортов на удостоверения личности российских граждан. При этом не может быть и речи о сохранении графы “национальность”, даже по желанию;
в административном плане — как советует Солженицын — надо пересмотреть сталинские границы. Искусственные автономии вроде Карачаево-Черкесии или Кабардино-Балкарии все равно нежизнеспособны и опасны как источники неизбежных конфликтов в будущем. Необходимо либо создать Кавказский край в составе всех Северо-Кавказских автономий с внутренним делением на районы (уезды), либо (что менее желательно) объединить автономии с Кубанским и Ставропольским краями. При этом языки и культура всех народов должны охраняться государством и не могут подвергаться никаким преследованиям. Казачество должно, получив земли, стать основой иррегулярных Казачьих войск с включением в их состав горцев-добровольцев. В горских районах стоит также создать на добровольных началах иррегулярные части наподобие “земской рати”. И те и другие территориальные воинские формирования должны быть подчинены лично президенту России, и никому больше;
в экономическом плане нужно создать систему льготного налогообложения, привлекая инвестиции в те отрасли хозяйства, которые перспективны именно на Кавказе: гидроэлектроэнергетику на горных реках, энергоемкие и трудоемкие производства, нефтехимию в Чечне и Ингушетии и непременно — массовый туризм. Это ослабит влияние тейпов, кланов и мафиозных структур, заставит работать деньги горцев в продуктивной экономике, сделает регион нераздельным с российской экономикой, решит вековой вопрос — безработицу.
Без экономического возрождения Кавказ всегда будет кровоточащей раной России.
Январь — июль 1995 года.
Самара — Грозный — Москва.
Фейгин Марк Захарович (род. в 1971 году) — самый молодой депутат Государственной Думы. Избран от города Самары. Входит во фракцию “Выбор России”. Участник демократического движения с 1989 года. В 1990 — 1992 годах издавал одну из наиболее популярных независимых газет Поволжья “Третья сила”. В период боевых действий на Северном Кавказе находился с гуманитарной миссией в Чечне в январе — феврале 1995 года.
[1] Эти строки написаны в конце июля; читатель ознакомится с ними через полгода. Так что само время покажет, насколько справедливы эти пессимистические прогнозы.(Примеч. ред.)